Ильза Айхингер - Великая надежда
— Возьмите меня в игру!
— Дуй отсюда, поняла?
— Возьмите меня в игру!
— Катись!
— Возьмите меня в игру!
— Мы не играем.
— А что вы делаете?
— Ждем.
— Ждете? Чего?
— Ждем, когда здесь будет тонуть ребенок.
— Зачем?
— Мы его тогда спасем.
— Ну и что?
— А то, что это будет хороший поступок.
— А вы сделали что-то плохое?
— Не мы, а бабушки с дедушками. Это все наши бабушки и дедушки виноваты.
— Понятно. И давно вы ждете?
— Скоро два месяца.
— А много детей здесь тонет?
— Да нет.
— И вы в самом деле хотите дождаться, пока в канал свалится младенец?
— А почему нет? Мы его перепеленаем и отнесем бургомистру. А бургомистр нам скажет: «Молодцы, настоящие молодцы! С завтрашнего дня разрешаю вам садиться на все скамейки. Мы простим вам ваших бабушек и дедушек». — «Спасибо большое, господин бургомистр».
— «Не за что, рад оказать услугу. Большой привет бабушкам и дедушкам».
— А ты хорошо это сказала. Если хочешь, давай прямо сегодня играть с нами в бургомистра.
— Давай сначала!
— Вот ребенок, господин бургомистр!
— Откуда взялся этот ребенок?
— Мы его спасли.
— А как это случилось?
— Мы сидели на берегу и ждали…
— Нет, это не надо говорить!
— Ладно. Мы сидели на берегу, а тут он упал!
— И что дальше?
— Дальше, господин бургомистр, все произошло очень быстро. И мы очень рады, что нам удалось его спасти. Теперь нам можно опять садиться на все скамейки?
— Можно. И гулять в городском парке тоже можно. Ваших бабушек и дедушек мы вам простили!
— Большое спасибо, господин бургомистр!
— Погодите, а что мне делать с ребенком?
— Можете оставить его себе.
— Но я не хочу его оставлять! — с отчаянием крикнула Эллен. — Этот ребенок никому не нужен. Мама у него уехала, а отец в армии. И даже если он встретится с отцом, о маме с ним говорить нельзя. Погодите, с бабушками и дедушками у него тоже не все в порядке: одни правильные, а другие неправильные! Ни то ни се, а это хуже всего, это уже слишком!
— Ты о чем?
— Этого ребенка некуда девать, он ни на что не годится, зачем вы его спасали? Заберите, заберите его обратно! А если он хочет с вами играть, поиграйте с ним, ради всего святого, поиграйте!
— Подожди, не уходи!
— Иди сюда, сядь рядом с нами. Как тебя зовут?
— Эллен.
— Мы будем ждать ребенка все вместе, Эллен.
— А как вас зовут?
— Это у нас Биби. Два неправильных дедушки и две неправильные бабушки, главный предмет гордости — светлая губная помада. Она хочет ходить в школу танцев. Надеется, что бургомистр ей разрешит, если она спасет малыша.
Тот, третий от тебя, — Курт, он в глубине души считает, что это просто курам на смех — всем вместе ждать ребенка. А все-таки ждет. Когда ребенка спасут, он хотел бы снова играть в футбол. У него из бабушек и дедушек трое неправильных, а он вратарь.
Леон — самый старший. Тренируется вместе с нами в спасении на водах, хочет стать режиссером, знает все приемы, два неправильных дедушки, две неправильные бабушки.
Там дальше — Ханна. Она собирается когда-нибудь потом родить семерых детей, а еще она хочет дом на шведском побережье и чтобы муж у нее был священником, и она все время вышивает скатерть. А может, это занавеска для детской в ее новом доме, верно, Ханна? Слишком много солнца вредно. Так вот, она тоже ждет с нами, даже не уходит в полдень ни домой, ни в тень газометра, вон туда, выше по реке.
А это Рут, наша Рут! Она любит петь песни, лучше всего про золотые улочки вдалеке от мук земных. Ее родителей уже предупредили, чтобы в сентябре они освободили жилплощадь, а она все надеется, что у нее будет квартирка на небесах. Мир прекрасен и велик — тут мы все согласны, — по все-таки! Какая-то здесь неувязка, верно, Рут? Концы с концами не сходятся.
Герберт, иди сюда, малыш, он у нас самый младший. У него нога не сгибается, и он боится. Боится, что не сумеет плыть вместе со всеми, когда надо будет спасать ребенка. Но он прилежно тренируется, и скоро у него получится. Из дедушек и бабушек у него трое с половиной неправильные, и он их всех очень любит, а еще у него есть красный мяч для водного поло, и он иногда дает его нам поиграть, верно, малыш? Он — серьезный ребенок.
— А ты?
— Меня зовут Георг.
— Ты убиваешь драконов?
