О Чхунь Хи - Птица
Когда она заявила, что ей неудобно краситься, отец купил ей красный инкрустированный перламутром туалетный столик с тремя ящиками внизу и тройным зеркальным складнем наверху. Она расставила на столике все свои флакончики, и комната сразу стала выглядеть красивее. Мне казалось, что даже от закрытых бутылочек исходит тонкий аромат. По утрам наш отец брился перед зеркалом и весело насвистывал. Мы с Уилем смотрелись в трельяж, как глупая птица господина Йи, строили рожи и ужасно веселились, глядя на свои изломанные, как в кривом зеркале, отражения.
— Грязное зеркало — предвестник печали, — говорила женщина, вытирая запотевшее стекло.
Каждое утро она тщательно красилась, и комната наполнялась ароматом косметики. Она называла отца «дядюшкой», он говорил ей «ты». Нам он велел называть ее мамой, но она, судя по всему, вовсе не хотела играть эту роль.
— Лучше зовите меня старшей сестрицей!
— Но вы ведь нам не сестра?
— Но и не ваша мать, — смеялась она в ответ.
Она часто хохотала.
После ужина, когда все смотрели телевизор, укрыв ноги одеялами, мой отец щекотал ей грудь, ласкал между ног, и тогда ее смех разносился по комнате, как тополиный пух по воздуху. Мы тоже смеялись. Я принималась за Уиля — щекотала ему подмышки и пятки, он сворачивался в клубок, залезал с головой под одеяло и хихикал, как сумасшедший.
— Слепой червяк, козел, цуцик мохнатый, ватный фитилек! — шептала женщина, извиваясь и фыркая всякий раз, когда отец тянул к ней руку под одеялом. Он то хватал ее стремительно, как змея, то нападал медленно, «из засады».
Отец шутливо грозил ей, не переставая щекотать:
— Скоро увидишь, кто я на самом деле: ватный фитилек или чугунный пест.
А я догоняла Уиля под одеялом, повторяя за ней: «слепой червяк, цуцик мохнатый, ватный фитилек».
Однажды мы вернулись домой поздно. На полу в кухне валялась чужая обувь, по комнате плавал запах жареного мяса и сигаретного дыма — у нас были гости: господин Йи, чета Мун, господин Чхонь, которого мы видели нечасто, и даже старуха домовладелица. Отец сказал, что пригласил соседей на новоселье. Женщина — она была в фартуке — усадила нас между отцом и старой госпожой. Веки у нее были красные. На столе стояла жаровня, где готовилось мясо, и много бутылок водки и пива. Старушка была навеселе и напевала:
— Вы вернетесь, когда петухи на ширме запоют, а жареные каштаны прорастут. Если бы мои слезы были жемчугом, я набила бы жемчужинами подушку ко дню вашего возвращения…
— Вам повезло, дружище. Мы с Чхонем холостяки, а вы женаты на хорошенькой и совсем молоденькой женщине. Не боитесь? — спросил господин Йи, и отец шумно расхохотался.
Лицо господина Йи было багрово-красным. Он кивнул на сидевшего напротив господина Муна и спросил меня:
— Скажи-ка, малышка, это мужчина или женщина? Отвечай честно. Ребенка не обманешь.
— А вы разве не видите, что он мужчина?
Я не понимала, на что он намекает, вот и ответила вопросом на вопрос. Взгляд господина Муна стал жестким. Он молча смотрел на господина Йи.
— Приглядись! Где ты видела мужика с такой гладкой кожей?
Господин Йи сделал вид, что хочет расстегнуть куртку господина Муна, тот пришел в бешенство, грубо оттолкнул его руку и ушел.
— До чего же плохо воспитан этот тип!
Госпожа Мун со злым лицом последовала за мужем.
— Если он — мужчина, то из тех, что приседают, чтобы пописать! — крикнул им вслед господин Йи.
Господин Чхонь — за ужином он не выпил ни капли, все выливал в стоявшую под столом пиалу, — тоже незаметно вышел и не вернулся.
— По мне — так пусть приходят, когда хотят, и уходят, когда пожелают!
Господин Йи наполнил стаканы до краев. Наш отец был в хорошем настроении. Он захотел, чтобы Уиль тоже попробовал.
— Пить нужно учиться со взрослыми. Мужчина должен это уметь.
Когда Уиль после первого глотка поморщился, все засмеялись и зааплодировали.
— Бабушка! Вы должны снизить цену за воду, электричество и канализацию. Мы и так слишком много платим за жилье. Я одиночка и почти не бываю дома. Несправедливо, что с меня вы берете, как с целой семьи. Могли бы установить счетчики, — предложил господин Йи домовладелице.
— Хотите, чтобы я прицепила вам счетчик к заднице? — хихикнула она.
— Хотите, чтобы я приделал вам счетчик к заднице? — передразнил ее Уиль и расхохотался. Лицо у него раскраснелось от выпитой водки.
