Оксана Робски - Устрицы под дождем
– Чистый овощ, – вздохнула Маруся.
– Овощ – это не поведенческая характеристика.
– Наташ, хочешь, я губы тебе накрашу? – Маруся открыла тюбик с губной помадой, протянула руку к Наташе.
– Не трогай девушку, – нянечка крепко взяла Марусю за руку, – к тебе там доктор пришел. Ждет.
Доктора Маруся оценила.
Джинсы из-под белого халата, длинные волосы, собранные в хвост. Красный, как будто даже с перламутром галстук.
– Константин Сергеевич, – представился доктор и поправил галстук.
– Маруся, – сказала Маруся и одобрительно кивнула, разглядывая доктора.
– Тебе не нравится твое имя?
– Нравится.
– Тогда почему ты называешь себя Марусей?
– Ух, – Маруся вздохнула. – Хотите Олей меня называть?
– Так будет правильней.
– А что еще будет правильней?
– Если ты не будешь отказываться от своей жизни. И бежать от нее. Если ты ее примешь как данность. Мы поговорим об этом, и ты поймешь, что не стоит прятаться от своих воспоминаний. Даже наоборот. Мы поговорим обо всем, что случилось с тобой, и, увидишь, тебе станет легче. И ты поймешь, что жизнь продолжается.
– Здесь?
– И здесь тоже. Но здесь ты – временно. Ты хочешь поговорить со мной о том, как ты жила эти восемь лет?
– А как я жила?
– Маленькой девочкой тебя похитили из школы. И держали в заточении. Голод, страх, сексуальные домогательства.
– Вы что, тут все сумасшедшие?
– Оля, тут нет сумасшедших. Хорошо, давай поговорим о чем-нибудь другом.
– Да уж.
– Может быть, ты хочешь увидеть свою маму?
– Нет, спасибо.
– Я так и знал. Может, ты хочешь, чтобы тебе в палату принесли радио?
– Радио? Ну, давайте. Хотя я телевизор смотрю.
– Отлично, мы принесем тебе радио.
– Спасибо. И мобильный телефон.
– Кому ты хочешь позвонить?
– Так, не знаю. Вдруг кому-нибудь захочу.
– Посмотрим. Оля, ты понимаешь, что история, которая произошла с тобой, волнует весь мир?
– Да вы точно сумасшедшие! Что такого особенного со мной произошло?
– Если ты не хочешь об этом говорить, мы не будем. Но подобные вопросы тебе будут задавать журналисты.
– Журналисты? Зачем?
– Оля, в настоящей, во взрослой жизни, в которую ты наконец-то вступила, есть свои законы. И один из них – деньги.
– Неужели?
– Есть люди, это очень добрые и хорошие люди, которые в тебе заинтересованы. Они помогут устроить твою жизнь так, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Понимаешь? Я это говорю к тому, чтобы ты не думала, что мир состоит только из зла. Нет, совсем наоборот. И все мы очень, очень тебя любим.
– А мобильный дадите?
– Подумаем, – вздохнул Константин Сергеевич.
Он сказал, что в любой момент, когда она захочет поговорить или ей что-то понадобится, она может обращаться к нему. Через няню. И вышел.
Олю очень волновало одно – как бы та женщина не подумала, что она решила украсть телефон.
Надо зарядить телефон, дождаться звонка и отдать его.
Все равно ей не узнать номера мамы.
Людей вокруг стало очень много, они шли вперед, единым потоком, подхватив и Олю, что-то громко обсуждая, крича и размахивая руками.
Кто-то повесил ей на шею красно-белый шарф.
– «Спартак»! – сказал молодой человек в очках и улыбнулся.
Оля хотела снять шарф, она подумала, что это какая-то ошибка, но заметила такие же шарфы на остальных юношах и девушках.
– Пиво! – молодой человек в очках протянул ей бутылку.
Пить действительно очень хотелось. И есть.
Молодой человек уже забыл о ней, он что-то кричал толпе, подпрыгивая и раззадоривая окружающих.
Оля смотрела на лица вокруг – это были добрые и радостные лица. Они не обращали на нее никакого внимания, но Оля именно поэтому чувствовала себя их частью.
Она обернула шарф вокруг шеи и сделала глоток из бутылки.
Она никогда не пила пиво раньше. И ничего из алкоголя вообще.
Пиво оказалось горьким. Но она сделала еще глоток. И еще. Если никому не рассказать, что тебе не нравится то, что нравится всем остальным, – будешь как все. И со временем можешь стать лучше всех. Она давно это поняла.
А идти вместе со всеми было здорово. Просто вместе. И когда все стали скандировать «Спартак» – чемпион!», она тоже была с ними. И когда она допила пиво, рядом снова оказался молодой человек в очках. Он подмигнул ей, забрал пустую бутылку и вложил в руки пакет с чипсами.