— Я их запускаю, не драконов, конечно, а воздушных змеев. Вот погоди, наступит октябрь, и Рут споет: «Пусть душа твоя взмывает, как воздушный змей» — или что-то вроде того. Что у меня еще есть? Четыре неправильных дедушки и бабушки и коллекция бабочек. Об остальном сама догадайся.
Иди-ка поближе. Видишь, у Герберта старый театральный бинокль, он им все время обшаривает канал. Герберт — наш маяк. А там, на другой стороне, — железная дорога, видишь? А там внизу — старая лодка, в ней все время сидит кто-нибудь из наших.
А если ты пройдешь немного дальше в сторону гор, там будет цепная карусель.
Цепная карусель — это красота: можно всем хвататься за руки, а потом отпускать.
— И сразу улетаешь далеко друг от друга!
— И закрываешь глаза!
— А если повезет, цепи порвутся. Музыка современная, и размах аж до Манхеттена, так говорит человек в тире. А уж если цепи оборвутся! Знать бы, кому уже привалила такая удача?
— Каждый год приходит кто-то из какой-то комиссии и проверяет карусель. И очень зря, говорит человек в тире. Только мешает людям летать. Но они и сами рады, хотят, чтобы им мешали, так говорит человек в тире.
— А потом как начнут раскачиваться — и переворачиваются вниз головой!
— И тут они наконец замечают, что перевернулись вниз головой, говорит человек в тире.
Дети говорили неудержимо, перебивая друг друга.
— А вы уже много катались? — потерянно спросила Эллен.
— Кто, мы?
— Ты имеешь в виду нас?
— Мы еще ни разу не катались.
— Ни разу?
— Запрещено: цепи могут порваться!
— Наши бабушки и дедушки слишком тяжелые.
— Но иногда приходит человек из тира и садится рядом с нами. Он говорит: пускай лучше слишком тяжело, чем слишком легко! Он говорит: они нас боятся.
— Нам еще и поэтому нельзя кататься на карусели.
— Только если спасем ребенка!
— А если ребенок в воду вообще не свалится?
— Вообще?
Детей охватил ужас.
— Что ты сочиняешь? Лето еще не скоро кончится!
— И почему ты спрашиваешь? Ты же не из наших!
— Один неправильный дедушка и одна неправильная бабушка! Этого мало!
— Ты не понимаешь. Тебе не так важно спасти ребенка. Ты и так можешь сидеть на всех скамейках! И так можешь кататься на карусели! Ну что ты ревешь?
— Я подумала… — всхлипнула Эллен, — я только подумала вдруг… подумала, что вот приходит зима. А вы все сидите тут, рядышком, и ждете этого ребенка! У вас под ушами, носами, глазами наросли длинные сосульки, и бинокль замерз. И вы смотрите и смотрите, а ребенок, которого вы хотите спасти, все не тонет. Человек из тира давно ушел домой, цепные карусели заколочены досками, и драконы уже набрали высоту. Рут хочет запеть, Рут хочет сказать: «А все же…» Но у нее нет сил открыть рот.
А там люди в теплых, светлых вагонах прижимаются щеками к холодным окнам: «Посмотрите, посмотрите вон туда! Там, за каналом, где такие тихие улочки, справа от газометра, за рекой, покрытой льдом, — что там за маленький памятник в снегу? Памятник? Интересно, кому это памятник?»
И тогда я скажу: детям, у которых неправильные бабушки и дедушки. И тогда я скажу: мне холодно.
— Да успокойся ты, Эллен!
— Не бойся за нас, скоро мы спасем ребенка!
Вдоль канала шел какой-то человек. Вода в реке корежила его отражение, морщила, растягивала его, а потом на миг оставляла в покое.
— Жизнь, — сказал человек, поглядел вниз и засмеялся, — жизнь — это целительная жестокость. — А потом плюнул далеко в грязное зеркало.
Две старухи стояли на берегу и возбужденно переговаривались.
Они так частили, словно читали наизусть стихотворение.
— Попробуйте узнать себя в речной воде, — сказал мужчина, проходя мимо, — по-моему, выглядите вы ужасно странно. — И пошел прочь спокойно и быстро.
Увидев детей, он помахал им и прибавил шагу.
— Бродил я по белу свету, — пели в два голоса Рут и Ханна. — Прекрасен, велик наш мир. — Остальные дети молчали. — А все же… — пели Рут и Ханна. Лодка покачивалась на воде.
— А все же! А все же! — крикнул мужчина и пожал всем детям по очереди руки. — А все же… А все же… А все же — что?
— Это Эллен, — поспешно объяснил Георг. — Из дедушек и бабушек двое неправильных, двое правильных. Ничейный счет.
— А это мы все, — засмеялся мужчина и своей большой рукой похлопал Эллен по плечу, — радуйся, когда все становится ясно.
