Цырлин - По поводу майского снега
Воскресенье (12.VIII.79)
Канал Волга-Москва. Многочисленные шлюзы. Вода еще грязнее, чем в Москве-реке. Около четырех часов вечера прибыли в Северный порт.
II. По поводу майского снега
2.1. Акварельная дохлость
По поводу майского снега (Первый фрагмент второй редакции)
Большая часть сентября была дождливой и холодной, только в конце месяца (22 числа, в субботу) заметно потеплело. С утра был густой туман, а в полдень уже вовсю светило солнце и башенный термометр на правом крыле Главного здания показывал двадцать с чем-то градусов.
Колька сидел на лавочке в южной половине университетского сквера, ближе к химфаку. Место там глухое, прохожих почти не бывает. Круглый фонтан, сложенный из каменных блоков, возле фонтана - несколько более или менее поломанных парковых скамеек. Вокруг - подстриженные по ниточке кусты густых охряных тонов - красные, желтые, и коричневые. И каштаны; они пока что зеленые. Даже плоды на них вызревают; самих плодов, однако, Колька не обнаружил, но на дорожке валялись зеленые рогатые скорлупки. А дальше, за невысоким чугунным заборчиком, виднелся пейзаж акварельной бледности, дохлости и прозрачности, точно нарисованный краской с избытком воды: небо с едва различимым оттенком голубизны, ослепительное пятно вокруг солнца и ряд частично облетевших бледно-желтых деревьев вдоль шоссе.
Колька вынул из сумки рукопись своего очередного рассказа - исписанную разноцветными шариковыми стержнями школьную тетрадь без обложки; в тетрадь было дополнительно вложено множество отдельных листков. Некоторое время Колька с задумчивым выражением лица читал эти бумаги, одновременно кушая кусок яблочного пирога, накануне самолично им же, Колькой, испеченного, то и дело смахивая падающие на его рукопись крупные коричневатые крошки. (Яблоки (кислые, жесткие или начавшие гнить - которые не очень вкусны в натуральном виде) нарезываются и запекаются с мукой и яйцами.)
На солнце было сидеть достаточно жарко, даже несколько припекало, так что Колька, одевшийся утром чрезмерно тепло, теперь ощущал неприятный жар, от которого не спасал появлявшийся время от времени прохладный ветер; возникала лишь удушливая смесь тепла и холода, как если когда заболеешь и температура только начинает подниматься.
В половине второго Колька встал и направился к зданию факультета. На первых двух курсах по субботам было лишь две пары занятий, а теперь, собаки, устроили третью, после перерыва.
Лекция по математической физике кончается лишь в четвертом часу, так что домой Колька раньше четырех не попадет. Лекцию читает преподаватель по фамилии А. - сын известного академика. Любит изображать демократическую личность: на перерывах стоит на лестнице возле аудитории, закуривает со студентами и даже угощает их сигаретами. Часто отпускает гнусные шуточки: например, сегодня вошедший уже после звонка отличник Петенька был отправлен за мелом, причем А. настоятельно посоветовал ему оставить портфель в аудитории. Петенька послушно положил портфель, вышел и вскоре вернулся с одним куском мела: "Вот - больше не дали." "Спасибо, но если мне не хватит, пойдете опять вы." И позволил садиться. "Да нет, куда же вы? Садитесь здесь, оттуда вам будет далеко идти."
А незадолго до перерыва отколол еще более идиотский фокус. Как бы задумавшись, поднялся по проходу и ловко выхватил у какой-то девушки книжку, которую та читала. Спустился, положил на стол и произнес свою очередную шутку о личной библиотеке, будто бы составленной исключительно из книг, отобранных на лекциях.
2.2. Мраморный день
23.X.79
День вчера было цвета абсолютно мраморного. Светло-серое небо без единого просвета. Довольно тепло, сухие тротуары и полное безветрие.
После занятий ездил на художественную выставку на М.Грузинской. (По четным понедельникам занятия кончаются в половине первого.) Дошел от метро минут за 15. Называется "Третья осенняя отчетная выставка". Очереди на этот раз не было. (В марте на "Вторую весеннюю" стоял почти час, а полтора года назад, на "Первую весеннюю" - целых четыре. Под охраной милиции.)
Видел одну картину художника Сысоева. Недавно по вредным голосам сообщили, что у него в квартире был обыск: унесли разные книги, а также записи Высоцкого и Галича. (Галич - это тоже автор-исполнитель, умер два года назад в Париже.) Изображен бегущий солдат, составленный из разноцветных кружочков. Форма не советская, но автомат явно системы Калашникова. Называется картина "Нет милитаризму!" (12)
Некоторых художников запомнил по предыдущим выставкам. Линицкий - кресты, часовни, свечечки. Провоторов - черно-красные фигуры, напоминающие картинки мускулатуры из учебника анатомии. Наумеец - грязно-коричневые, цвета кофе с кислым молоком, сморщенные холсты. (13)
Почитал книгу отзывов. Большинство записей весьма одобрительные. Линицкого одни хвалят за "воспевание Православного Отечества", другие - за "разоблачение антигуманной сущности религии". Встречается и критика, причем обычно не с художественной, а с милицейской позиции: "Кто позволяет такие выставки?"
