Ежи Анджеевский - Страстная неделя
— Иначе?
— Да, тут вам приходится вынуждать себя к самопожертвованию, к сочувствию, к тому, что человечно, справедливо, — к добру. О, уверяю тебя, кабы я способна была так не любить евреев, как вы их не любите, то не стала бы говорить «мы» и «вы». Но я не способна на такое чувство и должна быть одной из них — еврейкой! А кем же мне еще быть, скажи?
— Собой, — сказал он без особого убеждения.
Она ответила не сразу. Опустив голову, стояла довольно долго, снова чертя зонтиком по земле невидимые знаки. Потом вдруг подняла на Малецкого свои восточные прекрасные глаза и сказала мягким, похожим на прежний голосом:
— Я и есть я. Но барышни Лильен из Смуга уже не существует. Мне приказано было забыть о ней, вот я и забыла.
В воротах началось движение. Пользуясь новым перерывом в стрельбе, люди выбегали на улицу.
— Пошли! — сказал Малецкий.
Немецкий солдат, патрулирующий в воротах, торопил выходивших. Мгновение спустя Малецкий и Ирена были уже на улице.
Ирена этого района не знала и в нерешительности остановилась. Малецкий повел ее в сторону Францисканской улицы. Немногочисленные прохожие тоже устремились туда, держась поближе к домам. Где-то вдали слышались одиночные выстрелы. Посредине мостовой медленно ехала открытая военная машина. С ее ступеньки молодой офицер громко отдавал команду солдатам, построившимся у карусели.
Малецкий и Ирена не успели дойти до Францисканской, когда из домов гетто снова защелкали выстрелы. Им тотчас ответила противотанковая пушечка. Снаряды светящейся лентой били в одно из нижних окошек.
Малецкий ускорил шаг.
— Быстрей, быстрей! — торопил он Ирену.
Когда они добежали до Францисканской, густое облако кирпичного цвета заволокло обстреливаемое окно. Оттуда валили клубы дыма. Это было похоже на пожар. Тем временем раздались выстрелы из других окон. С угла Францисканской по ним ударила пулеметная очередь.
Чуть подальше от Францисканской кучка людей спокойно наблюдала за перестрелкой. Коренастый парень в вымазанном известью комбинезоне толкнул товарища:
— Гляди, Генек, видишь, вон еврей убитый?
— Пошли, — шепнул Малецкий.
Ирена остановилась и взглянула туда, куда указал парень. Действительно, в одном из окон, сильно уже побитом снарядами, виден был труп. Голова и руки убитого свесились вниз. На таком расстоянии он казался очень маленьким, непохожим на взрослого мужчину.
— Видишь? — допытывался парень у товарища.
— Ага! — ответил тот. — Здоровски висит, да?
Известие о том, что виден убитый еврей, собрало толпу зевак. Вот сквозь них протиснулась тощая бабенка с огромной сумкой, набитой шпинатом и редиской.
— Где, где? — допытывалась она, щуря глаза. — Ничего не вижу.
— Да вон там, прямо, — сказал старик в отрепьях, продавец папирос. — Вон, на палец мой смотрите.
Позади толпы, чуть в стороне стоял, опершись о стену разрушенного здания, паренек лет шестнадцати, черноволосый, худощавый, в спортивной куртке. Малецкий хорошо знал его в лицо. Это был его сосед по Белянам Влодек Карский. Он жил вместе с матерью и маленькой сестренкой в одном доме с Малецким. Отец Влодека, майор, находился в немецком плену. Карские жили этажом выше, и юный Карский в представлении Малецкого был сорванцом, склонным ко всякого рода дурачествам; он приваживал к себе кучу товарищей, стучал на лестнице и в квартире подкованными башмаками. Но сейчас, когда он стоял здесь, побледневший, гневно сдвинув брови, Влодек выглядел неожиданно взрослым. Только губы его совсем еще по-детски сморщила жалостливая гримаса.
Собравшийся народ мог вдоволь насмотреться на свисающий из окна труп. Однако женщина с редиской и шпинатом так ничего и не углядела.
— Где, где? — лихорадочно спрашивала она, щуря близорукие глаза.
— Протри свои глаза, авось увидишь, — разозлился наконец кто-то.
В толпе послышался смех. Малецкий подошел к Ирене, взял ее под руку.
— Пошли, Ирена!
В эту минуту выстрелы прогремели ближе, и толпа стала рассеиваться. Ирена наконец позволила Малецкому увлечь себя дальше по Францисканской. Однако она то и дело оглядывалась.
— Не смотри туда! — проворчал он раздраженно.
