Роман Солнцев - Золотое дно. Книга 2

— Уехать?! Отсюда?! Оставить народ в такие дни — ни за что! — рявкнул Лев Николаевич, одновременно шлепнув ладонью по столу, отчего рюмка подскочила и настойка расплескалась по новой, с сиреневыми и алыми розами скатерти. — Ой, Бл…юменталь!..

— Тихо, тихо, — прошептал Сергей Васильевич, доставая длинной рукой с секретера бумажную салфетку и обмакивая мокрое место. — Скажу, что я. Галка простит.

Покуда разговор друзей ненадолго прервался, покуда они сыплют соль на красноватое пятно, следует вновь напомнить, чем же недоволен местный рабочий класс. Рабочий класс недоволен тем, что, когда достроили ГЭС, она была немедленно приватизирована небольшой группой людей, в большинстве своем приезжими, а двенадцать тысяч строителей, что возвели плотину, оказались напрочь забыты. Впрочем, так или почти так произошло всюду по России, народ назвал это действо «прихватизацией». И конечно, Хрустов, строивший ГЭС и ставший главным вождем местного рабочего класса, ни за что не бросит нищих своих товарищей по стройке. Никуда не уедет.

— Вот, ничего и не видно, — кивнул Никонов, обмакнув свежей салфеткой последний раз пятно на скатерти. И продолжил наступление. — Я вовсе не хочу, чтобы ты штрейкбрехером стал. Базара нет. Прекрасно понимаю. Тебя уважают. Даже Валера.

— Опять! — Хрустов закатил глаза. — Я тебя просил?..

— Почему?! Он о тебе только хорошо…

— Ха! Он! Если бы я знал, что из него вылезет такой червь, я бы руки не подал, когда он упал в жидкий бетон… помнишь?

— Как же не помнить? — звонко рассмеялся Никонов. — Кто же этого не помнит? Это и в кинохронику попало… сохранилось на века… Ах, Лёвка, таковы законы жизни. Ничего уже не поправить! И Валера Туровский тут ни при чем.

— Как же это ни при чем?! Как?!

Никонов с печалью и любовью во взгляде разглядывал старого друга. Длинноскулый, шишконосый, он теперь умел так смотреть.

— Родя, ну скажи ему! — Он вдруг обратился ко мне. — Чему нас учил хотя бы Энгельс? Диалектика! Энергетики своих акций не отдадут. И Валерка сам по себе ничего не может изменить. Разве что собственными поделится…

— Уже предлагал, купить меня хотел!.. — Хрустов сложил обеими руками фиги. — Вот ему, Утконосу! Я сторожем в детском саду работаю — на хлеб хватает!

Сергей Васильевич положил тяжелую руку мне на плечо.

— Ты знаешь, Родя, наш Левка в прошлом году народ вокруг дирекции усадил, за руки взялись, сам к железному забору цепью приковался.

— Ну и что?! — Лицо у Хрустов посерело. — Да не так было!..

— А тут дождь, говорят, начался… а ключ от замка он потерял… топором цепь рубили! Хи-хи-хи!.. Только с ним могло такое случиться! — И успокаивая Льва Николаевича, Никонов ласково поморгал ему глазами, как ребенку. — Если уж проводить такие акции-фуякции, надо было десять лет назад!

Хрустов вскочил из-за стола.

— А кто мог знать тогда?! Вы же всё втихаря, начальнички! Под одеялом!

Сергей Васильевич тяжело вздохнул и молча налил себе и ему водки.

— Вот уже и я плохой. Хотя еще никаких акций не имею, а продолжаю строить ГЭС. А приехал я, может быть, свободных мужиков на Дальний восток сватать. Я думаю, многие поедут.

— А жить там где, Серый?! — яростно зашипел Хрустов. — Опять в бараках?!

— Ну и что? Покуда стройка идет… А то будут летать, вахтовым методом работать… Я хорошо плачу.

— Ты же только молодых возьмешь!

Никонов с важным видом вновь откинулся на спинку скрипучего стула.

— Почему? Кое-кого из стариков… чтоб учили молодых… Вот, желал бы и тебя!

— Ты же двенадцать тысяч не возьмешь?

Никонов нехотя ответил:

— Двенадцать не возьму. У меня там у самого восемь с половиной.

— Так сколько, сколько ты можешь взять?! — не отступал Хрустов.

— Ну сотни три, четыре…

— И ради этого ехал сюда?!

— Я к тебе, к тебе прилетел, Лева! — Сергей Васильевич уже злился. — А это уж попутно! Лёвка, есть же другие города, другие стройки. Чего тут сидеть, мутить воду, ждать пенсию? Ну, не скрипи, не скрипи зубами.

Оглянувшись в сторону кухни, где, забыв про мужей, тараторили старые подруги, гость резко чокнулся рюмкой с рюмкой Хрустова и моей рюмкой.

Мы молча и торопливо выпили. И Никонов, пригнувшись к столу, перешел на шепот.