Сегодня утром было солнце и мерзлые лужи. Уже зима, можно сказать. Главное отличие зимы от лета - зимой прояснение сопровождается не потеплением, как летом, а похолоданием. А вечером, когда я возвращался с "дополнительных видов", уже лежал снег. Жутковатый пейзаж: обсыпанные снегом кусты, на которых кое-где еще сохранились листья.
Послезавтра, в четверг, занятия, к счастью, тоже до половины первого.
-
(*) (12) Видишь, твоя недостаточно высокая политическая бдительность привела к тому, что вредный художник Сысоев был разоблачен и обезврежен только теперь, через четыре года. А надо было сразу пойти в милицию и заявить.
(*) (13) Так что если и впрямь вернутся сталинские времена - они тоже не уйдут от ответственности за невоспитание нашей советской молодежи не боящеюся препятствий, способной преодолевать всякие препятствия. Все у меня переписаны.
Осенний вечер
Сейчас, когда я пишу эти строки, вокруг меня пусто и просторно, много воздуха, много голой и неуступчивой черноты октябрьского вечера.
(Эренбург, "Лето 1925 года")
1.
Стоял мокрый вечер.
Радуги фонарного света
молочные сквозь мглу
плавали в тумане,
откусившем полбашни у МГУ.
Машины льются
сквозь узкие шлюзы
Профсоюзной улицы.
Дождь сыпет и ветер дует;
фонари блестят в асфальте;
ниже спускаются тучи.
2.
Дома - тепло;
вся чернота осеннего,
поздней осени вечера
сузилась в неширокую
гудронную между штор полоску.
Тычется ветер в стекло,
по которому ползают капли
и в котором отражаются лампы.
Я - читаю "Лето 1925 года";
раскрыл, где раскрылось.
Лампочка напрудила
теплую зеленую лужицу
электрической сырости
на кушетку и на
"Лето 1925 года",
раскрытое, где раскрылось.
28 ноября 1979 г.
2.3. Желток и деготь
30.I.80
Занятия на факультете идут уже две недели. Конец января обыкновенно - середина каникул, но в этот год по случаю Олимпиады все сроки сдвинуты: семестр продолжается с середины января до конца марта. А каникулы были длиной всего неделю.
Несколько дней подряд стоят морозы в 15 и 20 градусов. Отвратительные грязно-желтые разводы на небе.
…К зловещему дегтю подмешан желток. (Мандельштам)
Летом такой цвет обязательно предвещает сильную и скорую грозу, зимой же он может наличествовать много часов и дней без каких-либо последствий. Да и неба, собственно говоря, нет как такового. Огромные неподвижные клубы пара из труб над всем городом, в просветах же между ними - эти самые желток и деготь. Сверху непрерывно сыпятся мельчайшие блестящие кристаллы. Вид города дикий и фантастический. Деревья и провода обросли инеем. И солнце не похоже само на себя - воспаленное красноватое пятно.
Читал рассказ Кафки. Кафку мне дали по блату в библиотеке - не книгу, а пачку ксерокопированных листов из журнала "Иностранная литература". Фантастика у Кафки начинается сразу, без подготовлений и проволочек: "Проснувшись,
Грегор обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое."
Почему-то вспомнил виденный в детстве мультфильм "Колобок": Колобок приходит на деньрождение, там ему все очень рады, поют с ним, танцуют, а потом начинают дружно плакать, понимая что Колобок сейчас должен быть съеден. А также рассказ ребенка о похоронах (Чуковский, "От 2 до 5"): "Впереди несут гроб, а старика ведут под руки, а он плачет, не хочет хорониться". Кроме того, чем-то напомнило самые благонадежные произведения школьно-письменной литературы: "Тараса Бульбу" Гоголя, "Разгром" Фадеева и "Клопа" Маяковского. Человек - это не более чем зловредное насекомое и место ему - изучающая вредителей научная лаборатория. Любое человеческое проявление - по отношению к раненому, которого предполагается ликвидировать для облегчения походного марша или к закапываемому живым в землю преступнику - чревато чем-то крайне отрицательным. Дезертирством или даже переходом на сторону противника. Автор подводит тебя к соответствующим расстрельным статьям Уголовного кодекса, одной рукой вроде как даже подталкивает, а другой - крепко держит за шиворот, чтобы ты, зараза, и впрямь не вздумал убежать.