Они молча шли по узкому тротуару. Вокруг них была толкотня и шум. Со стороны Старого Мяста напирали все новые и новые толпы любопытных, жаждущих увидеть сражение. Канонада между тем набрала силы. Эхо выстрелов гулко разбивалось о стены тесно поставленных домов. С крыш, с балконов, из оконных ниш срывались стайки голубей и вспархивали над улицей. Два подростка гоняли по тротуару на самокатах. Небо было хмурое. Погода стояла ветреная и холодная — весна.
В конце Францисканской, ближе к костелу Францисканцев, около улицы Фрета, Ирена остановилась.
— Где мы? И зачем я, собственно, сюда иду?
— Как это зачем? — удивился Малецкий. — Поедешь к нам.
И тут же спросил:
— Ты, верно, не знаешь, что я женился?
— Знаю, — коротко ответила она.
— От Фели Пташицкой?
— Да.
Они стояли у перекрестка Францисканской и Фрета, возле лотка с калужницами и букетиками первоцвета. На обеих улицах было много народу. Сумятица, толчея совершенно изменили облик этого тихого и спокойного, старого квартала.
Малецкий отступил от края тротуара.
— Ну как?
По выражению лица Ирены видно было, что она колеблется и не знает, как поступить.
— Тебе есть куда идти? — спросил он.
— Пока что нет.
— А тогда чего ты раздумываешь? Всё яснее ясного.
Она, однако, не сдвинулась с места.
— Ты так думаешь?
Малецкий чувствовал, что обязан как-то помочь ей решиться. Но поскольку всякий добрый поступок, совершаемый больше из чувства долга, нежели из прямой человеческой потребности, вынуждает к насилию над собой, Малецкому понадобилось преодолеть в себе эгоистическое сопротивление. И, как часто бывает в подобных случаях, под преувеличенной сердечностью он скрыл свой внутренний разлад. Малецкий помнил, что недавно говорила Ирена, и ему крайне важно было, чтобы она не почувствовала в его приглашении ни тени неискренности. Но, чем сердечней он уговаривал ее согласиться, тем сильней было сознание неравенства их судеб. Он понимал, что человек лишь тогда способен истинно одарить другого, когда при этом сам чувствует, что его одарили.
Ирена слушала слова Малецкого рассеянно, зато очень внимательно следила за выражением его лица. Наконец он умолк, смущенный и несколько раздосадованный ее изучающим взглядом. В душе его невольно возникли раздражение и протест. Он прервал себя на полуслове.
Неожиданно Ирена отвела глаза.
— Хорошо, я поеду! — сказала она в пространство. — Это далеко?
Он тотчас успокоился и почти весело ответил:
— Далеко!
Но едва он услышал, как непринужденно прозвучал его голос, ему стало тошно — словно он совершил бестактность. Страдание Ирены не было его страданием, и потому он сознавал, что обязан постоянно следить за собой, контролировать свои реакции и слова, чтобы невольно не подчеркивать различие их судеб.
Снова оба замолчали. Малецкий то и дело ускорял шаг, но, замечая, что Ирена устала и ей трудно поспевать за ним, сразу замедлял его. Вдруг ему пришло в голову, что его молчание может вызвать у Ирены подозрение: не сожалеет ли он о своем поступке? Спустя минуту он уже и сам не был уверен, как оно есть на деле. Может, он и вправду поспешил? Имеет ли он право подвергать Анну такой опасности? Он быстро отогнал от себя сомнения, но чувство неуверенности только окрепло.
Улицей Фрета, а потом Закромчинской по тротуарам и мостовой шло все больше людей, спешивших к трамваям. Движение трамваев было ограничено северной частью города, там они курсировали взад-вперед. Путь к ним вел через соседние с гетто кварталы. Оттуда непрерывно доносились выстрелы.
У парка на территории бывших фортов Цитадели Ирена первая прервала молчание.
— Это хорошо, что ты женился. Я в тебя когда-то немного была влюблена, но это хорошо, что ты не захотел на мне жениться.
Малецкий молчал. Ирена взглянула на него с легкой усмешкой.
— Мы не приносим счастья. Разве только когда обладаем деньгами.
Он остановился.
— Сколько в тебе горечи, Ирена!
— Горечи? — удивилась она. — Почему? Ведь это же правда.
— Очень горькая.
— Только для нас. Почему для тебя это должно быть горько?
Однако на этот раз ей, видно, захотелось сгладить резкость своих слов: она тут же стала расспрашивать Яна, чем он сейчас занимается и, вообще, как живет, как идут дела. Малецкий кратко рассказал ей. Уже год он работает в посреднической фирме по купле и продаже всякого рода недвижимости и земельных участков. Работы много. Она, правда, весьма отдаленно связана с его профессией архитектора, зато жалованье неплохое, плюс комиссионные, так что им вполне хватает на жизнь.