Оля ела хрустящие, рассыпчатые чипсы и хохотала во все горло.
Она подумала, что на самом деле важно не то, добрый ты или злой. Важно – радостный ты или нет.
– Эй-, вы, козлы, – закричал молодой человек в очках куда-то в сторону, – мы вас сегодня надерем!
– ЦСКА – педики! – подхватили вокруг.
– Кто педики? Мы – педики? Да это вы – педики!
Отдельные крики слились в общий рев, Оля побежала куда-то со всеми, ее толкнули, кто-то дернул за шарф, девушка рядом упала, прямо перед собой Оля увидела кулак, и этот кулак очень быстро приближался к ее лицу. Она не почувствовала боли, просто на секунду в глазах потемнело. Кто-то оказался у нее под ногами, Оля упала на чье-то тело, и еще чье-то тело упало на нее.
Потом были уже другие крики, свистки, люди в рабочей форме схватили ее вместе со всеми остальными, грубо потащили куда-то, она кусалась, плакала и хохотала.
Она снова была в автобусе.
На автобусе возят в ад. Она не убежала в первый раз, когда ей было восемь. Она убежала во второй раз. Когда вместо нее в ад повезли девушку в таком же, как у нее, розовом костюме.
– А я тому козлу в челюсть, видел? – возбужденно делились впечатлениями ее соседи.
– А я ногой, смотри, у меня ботинок!
– Да, клевый.
– Отпустите меня! – заплакала Оля. – У меня дедушка дома. Один.
Человек в форме смотрел в окно.
– Моему дедушке без меня очень плохо. Он плачет. Он ничего не может. Ему надо, чтобы я все время была рядом. Отпустите меня, пожалуйста…
Она размазывала слезы ладошкой, вытирала ладошки о спортивный костюм и снова пыталась остановить слезы руками.
– Да отпустите ее, мужики! Она не с нами, – вступился совершенно лысый, в разорванной рубашке мужчина, – малолетка какая-то!
Оказавшись на улице, она еще долго плакала, мысленно рассказывая кому-то про дедушку, про себя и про «Спартак».
– Эй, – Оля увидела перед собой участливые глаза пожилой женщины в платье в синий горошек. – Обидел кто?
– Нет. – Оля улыбнулась. Хотелось пить.
А чего ревешь? – улыбнулась женщина. Она поставила сумку, из которой аппетитно торчал батон белого хлеба, на асфальт и протянула к ней руку.
– Синяк, – сказала женщина. – Кто это тебя так?
– Дедушка, – вздохнула Оля.
– Дедушка? Вот изверг! Ты родителям сказала?
– Нет.
– Скажи обязательно. Ну, чего опять плачешь-то?
– Есть хочу.
– Хлеб, что ли, мой понравился? Ну, бери. А ветчины хочешь?
Оля ела бутерброды, прислонившись к мусорному баку, и улыбалась женщине.
– Ну вот, видишь, жизнь налаживается, – сказала женщина. – И надо-то всего ничего – пару бутербродов.
– Правда? – Оля посмотрела на нее очень внимательно.
– Правда, правда, – кивнула женщина, – только ты в свои годы этого не понимаешь. У меня дома тоже такая же. Как ты.
– Я понимаю, – сказала Оля.
– Да ладно, – рассмеялась женщина, – знаю я. Вам все свободу подавай да еще чего-то, сами не знаете чего. Ох…. А насчет дедушки своего, ты поговори с ним. Скажи, я уже взрослая, я не позволю со мной так обращаться.
– Он разозлится…
– А ты уйди. Просто встань и уйди. И скажи: вернусь, когда ты научишься себя вести. И уважать меня.
– Ладно.
– Ну, хорошо. Наелась? Ты куда сейчас? Оля улыбнулась.
– Ладно, ладно, – кивнула женщина, – иди.
– До свидания, – сказала Оля.
– До свидания.
Оля пошла дальше, читая вывески и разглядывая витрины, и постепенно город переставал быть декорациями, а становился живым: дышащим и разговаривающим.
9
Это было гениальное Марусино изобретение. Она назвала его «комнатой страха». Но это название, конечно, нельзя было объявлять сумасшедшим.
– У меня вечером в палате будет аттракцион, – сказала Маруся. – Для его участия нужны творческие люди.
– Может быть, актрисы? – поинтересовалась актриса.
– Ну, что ж, может, и актрисы.
– Что мне нужно делать?
– Кто там у нас с завязанными глазами?
– Фемида.
– Точно. Нужно изображать Фемиду. – Маруся как будто оценивающе окинула взглядом ее фигуру. – Не знаю, справитесь?
– Я? – оскорбилась актриса. – Мне и не такие роли предлагали. Я даже Гамлета репетировала.
