Сильвен Жюти - Путешествие в исчезнувшие страны
Мне будет крайне затруднительно самому хотя бы в общих чертах описать одеяние короля. Однако дело вовсе не в том, что у меня не хватило времени, чтобы внимательно его рассмотреть. Как я уже сказал, монарх двигался по галерее чрезвычайно медленно, почти незаметно, так что ему для преодоления первых метров потребовались не краткие секунды, а долгие минуты. Сначала я было подумал, что король двигается столь медленно потому, что к тому его обязывает торжественность церемонии; но нет, я ошибся, не она была тому причиной. Потом я понял, что даже если бы он того пожелал, он не мог бы идти быстрее. Он был принужден делать лишь мелкие шажочки один за другим и тщательно следить за тем, чтобы его движения были скоординированы с движениями доброго десятка его помощников, мужчин, женщин и детей, не считая карликов, которые, как мне поведал Пауан, скрывались под полами, воланами и многочисленными складками одеяния его величества. Нам пришлось отступить, податься назад, когда король проходил мимо нас, потому что с обеих сторон от него шествовали его приспешники, «вооруженные» шестами, при помощи которых они поддерживали поля его невероятных размеров шляпы; должен сообщить вам по поводу сего предмета одеяния короля следующее: шляпа эта была столь чудовищно огромна, что один из венчавших это сооружение «отростков» был подвешен к потолочной балке и скользил по ней благодаря тому, что тонкая, но, видимо, прочная веревка, прикрепленная одним концом к этому «отростку», была закреплена на балке в виде скользящей петли. Однако сама шляпа была столь тяжела, что одного этого ухищрения оказалось недостаточно, и когда король миновал то место, где мы располагались, я увидел, что за спиной у августейшего повелителя страны находился лакей, стоявший на табурете с колесиками и подпиравший затылок монарха, второй же лакей располагался за спиной первого и толкал табурет. Однако их обоих едва можно было заметить, так как здесь действовал некий фактор, называемый ученым словом «мимикрия», ибо они, одетые очень неприметно, буквально «сливались» с общим фоном одеяния короля и терялись между складок его не то плаща, не то накидки, в общем, того, что я назвал плащом или накидкой за неимением другого слова. Разумеется, название это нельзя было считать удачным, потому что, по сути, одеяние короля не было ни тем, ни другим; кстати, я видел, как оно выглядело, только, так сказать, с внешней стороны, но его «архитектура», то есть его внутреннее устройство, его внутренняя структура оставались мне неведомы и непонятны, но я был далеко не одинок, ибо даже люди, окружавшие меня, истинные одеванцы, прекрасно сведущие в искусстве одевания, настоящие эрудиты, признавались в том, что совершенно не способны в нескольких словах описать общую структуру королевского одеяния по той причине, что оно не укладывалось ни в какие привычные рамки и резко отличалось от общепринятых правил и традиций.
Итак, эти знатоки усматривали там и сям в костюме короля какие-то знакомые детали. Как объяснил мне Пауан – мой чичероне, то есть гид по тайнам королевского двора, на левом плече нового платья короля имелось нечто вроде аксельбанта со свисавшим витым шнуром, постепенно утолщавшимся и превращавшимся в некое подобие «нароста» (не нахожу другого слова), сей же «нарост» затем скрывался в многочисленных складках рукава, затем выныривал из них и соединялся с неким неведомым мне украшением, именовавшимся в этой стране «караберне». Это украшение состояло из таких же трех витых шнуров, только потоньше, прикреплялось к огромному плоеному воротнику, и, как меня просветили, на нем держался еще один неведомый мне и к тому же невидимый предмет одеяния, так называемая «грибуна», заканчивавшаяся на уровне пупка многослойными оборками из кружев, сплетенных из золотых и серебряных нитей (правда, повторюсь, ничего этого я не видел, потому что и «трибуну», и «караберне» скрывало то, что я назвал плащом или накидкой, а местные знатоки именовали то ли «катапланом наоборот», то ли «истинным прететром» (по поводу чего между ними разгорелся ожесточенный спор). Но, как я узнал из их перешептываний, все дело было в том, что уже давно «караберне» в этой стране не носили, отдавая предпочтение украшению под названием «бирлибирлок»; обычно на королевском одеянии таких «бирлибирлоков» бывало несколько, если не множество, но на сей раз не было видно ни единого! Счастье было, что еще «караберне», по словам Пауана, вообще-то был не совсем «караберне», потому что висел на трех, а не на одном шнуре или цепочке, так как если бы король надел настоящий «караберне», то совершил бы непростительную ошибку, вернее-, преступление с точки зрения правил хорошего вкуса, и этой ошибки было бы вполне достаточно, как объяснил мне Пауан, чтобы за ней последовало фактически немедленное низложение монарха, а быть может, вслед за этим низложенного монарха толпа придворных даже бы растерзала. К счастью, продолжал разглагольствовать Пауан, он должен был признать вместе с окружающими, что «караберне» не был настоящим «караберне», потому что держался на трех шнурках, а не на одном, и соединялся у воротника скорее не с «трибуле», как должен был бы соединяться настоящий «караберне», а с «катрерутом», представлявшим собой своеобразный «пасспри» со