Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 8, 2003
— Ты, Петр Петрович, не врубился… Отец даже не знал, что скоты пользуются его именем. Приторговывают именем… Грозят именем… Шантажируют…
Мы уже выскочили на лихое шоссе — в Москву, в Москву!
— Молодые, дед, живут в наш торопливый век как получится. Ждут… Ждут и ждут. Один что-то случайно примыслит — остальные набегают ратью и хап, хап, хап!.. И опять тесным кружком сидят и ждут.
— Ждать — талант.
— Ручонкой подпереть башку и думать, думать! Я это, дед, умею. Я умею. Могу… Но вот делиться надуманным — не хочется.
— Однако вот делишься.
— Это я просто так. Болтаю. С тобой как ни делись и чем ни делись — ты не урвешь, староват слишком!.. Не чувствуешь ситуацию. Не рубишь дровишки… Эй, дед, проснись!
— Я не сплю.
— А с какого перепуга ты блевал?
— Цок-цок, — засмеялся я.
Шоссе сузилось. Пост ГАИ.
Даша только здесь и сбавила гонку. Сбросила разом скорость. Плавно катила… И скучавшему постовому улыбалась во весь рот. Красавица! Он на миг охренел. «Привет, мент!» — крикнула ему скалясь.
— А?
— Привет, говорю!
Он зачем-то стал перетаптываться. Как-кая!.. Блондинка, бля, за рулем! Распущенные светлые космы… В сверкающей, бля, в дорогущей машине!
А мы, конечно, сразу рванули.
Когда я оглянулся, мент уже не перетаптывался. Стоял спокойно. Но с открытым ртом.
— Нравишься гаишникам?
Она смеялась:
— Он же денег хотел, дед.
Впереди уже выросли каменные кубы Таганки.
А я тоже вдруг заговорил — в дороге такая смена говорящего обычна. Без причины заговорил:
— Это он, Даша, от смущения. Я про гаишника… Это он притворялся…
Притворялся, что ему деньги нужны. Но что ему деньги!.. Такое бывает, Даша, от смущения. От мягкости душевной… На самом-то деле он думал о нас. О безопасности…
— О людях думал?
— О людях.
— Это ты такой ядовитый, дед?
Она в ответ приударила по тормозам. Легкий тормозной визг попадал точно меж моими и ее фразами — в пустоты, как в цель. Помолчала. Оценивала… Человек уважает яд. (В дозе.) Яд успокаивает, смиряет.
Но и тут Даша нашла что сказать:
— Не люблю я о людях — если обо всех сразу. Что мне, дед, твое человечество?!. Что они мне, если кучей?
— Не нравится человечество?
— Как бы это тебе объяснить, дед. Нравится — или не нравится? Не знаю… Чудовищный долгострой!
От Таганки мы рулили каким-то новым съездом… Понастроили! Я почти не узнавал. В глазах мелькало и рябило… Попали на набережную. И мчали уже там — по другую сторону реки от Кремля.
— Здесь меньше машин. Здесь английское посольство, — коротко бросила мне Даша.
— Папа хотел, чтобы я прочитала то, прочитала это. Он растолковывал мне не книги, а их идеи. Надо или не надо — он растолковывал. Разъяснял самые сложные!.. Мама умерла. Нет мамы. А он мне взамен мамы — книги, книги, книги… Я, дед, знаю уйму всего. Я угадываю мысль с полуслова. А знаешь зачем?..
Как не знать! Я так и видел ее папашу. Я его чувствовал!.. Политикан-чиновник… Солидный старый мудила… Как же чертыхался он на неуправляемую свою дочурку!
— Что бы они там ни говорили — наверх! Им всем хочется. Всем — наверх, пока там еще есть место. Говно хочет всплыть!.. Говно не может всплыть не толкаясь. Ты это знал, дед?.. В этом-то вся нынешняя проеблума.
— Что?
Даша засигналила — раз, другой… третий! — обгоняя машину за машиной.
— Боишься?
— Осторожней! — Я вскрикнул.
И тут же я (совсем по-отцовски, что самому неожиданно) вдруг стал заботливо пояснять ей, что страх — здоровое чувство, Даша. На небо — без спешки. Там — нет очереди…
— Дед. А вдруг там — там — нас ждет одна сплошная радость? После всего этого говна… После всей этой мыловарни… Прикольная мысль — а, дед?! Радость и радость!.. Почему бы и нет, а?.. Никто же оттуда не пожаловался… Неужели ты боишься, дед? Ты уже столько прожил! Все пробовал и перепробовал, а мыслишки твои мелкие — как бы уцелеть. И как бы кого бы напоследок трахнуть.
— Трахнуть тоже радость, — заметил я.
— Да ну?
— И — не кого бы. И — не как бы.
— Аг-га. Значит, с отбором!.. Обиделся!.. А что тебя так радует, когда женщина раздвигает ноги? Победа?
— Меня луна, Даша, радует. Сначала — луна.
— А да, да! — я забыла: ты же лунатик!
— Меня радует спящая молодая женщина. Я не лунатик.
— Поселковский лунатик — все знают!
По набережной и правда ехать было легко. Почти пусто.
— И никакой нет луны, дед. Ты пережиток. Ты просто мамонт!.. Вбить кол меж ног. Самцы. Вот вся мудрость. Кто глубже… А женщина лежит — потолок изучает.
