Алексей Филиппенков - Воронка
– Все мы когда-то умрем, это только вопрос времени, – слабо протянул Руди.
– А ты молчи лучше, не разговаривай, а то живот напрягаешь. Возможности отправить тебя в госпиталь нету, поэтому лучше не усугубляй свое положение лишний раз. – Приказал француз и продолжил залечивать плечо.
– Сколько я протяну? – спросил Руди.
Беседу прервала пулеметная очередь со стороны немецких окопов. Туман к этому времени постепенно рассеивался. На другом конце поля разыгралась целая драма. Французский солдат, во время атаки прыгнувший в одну из сотен воронок, пытался вернуться на свои позиции. Со стороны французской линии обороны ему кричали, подбадривая возгласами, и время от времени прикрывали винтовочным огнем, прицельно стреляя в щиток пулемета. Каждый такой прикрывающий выстрел давал возможность бойцу перебежать из одной воронки в другую, но очередная пуля настигла его.
– Отсюда невозможно выбраться, – проговорил француз, – следят за каждым движением.
Прошло около получаса. Состояние Руди заметно ухудшилось. Он смотрел перед собой неподвижно. Со лба стекал холодный пот. Он желал что-то сказать, но губы только искривлялись от бессилия.
– Что с ним?
– Умирает. – Ответил француз.
Глаза Руди были уже неживыми. Они закатились кверху и вместо зрачков были видны только пугающие глазные белки. Он глубоко дышал, жадно вбирая воздух широко раскрытым ртом, губы дрожали. Каждая мышца в его теле была полностью расслаблена.
– Он уже мертв. – Цинично произнес француз.
– Но он же еще дышит. Сделайте что-нибудь.
– Это предсмертная минута. Ему уже ничем не поможешь. Дай ему спокойно уйти.
– Руди, семья, слышишь? Вспомни, у тебя родился сын. – Вымолвил мальчишка, склонившись над умирающим. Шепча ему на ухо слова о родных, он старался вернуть того в сознание.
– Он тебя уже не слышит.
Руди действительно уже не реагировал ни на прикосновения, ни на слова. Было ясно видно, как смерть медленно забирает его. Дыхание замедлилось. Глаза вернулись в исходное положение. Вновь можно было видеть его взгляд, в котором уже ничего нельзя было прочесть. Через мгновение его зрачки резко расширились, он перестал дышать. Это был конец.
– Господи. – Прерывисто произнес мальчишка. От увиденного глаза наполнились слезами. К горлу стала подступать тошнота, и его вырвало тут же.
– Первый бой, да? – спросил француз.
– Что? Да… – испуганно пробормотал наш герой.
– Промочи горло. Как тебя зовут, солдат? – француз улыбнулся и протянул флягу с водой.
– Гольц, рядовой Гольц.
– А имя?
– Вернер, Вернер Гольц. А вас как зовут? – переспросил Вернер, пытаясь нащупать контакт.
– Сержант Франсуа Дюфур, – расстегивая верхнюю пуговицу кителя, ответил француз.
– Наш взвод прибыл сюда только ночью.
– И с утра сразу в атаку? Ты же совсем еще ребенок.
– Мне 18, мсье, – ответил Вернер, вспомнив книгу «Три мушкетера» и как надо обращаться к французам.
– Понятно, что не 40. Много я насмотрелся на молодых новобранцев, как ты, пули их очень любят.
– А почему вы так хорошо знаете немецкий язык?
– Знаю и все. Значит, были на то причины, чтобы выучить его, – ответил француз с абсолютным спокойствием. Его состояние можно было описать только так – будто он сидел с другом у себя на заднем дворе. Его не волновало, что с минуту назад перед ним умер человек, что он находится в воронке, и выхода отсюда нет. Вернера пугало это, и он не понимал подобного поведения. Он не знал, что делать.
– У твоего друга должна быть в рюкзаке еда или вода, достань, – попросил Франсуа.
– Но ведь это его рюкзак, нельзя брать чужое.
– Эй, парень, ты не в суде, ты на войне, и нужно к этому привыкнуть. С таким настроем ты здесь подохнешь завтра же с голоду. Давай снимем его рюкзак, пока окоченение не наступило.
Они вдвоем перевернули мертвого Руди и сняли с него ранец, после чего оставили его лежать в том самом положении, в котором он умер. Его глаза были по-прежнему открыты и, казалось, что он еще живой и продолжает смотреть перед собой. Франсуа провел ладонью по умершему лицу и глаза Руди закрылись.
– Нам повезет, если мы тут пробудем всего ночь, а иначе, через некоторое время твой друг и остальные начнут гнить и вонять, – снова цинично сказал француз.
Вернер смотрел на Франсуа и не находил слов, чтобы сказать что-то. Он никогда не был в такой ситуации и даже не мог представить себе, как ведут себя люди в подобной обстановке. Его психика не могла переварить все случившееся. Вернер перетасовывал в голове десятки фраз и словесных связок, которые он мог сказать, чтобы не вызвать гнев противника.
– Как мы отсюда будем выбираться? – спросил он с небольшой дрожью в голосе.
