Сергей Коровин - Синяя книга алкоголика
КРУ САНОВ. То есть осознание сущности греха?
ЗВЯГИН. Да, познание греха.
ЛЕВКИН. А как это связано с техникой безопасности?
СЕКАЦКИЙ. У Битова есть такая строчка: последняя недоговоренность всегда сильнее желания договорить до конца. Она мне очень нравится и удивительно четко действует в этих вещах. Вот люди выпившие приезжают, общаются, все это видят, но никто не подает виду… и странно растягиваемая пауза, до того как найдется кто-то невменяемый, который скажет: «Да ты же пьян, сволочь!» Колоссальное разрушение всего, сплошной звон посуды на весь мир. Но странным образом обычно все сходит с рук, остается в недоговоренности.
КРУСАНОВ. Умолчание о главном гораздо сильнее и выразительнее всех навешенных на него слов. И это очень правильно.
ЗВЯГИН. Мы пока ничего еще не сказали о кайфоломах, кстати. Это отдельная соседствующая зона, которая…
ЛЕВКИН. Кто это?
КОРОВИН. Это всякая сволота, которая пьет умеренно. Я так считаю, что это, конечно, вообще не люди. Они нам не товарищи.
НЕКТО. Можно я зачитаю? У меня как раз текст есть про кайфоломов с собой.
КРУСАНОВ. Имя, пол, возраст?
НЕКТО. Александр Неманис.
(Читает текст о том, как пришли трое к четвертому, сначала не хотели, а потом все-таки стали что-то пить.)
КРУСАНОВ. Андрей, приступай к обязанностям.
ЛЕВКИН. К каким?
КРУСАНОВ. Ну, не знаю. К каким-нибудь.
СЕКАЦКИЙ. Тебе пора подвести промежуточные итоги.
ЛЕВКИН. Какие промежуточные итоги?
ЗВЯГИН. Я могу подвести промежуточный итог. Мне кажется, что кайфоломом может оказаться всякий, даже собственно алконавт.
(Все: тихое согласие.)
ЛЕВКИН. А с какой целью они это делают?
КРУСАНОВ. Не надо уточнений. Кайфоломом может быть всякий. И все, точка!
КОРОВИН. Я не хочу, чтобы это явление существовало вообще.
ЗВЯГИН. На самом-то деле это не означает, что его нет.
КРУСАНОВ. На самом-то деле они и топчут твою суверенность.
КОРОВИН. А я не хочу, чтобы это существовало. Я с удовольствием примиряюсь с тем, что сербы займут этот чертов мусульманский город, гори он огнем, но я не могу примириться с существованием такой язвы, как кайфоломы.
ЗВЯГИН. А ледоколы?
КОРОВИН. А что ледоколы? С ледоколом охотно примирюсь. Дело в том, что на ледоколах ребята обычно все вот такие, мировые, и без этого дела за стол не садятся.
СЕКАЦКИЙ. В этой проблеме интересно другое. Не то, что кайфоломом может быть каждый, но почему они делают такой огромный допуск в терпении, и только, если уж это совсем ни в какие ворота не лезет, – только тогда кто-то произносит эту сакральную фразу («Ты пьян!»), сопровождаемую звоном посуды. Область допуска очень велика. Всегда существует очень широкий круг адаптивности людей к разной степени алкоголизации окружающих, пока те сохраняют какой-то минимальный уровень вменяемости, – вот что удивительно.
ЗВЯГИН. Меня очень путает слово «алкоголизация», это слово из правых газет.
СЕКАЦКИЙ. Но мы вкладываем в него другой смысл, никто не мешает.
ЗВЯГИН. Ну, понятно, понятно…
СЕКАЦКИЙ. Дело в том, что это странная идея…
ЗВЯГИН. …хотя – почему?
СЕКАЦКИЙ. …огромного терпения, идея, что выпившему человеку простится многое такое, и это не только в русской ментальное™, но в русской ментальное™ это совершенно очевидно, и четкий драйв модуса…
ЗВЯГИН. Но выпивший человек может быть другому кайфоломом, вот в чем дело! Например, очень пьяный человек даже может сказать менее пьяному: «Ты пьян!» Правда, очень многое зависит от интонаций, слогоразделения и так далее.
КОРОВИН. Но вот юноша. Бедный, опьянел в первый раз, а ему говорят: «Ты пьян, ты свинья, фи!» Мальчик может получить травму на всю жизнь. А ты скажи Хренову, что он пьян? Он тебя просто не услышит.
ЛЕВКИН. Нет, он скажет: «Ничего подобного».
КОРОВИН. Нет, он не услышит. А вот если ты скажешь: «Давайте еще по одной» – вот это он услышит обязательно.
ЗВЯГИН. Хочу сказать, что меня в нашем разговоре интересует нечто невычлененное. Все, что мы вычленили, – прекрасно, но ведь чем хорош алкоголь, что в каком-то узком диапазоне он настаивает на том, чтобы человек сказал нечто неформализованное, не вычлененное из ряда букв…
КРУСАНОВ. Все, что мы вычленили, – замечательно и противоречиво, ведь мы в разведке. Донесения каждого противоречат донесениям другого и как бы не соответствуют. И вот что я вам скажу, господа, неформализованное – в жизни есть лишь несколько достойных вещей: гигиена, выпивка, своевременный разврат… и еще кое-что. Все остальное не так важно, поскольку недостаточно прекрасно.