— Я о другом хотел спросить. Если честно, Лев Николаевич, как тут положеньице-то?! Валера не зря семью в Москву перевез. Пока всех мандолиной не накрыло. Он, конечно, уверяет… но в вертолете я с одним инженеришкой переговорил… мне в ухо такое накричали…

— Что имеешь в виду? — несколько высокомерно спросил Хрустов.

— Вот сидим мы тут, ниже уровня нашего моря, — и как будто, йотыть, на пороховой бочке. Что скажешь? Не покатится наша «мама», как на салазках? Жара была, говорят, все лето зверская, Саяны тают… а еще дождь…

— Бред! — отрезал Хрустов. — Нарочно пугают, чтобы народ снялся с места, перестал митинговать. Гора треснет, а плотина не сойдет с места. И я тоже!

— Слава Богу! — Никонов перекрестился. — Так вот, давай все вместе на ее фоне и снимемся. Для всероссийского, мля, телевидения. Так сказать, на историческую память.

Хрустов, словно озябнув, передернул плечами.

— Опять для музеев? — Он пристально смотрел на гостя. Я думаю, до него, наконец, дошло, что Никонов залетел в Саяны, конечно же, не к нему, Хрустову, и не за рабочими, а для создания фильма о себе, орденоносце.

За окном с гулом двигался ливень. Сопок было не разглядеть, только лиловые горбы, и они как будто перемещались. Никонов снова глянул на часы (это у него привычка или кого-то ждет?), и старые друзья, не чокаясь (чтобы не было звона), отпили еще настойки, после чего Хрустов мгновенно долил минеральной воды в ополовиненную бутылку «кедровки». А поскольку перестарался — почти под горлышко смесь поднялась — пришлось старым корешам, хмыкнув, еще отпить…

А потом они надолго замолчали.

А я почему-то вспомнил заштрихованный текст сбоку на одной из страниц летописи Хрустова, который с трудом разобрал.

«Как встречаются буря с бурей? Бывает, что объединяются друг с другом, и тогда великая новая сила, пометавшись на месте, рвется в иную сторону крушить и уничтожать. А случается так, что буря гасит бурю. И никто не скажет, от чего зависит сей исход… может быть, даже от малой травинки, которая почесала брюхо урагана — и он споткнулся… И когда наступает совершенный покой, когда выскочившее из берегов голубое озерцо вновь легло на место, и даже крохотной морщинки нет на зеркале его, только и скажешь: чудны дела Твои, Создатель мрака и света… Но как бы узнать, как бы выведать, что Ты этим хотел сказать нам?»

Но нет, слишком разнонаправленные силы — Хрустов и Никонов.

Однако, что же имел в виду Никонов, когда спрашивал, не поедет ли «плотина» как на салазках? Разве этакая громада может сместиться? Откуда мрачные пророчества, бесконечные слухи, проникшие в последнее время в газеты и на экраны телевизоров?

Видимо, есть смысл подробней рассказать о специфических ожиданиях в описываемой местности, ибо уважаемый читатель при всей своей осведомленности может чего-то и не знать. Да, нынче здесь лето было жарким, да, нынешние дожди добавят воды… но бывали, как помнит читатель, куда более грозные паводки… В городке строителей и эксплуатационников, что прилепился хрущевками и бараками в тени плотины на левом берегу, да и на правом, чуть повыше, всем известна другая, куда более серьезная опасность, о которой как раз и стараются не говорить, особенно при детях…

Конечно, Санкт-Петербург и Москва непременно что-нибудь придумают. В конце концов, железобетонная «расческа» высотою в двести пятьдесят метров, ставшая поперек течения выгнутой стороной к верховью, единственная в этом роде во всем мире, гордость России, не должна опрокинуться или разорваться — слишком много трудов в нее вложено. Да и случись что, без Ю.С.Г., как кратко называют Южно-Саянскую ГЭС, умрет весь юг Сибири, остановятся заводы.

Конечно, она испытывает фантастическое давление огромной чаши воды, упираясь в берега и в «зуб плотины», как называют особый контакт перемычки с гранитным дном, но не эти силы пугают. А пугает та сила, которую народ в своей великой пословице обозначил простыми словами: капля воду точит. Когда в Ленинграде проектировали ГЭС, не особенно озаботились тем, что вода, крутящая турбины, низвергаясь далее вниз с высоты двести с лишним метром, будет рыть бетон и гранит, как бык роет копытом землю. Неотвратимо, каждую секунду, каждый день, каждый год.

Разумеется, в какой-то мере и это предвидели: чтобы гасить грозную силу, заранее был на дне вырезан (взорван) глубиной метров 40 водобойный колодец и обложен по стенкам бетонными кубами размером с «КАМАЗ» — милости просим сюда колотить! Но вода есть вода, она в прошлом году и кубики эти, оторвав, как чаинки крутила. И если прокопает лишнего — плотина сдвинется…