Старуха заплакала пьяными слезами, пришел зять и увел ее, а господин Йи остался. Он взглянул на женщину покрасневшими глазами и сказал:
— Мне кажется, мы уже встречались, мадам. Такие лица, как ваше, не забываются. Вы меня не узнаете? Вы чертовски красивая женщина, и очень современная. Я умею читать будущее по лицу. Гарантирую — вам в жизни утруждать себя работой не придется. Об этом говорят мочки ушей и кончик носа! Они потрясающе хороши. Вообще-то почти все предсказатели — мошенники. Чтобы не ошибиться, нужно изучить не только ладони и ноги, но даже… то местечко!
Женщина фыркнула, но, когда господин Йи взял ее руку — вроде как хотел посмотреть линии судьбы, — она изменилась в лице и оттолкнула его. Мой отец расхохотался. Я объелась мясом. Уиль спал, свернувшись клубочком в углу. Я вытянулась рядом с ним и уснула.
Меня разбудил грохот. Стол с посудой и бутылками был опрокинут. Господин Йи исчез. Отец бил женщину по лицу, держа ее за волосы, и тихо цедил сквозь зубы:
— Он догадался, кто ты такая. Все потому, что ты продолжаешь вертеть задницей перед мужиками!
Губа у женщины была разбита, на щеках красовались синяки от побоев. Может, мне снился кошмар? Я закрыла глаза и съежилась. Затаила дыхание. Уиля била дрожь, он зажмурился, прижался ко мне и все время повторял срывающимся голосом: «Прицепить счетчик к заднице! Это смешно. Правда, смешно, да, сестрица?»
Я испугалась, но в то же время чувствовала странное облегчение — так бывает, когда смотришь, как раздувается, раздувается, раздувается, а потом вдруг лопается воздушный шар. Мой отец впервые побил эту женщину, но сцена показалась мне знакомой, не раз виденной. Это назревало исподволь — в безостановочном смехе женщины, в раскинувшихся по руке отца золотистых волосах, в его кулаке и в лихорадочном, ошалевшем, недоверчивом взгляде, которым он смотрел на нее в ожидании, когда она закончит приводить себя в порядок, а мы уснем.
Наш отец надолго остался дома. Никогда раньше он не проводил с нами столько времени. Ледяная зима подходила к концу и все никак не могла закончиться. В новом районе у нас не было друзей. Дети на улице не показывались. Женщина часто вздыхала.
— Запереть меня в такой дыре… Я задыхаюсь, умираю от скуки.
Отец часто ее куда-нибудь водил. Если они шли в кино, то возвращались поздно. Мы с Уилем почти все время проводили в видеотеке или игровом зале. Наш отец был щедрым человеком. Он заработал много денег. Мы перечитали все комиксы. Когда дома никого не было, мы шарили в ее сундуке, нюхали легкое воздушное белье, надевали туфли на высоких каблуках и вышагивали по комнате. Перед возвращением отца и женщины мы складывали все на место, и она ни о чем не догадывалась.
— Это тюрьма. Даже телефона нет…
Услышав эти слова, мой отец установил телефон. Уиль выбрал аппарат в виде авто мобильника. Когда тренькал звонок, зажигались фары. Нам редко кто звонил, а если уж такое случалось, мы отпихивали друг друга, чтобы ответить, но у отца руки были длиннее. Он снимал трубку после первого же звонка, говорил: «Здесь таких нет», — и тут же разъединялся. «Ошиблись номером», — говорил он нам.
Когда мне становилось скучно, я шла навестить госпожу Ёнсук.
Мужчина, которого мы в первый день встретили у ворот, был ее мужем. По вечерам он играл на кларнете в самом большом и шикарном кабаре города. Она называла мужа «музыкантом» или «артистом», а другие — «шутом». В углу комнаты я заметила поразивший мое воображение черный футляр. Когда я спросила, что там внутри, она ответила: кларнет, этот инструмент издает самые прекрасные звуки на свете. Я немножко удивилась, что она ответила так быстро и так легко выговорила это слово. Мне почему-то казалось, что в футляре лежит какой-то таинственный, не имеющий названия предмет. Кларнет? Я повторила это слово, которого никогда прежде не слышала, в горле как будто звякнула маленькая серебряная цепочка.
Стена комнаты госпожи Ёнсук была увешана фотографиями. На свадебном снимке она была в фате, на другом, сделанном во время медового месяца, муж нес ее на спине, а она смеялась, как от щекотки, на третьем фотограф запечатлел ее в купальнике… Конечно, все это было до болезни.
Домовладелица говорила: они счастливы, как голубки. До ухода на работу он все свободное время проводит с женой. Днем они спят бок о бок, он чистит ей уши, стрижет ногти, расчесывает волосы, кормит фруктами. Со мной муж госпожи Ёнсук тоже вел себя очень мило. Говорил, чтобы я почаще приходила посидеть с его прикованной к постели женой.