И как же стремительно, как взбалмошно мы столь замысловатым путем промчались! (От бранящейся сестрицы Аленушки — к ловким ребятам Славику и Стасику.) Как быстро сжиралась под нашими колесами дорога. Съедалась эта пустота меж пунктом А и пунктом Б.
— Ты точно знаешь, куда рулишь?
— Не сомневайся.
Навстречу нам шли непонятные грузовики… Шофера в касках! Ага — на повороте просятся бэтээры-80. Первый из бэтээров изо всех сил мигал. Тревожно мигал…
— Страшно?.. Сам же сказал: страх — здоровое чувство. И больше не гоняйся за женщиной среди бела дня!
— Не шибко я и гонюсь.
— Тогда что ты сейчас делаешь?
— Цок-цок.
Она засмеялась:
— А молодец, дед. Не трусишь. Ведь уже близко…
Мы въехали на Бородинский мост. Дом уже маячил. Дом давил высотой — я смотрел не отрываясь. Как на белую гору. Скорость мы сбавили.
— Жизнь без натуги — а, дед?
— Жизнь без натуги, Даша.
Нам стало хорошо. Нам стало отлично. Так бывает вдруг… Возбуждение и кураж — взамен тревоги.
— Нет. Честно… Зачем ты увязался за мной? Твое время — ночь. Ты же поселковский лунатик, все знают.
Она поучала:
— Женщина днем, пусть она даже супер. Пусть раскрасотка… Она тебя принижает… Это тебя мельчит, дед. Это прокол. Это распыляться. Это все равно что к блядям! Нет и нет!.. У тебя должны быть только лунные женщины! Лунные бабцы! И никого других. Это звучит! СТАРИК, ТРАХАЮЩИЙ ПО НОЧАМ! У СТАРИКА МОЩЬ ШИЗА. Чувствуешь?.. У НЕГО СТОИТ ТОЛЬКО ПРИ ЛУНЕ! При высокой луне, ты сказал?
— При высокой.
— Вот так и трахать. Всех подряд. Но — при луне. Ты должен поддерживать имидж. Лицо держать! Как говорил мой муженек, лицо надо держать не после удара, а во время. Не кривясь и не моргая. Это же сила! Это звучит гордо. ПРИ ЛУНЕ У НЕГО ЧЕТЫРЕ ЯЙЦА. ОН УМЕЕТ ЛЮБИТЬ ТОЛЬКО ЛУННОЙ НОЧЬЮ.
— Ночью — это прекрасно.
— А, кстати — чего ты тогда здесь? в машине?.. Когда еще совсем светло! — Даша смеялась.
Стало весело. Хотя мы как раз съехали с моста и уже выворачивали на явное сближение — на встревоженную улицу.
— Аленушка в струях плещется… Уже, уже, дед! Уже полотенчико на ее плечах. Выглянула она в окно — и увы…
Вспомнив сестру, оставшуюся без машины, Даша и минуты не каялась.
А я ощутил несильный, но как бы оживший внутри меня холодок страха. (Увидел танки.) Впереди ползла «Жигули»-шестера. Медлила.
— Здесь же нельзя парковаться…
— А? Парковаться?.. Что за проблемы, дед! Как говорил один мой дружок, что за проеблумы?.. Это у него так в компьютере само собой написалось. Опечатка!
Мы притормаживали.
— Он, бедный, все печатал: проблема… проблема… проблема… Все было сложно, мутно, муторно. В мыслях хаос. В голове — хлам. И вдруг напечаталось само: проеблума!. И вдруг (он так сказал) все в жизни стало ясно! И все-все-все видно. Солнце взошло! Окна распахнули!
Сбросив скорость, мы объезжали — внушительный Дом плыл от нас слева. Бело-розовая пастила. (Пастилку поставили на попа. Громадная. С окнами.) Вот и оцепление… Танки. На мосту — танки. И солдатики наши родные.
— Не трусь. Мы дома, — сказала Даша. Она чуть шевелила рулем.
Первый кордон. Кольцо… Десантники с короткоствольными автоматами. С дюралевыми щитами. (Чтоб всякому их издали видно…) Мрачноватые. В бронежилетах. А под касками цивильные лыжные шапочки.
Но главное — это в цепочку их бэтээры-80. Солидно… Тем солиднее, что дальше — в глубине, в противостоянии — можно было угадать еще одно зримо-незримое тянущееся кольцо. Кольцо защитников.
— Мы дома. — Голос Даши стал заметно мечтателен.
Я чувствовал, что мне сильно полегчает, если мы сейчас встанем. Где-нибудь на обочине встанем. Где угодно. И просто посидим с ней вдвоем. Почему не поболтать вдвоем в машине. (Я уже ясно слышал страх. Холодок полз.)
Но, может быть, у нее спецпропуск? Папин подарок?.. А этот ее сладкий замысел разжиться здесь зельем!.. Бело-розовый Дом-брусок внушителен. Но красотка Даша выйдет из машины с улыбкой… И со старичком… Мимо тех и этих стражей. Она небось будет придерживать меня за локоть. За локоток. Мудак старик придаст ее приходу в Белый дом значительность! (Старик никогда не помешает.)