– Есть только два варианта, наиболее правильные. Когда будет немецкая атака, я притворяюсь мертвым, а ты вливаешься в свою толпу и атакуешь с ними, а дальше все в твоих руках. После чего во время нашей атаки я сделаю то же самое. Или наоборот, в зависимости от того, чья атака будет первой, – быстро и чуть задыхаясь сказал Франсуа, заряжая винтовку. – Или второй вариант, – шмыгая носом, добавил он, – когда будет перемирие, чтобы убрать трупы, и обе стороны выйдут из окопов, стрельбы не будет, и мы сможем встать и разойтись, каждый в свою сторону. Посмотрим, какой из этих вариантов случится быстрее.
– А… а если ни один из этих вариантов не наступит?
– Тогда твоя мама получит повестку о том, что ее сын пал смертью храбрых.
– Разве здесь бывают перемирия?
– Даже война имеет свои маленькие прелести.
Глаза Вернера погрустнели. Он взглянул на бездыханное тело Руди Байера, прокручивая в памяти момент, когда их глаза впервые встретились около часа назад. Пытаясь сопоставить былую картинку еще живого и улыбающегося товарища с тем, что теперь лежало рядом, юношу переполняли глубокие мыслительные процессы о ничтожности человеческого бытия. И лишь узрев в глаза чужую смерть, задумываешься о мизерности собственной жизни. Какова твоя сущность на самом деле. Она ничем не отличается от миллионов других людей – в этом ее прелесть и изъян.
Вернер склонил вниз голову, осознавая всю трагичность ситуации, в которую он попал. Он совершенно не знал, что ему делать и эта безысходность холодным трепетом проникала в каждую клеточку его тела.
Глава 2
Под сенью мира
Кажется, что университетская жизнь билась в сердце еще только вчера. Он до сих пор отчетливо помнит запах свежей краски в отремонтированном крыле экономического факультета. Как наяву перед глазами до сих пор всплывают яркие краски мирной жизни и свежесть весеннего дождя. А ведь прошло уже два долгих месяца с тех пор, как Вернер Гольц покинул родной город и отправился навстречу своей судьбе.
Но совсем еще недавно Вернер был таким же студентом, как и многие миллионы тех, кому страна напомнила о своем патриотическом долге. Он учился в университете в Йене, маленьком городишке, который нашел свое прибежище на реке Зала в Германии. Жизнь Вернера протекала с отцом и матерью в тесной квартире недалеко от центра города. Мать Вернера преподавала в частной школе, а отец работал в автомастерской и не редко после работы задерживался с друзьями в случайном кабаке, отмечая успешный ремонт машины высокого класса, за которую водитель выкладывал немалую сумму. Однако работа в мастерской не приносила постоянного дохода. Бывали времена, когда мастерская пустела, и семье приходилось потуже затягивать пояса.
Учеба Вернера в университете скорее была для него тяжким бременем, чем билетом в счастливое будущее. Молодой человек не видел себя экономистом и не представлял, как ему придется всю жизнь просиживать мягкое кресло в банке и считать чужие деньги. Хотя никаких иных альтернатив своего будущего он не видел, да и не хотел видеть. Помимо учебы его разум заполняли только мечты и туманные представления о великом будущем. Практически каждый день юноша предавался своим мечтаниям, в которых сладкая иллюзия вытеснила всякое представление реального мира. До нервных вздрагиваний он хотел стать великим, богатым, покорить всевозможные мировые вершины. День и ночь он воображал как взбирается на Эверест, выступает на мировой сцене, принимая истерические овации от публики, проектирует здания, сравнимые с чудесами света, командует армиями, выигрывая каждое сражение, ласкает самых красивых женщин в мире. Каждую из этих фантазий он смаковал особенно тщательно. Когда у семьи Гольцов была ферма за городом, отец учил Вернера кататься на лошади и Вернер обожал галопом выводить лошадь в бескрайние поля. Выезжая на широкую равнину, фантазия Вернера разыгрывала целое сражение времен 19 века. Восседая на бравом коне, юноша видел себя бесстрашным кавалеристом, которому предстоит сразиться с противником. На другом конце пустого поля воображение рисовало пехотные полки врага, приближавшиеся с каждой секундой. Буйство выдуманных событий не мешало Вернеру по-настоящему ощущать напускной адреналин, от которого внутри все сжималось и разлеталось на тысячи осколков. Словно наркотик, призрачные грезы приносили моральное удовлетворение на короткий срок. Надуманное чувство достижения успокаивало мальчишку и помогало ему уйти из той никчемной действительности, в которой он пребывал на самом деле. Будучи королем в собственном воздушном замке, Вернер медленно начинал негативно относиться к себе и своей жизни. Он впадал в отчаяние, понимая, что настоящая жизнь противоречит его мечтаниям. Это злило его. Сам того не замечая, молодой человек превратился в отъявленного пессимиста, каких свет не видывал. Возможно, читатель уже представил себе этого запертого в своих стереотипах и мечтах молодого человека, но все же набросаем его портрет.