множеством своеобразных встречных швов. Вообще-то Пауан был в восторге от этого «пасспри», являвшегося, по его словам, настоящим шедевром искусства наложения таких изысканных и редкостных швов, которым владела одна из самых прославленных портних Королевского Гардероба, виртуозно управлявшаяся с иглой и нитью. Но, однако же, как я понял, даже не наличие давно вышедшего из моды «караберне» и отсутствие модных «бирлибирлоков» более всего смущало окружавших меня людей. Они признавались друг другу в том, что более всего их повергло в изумление и лишило способности что-либо понимать то, что стремление к новациям, которое они подметили в одеяниях короля, шло вразрез со всеми традициями и бытовавшими до сей поры тенденциями; им даже показалось, что король просто сошел с ума или почему-то вдруг вздумал создать совершенно авангардистское одеяние, разумеется, весьма оригинальное, но ни в малейшей мере не связанное с уже установившимися обычаями, более того, как бы претендовавшее на полный отрыв от традиций и даже на насмешку, нет, вернее, на издевку над ними. В развитие этой мысли Пауан высказал предположение, что присутствие в костюме короля этого ложного «караберне» являлось своего рода намеком на туалеты, которые носили в стародавние времена, то есть король таким образом отдавал дань своим предкам. Изложив сию идею в весьма цветистых выражениях, Пауан высморкался в грязную тряпку, служившую его собственному одеянию в качестве рукава. Он немного помолчал, потом принялся размышлять далее на тему все того же «караберне». По его словам, во всей этой истории с «караберне» было нечто нелепое, несуразное, неправдоподобное, потому что настоящие «караберне» были в моде в королевстве Одевания в те мрачные времена, что в его истории называются Веком Царствования Извращенцев, когда у власти находилась опозорившая себя и потому преданная проклятию династия. Пауан искренне недоумевал, как король мог осмелиться сделать такой намек. Вероятно, его единственной целью в данном случае было желание как можно сильнее смутить придворных, разрушить единство двора.
И разумеется, при виде того смущения, что охватило всех присутствующих, при виде той тревоги и неловкости, что мелькали во взорах, можно было смело утверждать, что цель была достигнута (если цель была действительно такова, как предположил Пауан). Но король не обращал внимания на вызванное его нарядом смятение, он продолжал медленно двигаться вперед, как ни в чем не бывало приветствуя собравшихся легкой улыбкой, которой ему полагалось их приветствовать в соответствии с протоколом; казалось, его ни в малейшей мере не огорчала и вообще никак не задевала повисшая в воздухе тревожная тишина, нарушавшаяся лишь почти неслышным перешептыванием. Однако улыбка короля становилась все более и более вымученной по мере того, как он продвигался по галерее; по его виду легко можно было догадаться, что ему требовались огромные усилия для того, чтобы удерживать свое тело в вертикальном положении, да и вообще просто для того, чтобы не запутаться в складках своего одеяния и не упасть. Да, воистину для того, чтобы проделать свой путь, королю нужна была недюжинная сила воли и невиданная энергия. Видя все его потуги и лицо, превратившееся в застывшую маску с неким подобием улыбки, я с тоской и даже с ужасом задавался вопросом, что будет, если королю не удастся дойти до конца большой галереи. Правда, особенно этого можно было не опасаться, потому что королю, насколько я понял, было бы трудно поступить иначе, ибо, учитывая огромный вес полотнищ тканей, превращенных в то, что я про себя назвал шляпой, за неимением другого слова, и поддерживаемых многочисленными помощниками, король мог наклонять голову и посылать своим подданным особенно милостивые улыбки только в мгновения, заранее оговоренные; все это требовало от всех участвовавших в этой церемонии полнейшей согласованности в движениях, в том числе как от короля, так и от тех невидимых его помощников, что прятались под складками его одеяния. Кстати, в самом начале торжественного шествия Пауан тронул меня за рукав и без слов указал мне пальцем на некое подобие балкона над галереей, нависавшего над ней в том месте, куда и должен был прибыть король в конце пути: там находился некий персонаж, который при помощи палочек и взмахов рук управлял всем этим театральным действом. Должен сказать, что шествие сопровождалось звуками торжественной музыки, немного странной, слишком уж разноголосой для моего слуха, но очень сложной и изысканной, которую исполнял оркестр, тоже разместившийся на балконе над галереей, но только с противоположной стороны, то есть над тем местом, откуда король начал шествие. Сначала я даже не заметил музыкантов, но Пауан указал мне на них пальцем, и я увидел, что над краем балюстрады торчат раструбы морских горнов. Кроме того, для большей слаженности в движениях всех участников этого действа с обеих сторон ковра, по которому шествовал король, были уложены две дорожки, по которым могли передвигаться помощники, для того, чтобы передавать распоряжения главного церемониймейстера всем участникам, например, карлику, поддерживавшему шляпу; кстати, я с самого начала дивился тому, что взор этого крохотного человечка был постоянно устремлен вверх; как оказалось, он не сводил глаз с рук «дирижера движения».
