Иржи Грошек - Большая реставрация обеда
– Четыреста драхм, – подсказал я.
– Вдвое меньше, – закончил фразу Корнелий Трималхион. – Как человек творческий, я иногда продаю пожеванные лепешки, но как человек честный – на треть дешевле. Иначе их никто не берет.
Тут я принялся заверять неразумного трактирщика, что вложенные в произведения искусства деньги никогда не пропадут…
– Будет надежнее, – отмахнулся Корнелий Трималхион, – закопать мои деньги на заднем дворе. Для этого мне нужен большой сундук, а не папирус.
Подозревая, что сделка не состоится, я стал прикидывать, как бы выйти из помещения. Но справа меня караулили «шкряги», слева Приап с растопыренными фаллосами, а прямо – Корнелий Трималхион загораживал дорогу и размышлял вслух:
– Что общего во всех папирусах? Там нет ни слова про Корнелия Трималхиона…
И я не стал его в этом разубеждать. Просто подумал, что книга, которую принес мне давешний хиромант, сильно подпорчена. Утрачены целые страницы про меня, Вендулку и других людей. Даже заглавие ободрано наполовину – «Обед…».
– Трималхиона! – воскликнул я и согласился эту книгу отреставрировать.
Помпеи
День первый, день последний
Кому: Александру [email protected]
Тема: Каркнул ворон: «Невермор!»
Сообщение:
Сижу в гостинице «Гранд Вулкан», неподалеку от Помпей, и насилую свой ноутбук сценами из древнеримской жизни. Жуткая дыра этот «Вулкан»! Водопроводные трубы гудят и трясутся, как во время знаменитого извержения. Кстати, сегодня днем неизвестно куда трижды пропадала электроэнергия! Администратор отеля говорит, что старый добрый «Вулкан» не справляется с наплывом туристов. Но я подозреваю, что причина всех неурядиц – мой ноутбук. Во всяком случае, свет гаснет, как только я подхожу к розетке, чтобы подзарядиться. Отсюда и фрагментарность моего повествования, и название нового романа – «Обед на кладбище». Отсылаю тебе по электронной почте вторую главу…
Раскопки в Помпеях начались еще в 79 году, как только Везувий слегка угомонился и перестал кидаться камнями. Горожане, уцелевшие после извержения, пытались проникнуть в свои жилища, погребенные под пеплом. За государственный счет отрыли и вытащили на поверхность несколько изваяний, а все остальное досталось потомкам. Они оживленно копаются в Помпеях и по сегодняшний день…
– Синьор! Синьор! – подергал меня за штанину один кучерявый потомок лет десяти и поманил за угол.
Там, разумеется, не было никакого музея под открытым небом. И внешность потомка не вызывала доверия.
– Что тебе надо, гадкий малый? – полюбопытствовал я.
Явно обескураженный потомок, который рассчитывал встретить во мне доброго американского или японского туриста, оставил в покое мою штанину и принялся энергично подмигивать, по-прежнему намекая, что за углом я обрету наконец-то счастье. И всего за несколько сотен долларов!
– Две синьорины? Дио?! – уточнил я.
– Трио! – пояснил гадкий потомок и для наглядности показал мне три растопыренных пальца с грязными ногтями.
– Много! – покачал головой я. – Мне столько синьорин не надо.
– Вери гуд! – похвалил свой товар потомок и воровато оглянулся – нет ли поблизости карабинера.
Я сделал то же самое, но в педагогических целях. Думая, как бы по-тихому отвесить потомку солидного тумака.
– Вери олд! – настаивал мелкий извращенец, продолжая подмигивать.
Его авансы пробудили во мне интерес. Что за синьорины такие? Очень хорошие и очень старые… Но тут из-за угла вышел другой наследник Римской империи, наверное старший брат, и, ломая английские слова пополам, принялся объяснять, что синьорины днем спят, а мне предлагаются древние монеты.
– Я экскаватор! – хвастливо заявил старший наследник. – Вчера экскаватор! Сегодня экскаватор! В нашей деревне все экскаваторы!
– Фак! – подтвердил младший.
– На прошлой неделе я был экскаватор в Помпеях! – продолжал излагать наследник. – И нашел три монеты! Я очень хороший экскаватор!
– Фак! – снова подтвердил младший.
– А можно я дам ему по шее? – спросил я, имея в виду младшего наследника.
– Велком! – разрешил старший. – Сегодня наша мама больна!
Но я подумал и воздержался, помня, что западная цивилизация многим обязана древнеримскому праву и юриспруденции.