ЗВЯГИН. Но если у тебя полна сумка бутылок, то не дай бог, чтобы была разведка боем.
ЛЕВКИН. Ну что, плоская шутка, бывает…
ЗВЯГИН. Ну, мы ее потом выбросим.
ЛЕВКИН. Нет, я ее оставлю. Все-таки определяет стадию.
ЗВЯГИН. Да, то есть не просто как констатацию, но и как демонстрацию… Насколько я понял из приватного обмена летучими фразами, у Паши есть еще что-то сказать.
ЛЕВКИН. Да, в самом деле. Мы совершенно отошли в сторону от лиризма. Если можно, то что-нибудь об этом.
КРУ САНОВ. Пожелание принимаю к сведению. Здесь говорилось, что общение в состоянии подпития как бы не интеллектуально, не лучшее интеллектуальное общение. Но я хочу сказать как раз о том аспекте, что есть взаимопроникновение пьющих какими-то другими частями своего, ну не сознания, а иного естества – души, что ли. Например, когда я со Звягиным иной раз выпиваю и мы говорим, а говорим мы часами, то, бывает, такой отрадный разговор за стаканом меня, словно ребенка после теплой ванны, в мягкую фланельку оборачивает. И так становится спокойно и хорошо, будто мама молилась за меня и вымолила мне покой. Душевное какое-то соитие, и об этой стороне общения посредством выпивки мы стыдливо умолчали.
КОРОВИН. Трезвый человек и в Бога-то не верит, тотальный атеизм. И только выпивший человек может почувствовать свою родственность с Отцом Небесным.
А почему? А потому, что выпивка позволяет в самом деле освободиться от социальной и прочей шелупони.
ЗВЯГИН. Ты понимаешь, это ведь хлыстовство и есть. Пока тебя тут не было, мы говорили о душевном и духовном. Об этом говорил Саша, я о том же, но в ином ракурсе. Это очень тонкая вещь, о которой нельзя забывать даже за бутылкой. Есть некоторая высокая одухотворенность, и есть душевность, есть… стигматы могут, допустим, появиться по пьяни, если ляпнешься на булыжную мостовую, а могут появиться совершенно по другому поводу. И об этом никогда нельзя забывать. И никогда не советую вам, господа, путать псевдо… возвышенность с возвышенностью собственно, которая может изредка появляться даже в пьяном состоянии, но не является, так сказать, его фокусом и сутью, а как иначе сказать – не знаю…
СЕКАЦКИЙ. Еще один аспект не затронули. Речь идет о так называемой посталкогольной амнезии. Представим себе… ощущение человека, просыпающегося после того как. И не там где. Взгляд на свою одежду, на руки, на зеркало. И бемц-бемц: «О какой ужас, как страшно!» А потом, после этого появляется какой-то провокатор. И говорит: «А ты помнишь, что ты вчера Леночке обещал? А зачем ты ходил с ней на балкон, а зачем ты сделал то, сделал се?»
ЗВЯГИН. Ты обнаруживаешь скрытые комплексы.
СЕКАЦКИЙ. Погоди. Я говорю о том, что в этом состоянии человек пластичен и податлив, как пластилин. Он готов ко второму рождению. Он готов для программирования, и он примет что угодно и только непрерывно будет хвататься за голову, а там, внутри, как метроном: бемц-бемц…
ЗВЯГИН. Может, я перебарщиваю… Но вот, допустим, человек действительно проснулся, амнезия временная и полная, и вот он просыпается, смотрит вокруг, происходит какое-то беллетристическое описание, вот утюг…
ЛЕВКИН. Плюшевый.
ЗВЯГИН. Плюшевый, как мишка, от пыли. Брошенная одежда, вот труп, лежащий и глядящий в потолок. Это гораздо интереснее, чем чья-то мнимая провокация. И ощущение монолога, страшного – с неизвестностью, который ведет человек с только что возникшим состоянием потери памяти. Впрочем, я умолкаю, потому что переборщил.
СЕКАЦКИЙ. Очень интересная реплика, но в этих делах, которые практически не исследованы, хотя это…
ЗВЯГИН. Практически-то как раз исследованы.
СЕКАЦКИЙ. Потому что это состояние полной программированное™, но суть в другом: обнаружение страшного – кем же я был вчера? И в этой ситуации получается решение по типу клин клином, и мы приходим к экзистенциалу похмелья. Все, хуже уже не будет. И вот тут нам наливают рюмочку – и начинается обратное движение, возвратное движение к позеленению холмов. Все не так страшно, все опять порастает зеленью…
ЗВЯГИН. Мне кажется, что это движение не симметрично. Потому что вопрос о том, кем я был вчера, конечно, задается, но он неразрешим и не имеет ответа, потому что, кем ты был вчера, ты не узнаешь. Единственно, что можно отметить, это то, кем ты являешься в данный момент, – потому что являешься ты тварью дрожащей, и это плохо, но то, кем ты был вчера, – никогда не будет известно. Никому, никогда.
