О Чхунь Хи - Птица
Отец выглядел растерянным, как будто его уличили во вранье. Он покраснел и ответил, повысив голос:
— Этим детям не повезло, но они милые малыши. А потом, мы скоро построим свой собственный, красивый и удобный дом. Знаешь, как меня зовут? Я — Пак Мансик, а не невесть кто. Я заработаю кучу денег и обеспечу тебе красивую жизнь, можешь мне поверить. Вот увидишь.
— Это правда, Пак? Мы разбогатеем? Что ж, почему бы и нет!
Она расхохоталась и хлопнула отца по спине. Никто никогда так с ним не говорил, никто так не смеялся в его присутствии. Мы отпрянули назад, уверенные, что он немедленно выйдет из себя, сцепит зубы и вмажет ей кулаком. Но ничего подобного не произошло.
— Не стоит меня недооценивать. Когда я что-нибудь обещаю, я это делаю.
Мой отец добродушно рассмеялся, и мы с облегчением последовали его примеру.
— Это ваша новая мать. Зовите ее мамой, — сказал он, но я только молча уставилась на женщину.
Уиль, который всегда и во всем мне подражает, тоже смотрел на нее с отвисшей губой. Должно быть, сравнивал лицо новой «мамочки» со всеми теми, что мы вырезали, а потом похоронили.
— Все постепенно наладится, в первый раз всегда бывает трудно, — буркнул отец.
Его плечи под кожаной курткой были по-прежнему широкими, а руки — сильными, но он постарел. Волосы на висках поседели. Женщина была очень молодая. Потому-то мой отец и казался таким старым.
Увидев огромный великолепный сундук женщины, мы решили, что приехала она издалека. Когда мы отправились жить на другой конец страны — сначала к дяде с маминой стороны, а потом к другому дяде, — у нас тоже была с собой большая сумка с вещами.
Что лежало у нее в сундуке? Она вытащила оттуда пять пар туфель и расставила их в углу на газете. Красные, зеленые, черные, белые и серебряные, на высоком каблуке, от которых в комнате сразу стало светлее!
— Зачем ты накупила столько обуви? Надеешься покрасоваться? Помни — ты теперь принадлежишь мне. И я никогда тебя не отпущу. Я все на тебя поставил.
Отец с недовольным видом разглядывал туфли. Нас больше всего возбудил новый телевизор. Он ничем не напоминал старый дядин «ящик», который вечно трещал, а картинка вечно расплывалась, и мы жутко злились. В новом телевизоре люди выглядели такими настоящими, что, казалось, они вот-вот шагнут с экрана и протянут нам руку.
Через день после появления в доме женщины мы с Уилем вышли во двор и увидели, как какой-то мужчина выжимает гирю. Несмотря на холодную погоду, он был в одной майке и подвернутых до колена красных подштанниках. Когда он в очередной раз с криком рванул гирю, его заросшее щетиной лицо побагровело, а глаза едва не вылезли из орбит. На плечах и руках бугрились вены. Он на мгновение застыл, выставив вперед согнутую в колене правую ногу и отставив назад левую, как штангист-олимпиец. Мышцы его рук и ног трепыхались, как желе, казалось, еще чуть-чуть — и гиря упадет нам на голову. Мы с Уилем на всякий случай отошли подальше.
Поставив свой снаряд на землю, мужчина долго отдувался. Потом протянул нам руку. Мы со смехом спрятали ладони за спиной, но он схватил меня за запястья и энергично встряхнул, после чего проделал то же самое с Уилем.
— Вы вчера переехали. Добро пожаловать. Будем соседями.
Это был господин Йи, водитель грузовика.
Уиль оказался прав. В первый день мы и правда слышали птицу.
Крик доносился из комнаты господина Йи — она находилась напротив нашей, на другой стороне двора. Мы пытались разглядеть, что делается внутри, но тут господин Йи вынес на улицу клетку. Маленькая серая птичка с белым пятнышком на грудке пела, сидя на жердочке, и чистила клюв. В клетке стояли чашечки с просом, овощами и водой. А еще там висело зеркало.
— Я хотел, чтобы у нее была компания. Она думает, это ее дружок.
Увидев свое отражение в зеркале, птичка захлопала крыльями и принялась клевать его.
— Ты дурацкая птица, — сказала я.
Она как будто поняла и уставилась на меня круглыми, с булавочную головку, глазками. Уиль пялился на нее, не моргая.
— Представляю вам мою спутницу. Хороша, верно? Она вдова. Ночью плачет, потому что вспоминает свою любовь, а утром — от голода. Я — вдовец, она — вдова. Мы созданы друг для друга. Она того же мнения. Когда меня нет, она начинает жаловаться, поэтому я накрываю клетку черным платком, и птичка спит, думая, что наступила ночь.