– Синьор! Синьор! Купите монеты! – сформулировал свое коммерческое предложение старший наследник. – Наша мама инвалид!
Это был древний проверенный способ добычи денег из иностранных туристов, считай со времен Возрождения.
– Рилли?![6] – усмехнулся я.
– Индид![7] – важно кивнули оба потомка и показали мне древние монеты.
Я рассмеялся, потому что подобные сувениры продавались на каждом углу, и вполне легально. Наследники мамы Ромы даже не потрудились испачкать монеты в родной итальянской земле. Тут я решил прибегнуть к языку жестов и погрозил кулаком.
– Чешский сувенир! – пояснил я.
И наследники с хохотом прыснули от меня в обе стороны, чтоб через пять минут привязаться к другому, более доверчивому туристу. Говорят, что японцы воспитывают своих наследников ненасильственными методами. Сакурой, а не дубом…
Дом Хирурга на Консульской улице в Помпеях «найти довольно легко», – записал я в специально заготовленный блокнот. «Его фасад, сложенный из правильных блоков, возвышается над мостовой». Для начала экскурсии я хотел посмотреть на фреску с поэтом, где «две девушки и мужчина заняты какой-то литературной работой», но обнаружил только «хорошо одетую женщину, что держит в правой руке кисть и собирается окунуть в краску». И лучше ей сделать это незамедлительно, потому как «поэта» не пощадило время и ныне его практически не видно. Дождь и ветер не лучшие хранители музеев, особенно под открытым небом, и археологи выдвигают проекты – закопать Помпеи обратно, покуда не будет предложен способ, как сохранить античное наследие.
– У вас глаза соотечественника, – сообщила мне некая пани.
– Как вы догадались? – брякнул я.
– По фотоаппарату, – рассмеялась она. – Вы были в доме терпимости?
– На этой неделе еще нет! – честно признался я.
– Какой вы глупый! – удивилась пани.
– Это спасает меня в некоторых ситуациях, – пояснил я. – Когда не надо нести ответственности за свои поступки.
Наш диалог развивался в переулке рядом с Лупанарием.[8] По какой-то причине пани стеснялась туда войти без соотечественника. Наверно, опасалась японских туристов, которые могли бы истолковать неправильно ее интерес к помпеянским эротическим фрескам. Вдобавок она непременно хотела сфотографироваться на древнем ложе терпимости.
– Вместе со мной? – невинно спросил я.
– У вас всегда мозги набекрень? – в ответ осведомилась она.
– Нет, – покачал головой я. – Просто меня сбили с толку два нумизмата. Как раз перед входом в Помпеи.
– Каким это образом? – улыбнулась она.
– Долго объяснять, – отмахнулся я. – Так мы идем сниматься в борделе или отложим до Праги?
«Под публичный дом было отведено несколько комнат первого этажа. К сожалению, здание пострадало от неумелых раскопок в XIX веке, и назначение верхних помещений до конца прояснить не удалось. В тесных комнатушках первого этажа умещалась только каменная кровать с изголовьем, а когда гость уединялся с девушкой, она вывешивала табличку „Occupata“, в смысле – „Занята“. В коридоре над каждой дверью сохранились пикантные фрески, которые иллюстрируют разные эротические позы, широко распространенные в античности».
– Что вы там записываете? – развозникалась пани. – Фотографируйте меня быстро, пока никого нет!
Она оглянулась по сторонам и прилегла на каменную кровать, как нервная лань с испуганными глазами.
– У меня достаточно эротичная поза? – спросила она.
– Для одиночной камеры – несомненно! – подтвердил я. – Можно подумать, что вы не в Помпеях, а в Алькатрасе.
– Нахал, – определила пани. – Да что вы понимаете в женщинах?!
– Немного, – согласился я. – Но лучше вылезайте из этого каменного мешка, а то простудитесь.
Когда мы вышли, пани стала отряхиваться, чем привлекла к себе внимание новой партии японских туристов, которые принялись ее фотографировать на фоне Лупанария.
– Вот видите, – намекнула мне пани. – Японцы находят меня эротичной.
– Ерунда, – отмахнулся я. – Вы бы видели, как они смотрят на Данаю! Вы никогда не встречали лупоглазых японцев?
Мы вышли из переулка Висячего балкона и остановились на перекрестке.
– А чем вы занимаетесь в Помпеях? – спросила пани.
– Набираюсь впечатлений, – ответил я. – Которые предполагаю обрушить на нашу многострадальную родину. В стихах и прозе!
– И хорошо за это платят? – осведомилась пани.
– Пока ни геллера, – признался я. – У меня еще нет сюжета! А также композиции и персонажей.
