Эрленд Лу - Мулей
Совсем забыла — после школы я заходила к психогейру. Напоследок. Нет, ему я об этом конечно не сказала. Он заметил, что у меня усталый вид, я объяснила, что плохо спала последние дни, но что чувствую себя тем не менее нормально. Ему все это не понравилось. Он хотел бы видеть в некотором приближении норму, как он выразился. Чтобы я делала то, что все делают, и так, как все. Проще говоря, жила бы так, как живут остальные люди. Более или менее вовремя ложилась бы спать, вставала с таким расчетом, чтобы успеть принять душ и позавтракать, ехала на метро в центр, нормально, без спешки шла по Королевскому парку и оказывалась в ХГ за пять минут до начала занятий, чтобы еще поболтать с подружками, как психогейр их называет. Ему бы хотелось, чтобы я делала себе в школу бутерброды, лучше бы с домашним хлебом, он дал мне рецепт ржаного хлеба, который они с женой пекут сами уже лет двадцать, потому что он очень поднимает настроение, ибо когда человек правильно питается и достаточно много двигается, то самочувствие улучшается, а страхи исчезают. Все-таки мой психогейр ужасно простодушен. Больно думать, что все психологи такие же, мой ведь наверняка высоко котируется в их тусовке, таких, как я, новичкам не доверяют. Они-то еще дальше от реальности, если даже опытный специалист у них — этот мой психогейр. Ужас. Надо бы мне познакомить его с Констанцией. Они бы нашли друг друга. Скакали бы на коняшках, бегали бы полуголые по лесу, ели домашний ржаной хлеб и были бы счастливы вместе.
Я с удовольствием думаю, что, когда завтра вечером меня не станет, психогейр начнет анализировать: не было ли в моем поведении чего-то подозрительного, настораживающего, и придется дяденьке признать, что я обвела его вокруг пальца, перехитрила, а это серьезный промах. Для психотерапевта не лучшая рекомендация, что его клиент покончил с собой. Чего-то коллега недоработал, естественно полагают другие психотерапевты и потом смотрят на него свысока, дразнят и подковыривают, в общем, третируют как могут.
Сегодня мы говорили о том, что жизнь бесценна. Он хотел втолковать мне, что жизнь — это то, от чего человек не вправе отказаться только потому, что она послала испытание. Жизнь — это бесценный дар, который дается нам один-единственный раз. И слава богу, сказала я, а он сказал, чтобы я так не говорила. Я спросила, откуда он знает, что жизнь не будет дана нам снова, и тут же выяснилось, что у нас нет способов узнать это наверняка, ну а тогда не надо говорить, что раз один-единственный, сказала я. И добавила, что вижу, куда он клонит, но у меня на этот счет свое мнение. Напротив, сказала я, повсюду на планете кипит жизнь, и он неправ, все неприятности как раз от переизбытка людей. Мы то и дело читаем об этом в газетах. Нас становится слишком много, мы истощаем землю, истребляем воду, и не только. Ну исчезнет кто-то из нас — тоже мне проблема. Да, проблема. Для живых, для тех, которые остаются, ответил психогейр. Но у меня никого не останется, напомнила я. Это меня все оставили, а мне просто хочется догнать их. Но у тебя останутся друзья и родственники и твоя будущая семья, если заглянуть вперед.
Если бы я решила так сделать — о чем я, естественно, не помышляю, — но предположим: так вот, чего бы я лишилась, умри я сейчас?
Ты бы лишила себя всех радостей: дружбы, любви, ржаного хлеба и лыжных походов, сказал психогейр.
А также глобального потепления (это уже я ему), птичьего гриппа, взрывов в метро, Третьей мировой, парня, который меня бросит, и экзаменов, к которым мне не хочется готовиться, и кошмаров, в которых папа, мама и Том падают, взявшись за руки, а кругом бьются стаканы и бутылки, кричат в ужасе люди, орут дети и болтаются выброшенные кислородные маски.
Ты не права, сказал психогейр. Да, в жизни есть и жестокость, и страх, и несправедливость, но прийти в этот мир — привилегия. И аргумент, что не надо заводить домашних животных, потому что они умирают, а это грустно, не выдерживает критики. Очень немногие из нас предпочли бы не рождаться. Бедность, болезни и тяжелые мысли, даже войны и нищета лучше небытия. Я полагаю, в этом сходятся почти все люди.
Мы говорим не о домашних животных и не о рождаться — не рождаться, ответила я. Мы говорим о том, что иногда человека тянет развязаться со всей этой канителью, потому что он устал, ему ничего не хочется и он не верит, что когда-нибудь все снова станет хорошо.
Психогейр очень пристально на меня посмотрел, ну, думаю, сейчас позвонит, чтобы меня забрали в психушку, или выпишет мне убойные лекарства, но он только улыбнулся и сказал, что я маленькая хитрюга, и распрощался до следующей недели.