Он приблизил губы к прутьям, и птичка принялась клевать его. Я засмеялась: господину Йи было щекотно, и его толстые губы забавно дергались. Потрепав меня по уху, он сказал: «Вот такая она, любовь».
Когда Уиль просунул пальцы между прутьями, удивленная птица захлопала крыльями. Господин Йи подвесил клетку на проволоку под крышей.
— Нельзя ставить клетку на землю — мою крошку может схватить крыса. Да и вообще, птицы ведь живут в небе, как ангелы и даоистские мудрецы, так? Им вряд ли нравится «нижний» мир — там грязно, противно и полно злодеев, которые так и норовят сожрать их.
Клетка висела слишком высоко, и мы не могли заглянуть внутрь, даже встав на цыпочки и вытянув шею. Уиль смотрел вверх, запрокинув голову. Мне показалось, что его огромная башка вот-вот оторвется.
— Хочешь посмотреть? Похоже, ты любишь птиц.
Господин Йи вынул из стены несколько кирпичей. Он был здоровенным мужчиной. Собрал всю силу в руках и действовал совершенно бесшумно. Стоять на кирпичах можно было только на цыпочках, но из них вышла отличная подножка. Я прекрасно видела содержимое клетки, как будто сама летала по воздуху.
— Если бабулька об этом узнает, станет разоряться, что мы испортили стену, но вряд ли найдется хоть один глупый вор, который решит перепрыгнуть во двор и ограбить такую лачугу. — Господин Йи ухмыльнулся и вытащил еще один кирпич специально для коротышки Уиля, который был ниже меня ростом.
В доме было много народу. Скоро я узнала, что за каждой из четырех деревянных дверей есть другие люди, такие же жильцы, как мы. Рядом с господином Йи обитала чета Мун, они работали на фабрике, где делали печенье. Семья домовладелицы состояла из парализованной дочери госпожи Ёнсук и зятя.
У Мунов — их называли «заводским» семейством — детей не было. Каждое утро они очень рано уходили на работу. Господин Йи часто уезжал в провинцию и возвращался дня через два или три. Рядом с нами, похоже, никто не жил. Днем мы слышали только радио из комнаты госпожи Ёнсук, пение птицы господина Йи и старуху, когда она стирала белье или мыла овощи во дворе. Прошло много дней, прежде чем я впервые увидела жильца соседней с нами квартиры. Это был тихий молчаливый человек. Длинные пряди волос наполовину скрывали его узкое, смуглое лицо. «Здравствуйте, я Пак Уми, я только что переехала». Когда я поздоровалась, он в ответ холодно кивнул. Господин Йи объяснил, что этого мужчину зовут Чхонем, он торговый представитель и ездит со своим товаром по всей стране. Что именно продает наш сосед, господин Йи не знал.
Жизнь в доме шла тихо и спокойно, пока не возвращался господин Йи. Когда он приезжал, нас будили пение птицы и вскрики «а-ах!», «а-ах!», которые он издавал, поднимая гирю. Именно господин Йи зашел к нам однажды и спросил отца: «Когда празднуем новоселье?»
Мы с Уилем уже лежали, а женщина все еще умывалась на кухне, несмотря на поздний час.
— Никогда не видела кухни без крана! Они совсем обнаглели, если берут деньги за такую конуру. В наше время в любой съемной квартире есть оборудованная на западный манер кухня, ванная с горячей водой и газовое отопление, — всякий раз ворчала она, возвращаясь в комнату и вытирая лицо полотенцем.
Мой отец неизменно отвечал, что скоро построит великолепный дом, где у нее весь день будет горячая вода и не придется менять брикеты, потому что отопление он сделает какое угодно.
— В каком доме вам хотелось бы жить? — спрашивал он нас.
В трехэтажном или даже четырехэтажном доме… Мы мечтали бы поселиться в куче всяких домов.
— Хорошо. Я выстрою вам дом со множеством этажей, круглый или квадратный — какой пожелаете.
В такие минуты мой отец был похож на волшебника. Он отвечал на вопросы не задумываясь, бурно жестикулировал, и перед нами возникал образ будущего дома. Вот мы входим в ворота и оказываемся в просторном высоченном новом доме, а перед ним стоит огромная блестящая машина.
Высунув голову из-под одеяла, я с любопытством наблюдала, как женщина протирает и массирует лицо, а потом берет красивые баночки и привычными движениями наносит кремы. Отец лежал на животе, подложив под себя подушку, курил и тоже смотрел на нее. «Спи», — говорил он мне, но я и без его приказа засыпала до окончания ежевечернего ритуала. По утрам, когда она просыпалась, ее золотистые волосы лежали на плече моего отца. Она часто жаловалась, что плохо спала. Однажды она сказала, что у нее ужасно болит голова и что те, кто жил в этой комнате до нас, наверняка отравились ядовитым газом. Отец поднял линолеум и заклеил все трещины[4].