Поговорила с Вальдемаром. Он согласился скинуть мне веревку. Ему я объяснила, что конец пьесы вяловат, и если я понарошку повешусь под занавес, то это придаст динамичности. Ему идея понравилась. Похоже, у Вальдемара получше с юмором, чем я думала. Сестренка его, кстати, поправилась уже. А предки сидят в Стортинге оба, каждый от своей партии. Отец от христианских демократов, а мама — от левых. Но дома они о политике не говорят, сказал Вальдемар. Только играют в «Скраббл».
Среди прочего психогейр посоветовал мне завести собаку. Когда человек подавлен, то общение с собакой часто делает его счастливее, говорит он. Надо же, все вокруг твердят, как мне полезно общаться с животными, достали уже. Психогейру я ответила, что у меня аллергия на собак и я сдохну, если заведу щенка. А он сказал, что есть специальные неаллергенные собаки, некоторые в это не верят, но у его сестры как раз имеется питомник по разведению таких спецсобак, и сестра утверждает, что каждый помет щенков все менее и менее ад- лергоопасен. Я спросила, аллергик ли его сестра, оказалось — нет. Тогда я красноречиво промолчала, давая психогейру возможность самому заметить полное отсутствие логики в его пассаже, но не тут- то было. Наоборот, он предложил смотаться в питомник вместо следующей встречи. А поговорим по дороге, в машине, сказал он. Старый козел. Хотя, с другой стороны, у меня же нет никакой аллергии.
Когда я дома, то постоянно ставлю диск, который мне подарил Кшиштоф. И как только предыдущая песня заканчивается, сама начинаю напевать следующую. Это же надо! Странно, что, когда ты одержим каким-то желанием, тебе совершенно понятна и близка одержимость другого, пусть даже по иному совсем поводу. Стремление Энтони стать женщиной оказалось созвучным моему стремлению умереть. Фразы, которые он поет, я воспринимаю нужным мне образом. Мой мозг как будто бы отторгает истинное содержание песен и конвертирует слова в другую валюту. Тоска, направленная в одну сторону, с такой же силой устремляется и в другую. Тоска пересохраняется, как файл в другом формате. Ничто не исчезает. Просто меняется кодировка. А объем и сила тоски остаются неизменными.
Была генеральная репетиция. Все прошло отлично, но завтра будет еще лучше. И с существенным дополнением в конце.
20 января
Так и не спала опять. Вздремнула под утро, но не уснула. Это мой последний день на земле, так что ничего страшного в недосыпе нет, боюсь только, как бы я не стала из-за этого хуже соображать. Самочувствие странное, я еще в большем смятении, чем обычно, так что остается только верить в правильность принятого решения, поскольку, когда я его принимала, я еще вполне была собой. Все утро я обмусоливала эту мысль и постановила, что буду действовать по задуманному сценарию. Еще решила не ходить в школу, а остаться дома: послушать музыку, прибраться и, может быть, сгонять потом в центр — покушать в «Маме Индии». Это любимый ресторан мамы с папой, к тому же он в двух шагах от школы. Я закажу себе курицу «тика масала виндалу». Жутко острая, но папа всегда брал только ее, а мы все откусывали по кусочку, и он потешался над нашими гримасами, когда мы хватали ртом воздух, нашаривая графин с водой. Отличное блюдо для последней трапезы. Отправила эсэмэску Констанции, что школу я прогуливаю, но приду задолго до спектакля.
Хочу сказать — и для меня это важно, — что я делаю так не ради того, чтобы привлечь к себе интерес и всех озадачить. Я долго обо всем этом думала. И понимаю, что это довершит трагедию моей семьи, но я не могу иначе. Со дня их гибели я ни от чего не получаю радости и чувствую, что и дальше будет так же, если не хуже. Это никому не в укор сказано. Ни друзья, ни родные пусть не угрызаются, что не были достаточно внимательны. Пусть примут все как данность и не думают, что, если бы они чаще заходили ко мне или звонили, все бы было иначе. Нет, иначе быть не могло. Это должно было случиться раньше или позже. Не сердитесь на меня.
За окном роскошная зима. Горы снега. Я просидела несколько часов, глядя на нее. И на Кшиштофа, который сгребает снег. По собственной инициативе. Все же он очень милый. Придется бедняге наверно возвращаться в Польшу. Но зато вернется с автомобилем. Семью, жену и детей пусть сам себе добывает. Я оставила конверт с письмом типа рекомендации, где я пишу, что он отличный работник, ответственный, исполнительный и вообще надежный человек. Я написала точно так, как написал бы папа. Один в один. А теперь я сяду в метро, доеду до Национального театра, пройду через Дворцовый парк, съем в «Маме Индии» курицу «тика масала виндалу» и умру.
