Китлинский - Клан – моё государство 2.
– Стоять молча?
– Можете поговорить, но нормальным голосом. Медведь интонацию чувствует очень хорошо. Если услышит в голосе испуг, то нахрапом полезет, а нет – не решится.
– Говорить с ним о чём?
– Хоть о погоде. Хоть о перевороте. Ему всё равно.
– Стрелять, значит, не надо?
– Нежелательно.
И они приступили к сбору. Гунько всё время оглядывался, стараясь держать Сашку в поле зрения, и собирал, ускоряя темп, входя во вкус и совсем забыв о предупреждении, сделанном ему Александром.
– Ефимович,- тихо позвал Сашка. Тот оглянулся.
Сашка показал ему на шевелящиеся метрах в пятидесяти кусты. Шевеление прекратилось. Минут через двадцать началось движение, но Сашка всё время занимал положение так, что находился между Гунько и медведем. Мишка хитрил, делая полукруги, но, поняв, что ничего не выходит, вышел показать себя. Он поднялся на задние лапы прямо за кустом, у которого стоял Гунько и уставился на него. Из пасти торчали листики жимолости, капала слюна. Гунько хоть и знал, что появится медведь, но опешил, косясь больше на Сашку, чем на мохнатого пришельца.
Сашка медленно подошёл.
Что сопли распустил,- сказал он медведю, рост которого был внушителен.- Топай, давай, отсюда. Хватит с тебя вчерашней рыбы. Жулик,- после этих слов медведь замотал головой.- Вот, Ефимович, гад какой. Улыбается. Вся шерсть в чешуе, из пасти тайменем тхнёт, а признавать не хочет. Бандит,- обозвал Сашка косолапого. Мишка рявкнул грозно, саданул лапищей по кустам.- Мзду требует. Мой, говорит, ягодник,- перевёл Сашка медвежьи претензии.- Сейчас я тебе покажу, кто здесь хозяин,- и Сашка стал на него надвигаться. Медведь мигом ретировался, исчезнув между ближайших кустов.- Хулиган,- крикнул ему вдогонку Сашка. В ответ рявкнуло.- Ты смотри, ещё огрызается,- оставив ведро возле Гунько, Сашка рванул по кустам за медведем. Тот, услышав погоню, выскочил на открытое пространство и пустился наутёк, проследовав метрах в десяти мимо идущего До, на которого даже не обратил внимания. До проводил улепётывающего взглядом и, подойдя к Сашке и Гунько, спросил:
– Саш, ты чего его так напугал? На нём лица не было. Бедняга.
– Как же, нашёл обиженного. Чистой воды разбойник. Это он вчера ваш улов спёр. Хвост до сих пор из глотки торчит. Вон, сидит на бугре, щурится,- медведь в самом деле далеко не побежал и кувыркался в траве, сбивая макушки со стеблей иван-чая в полутораста метрах.- Воришка.
– У меня сердце охолонуло,- ложа руку на грудь, сказал Гунько.- До одного места ваши инструкции, Александр. Это надо почувствовать не раз, чтобы привыкнуть. С первого раза невозможно.
Глядя на играющего мишку, До сказал:
– Пошёл дугой, сейчас снова начнёт подкрадываться.
– Говорил же вам вчера не балуйте. Нет ведь, как дети: "Мы поиграть хотим". Игрули. Иди вот теперь, гоняй его,- Сашка посмотрел на До.
– Вот ещё. Не ко мне же лезет. Вы и разбирайтесь,- ответил До и пошёл в сторону реки.
– Всегда так,- недовольно буркнул Сашка.- Ждите, Ефимович, теперь ваш черёд с ним говорить.
– Может рявкнуть на него, что есть мочи,- предложил Гунько, наблюдая за шевелением кустов.
Сашка неодобрительно махнул рукой.
– Он так в ответ завоет – обсеремся. Басина у него низкий. Его не переорать. Придётся время от времени отгонять.
Пока добирали вёдра чёрной смородиной, Сашке пришлось ещё дважды гнать мохнатого так, что трещали кусты.
Когда возвращались, неся тяжкую ношу, медведь предпринял последнюю попытку отбить вёдра с ягодой. Он пошёл быстрым бегом, желая путём имитации нападения обернуть их в бегство. Но ход ему не удался. Сашка развернулся к нему лицом и, когда до медведя осталось метров пятнадцать, сделал в его сторону два шага. Мишка свернул в сторону. Стал рявкать, рвать кочки и хлестать себя по морде.
– Халява кончилась,- определил Сашка.
– Вам что, совсем не страшно?- Гунько был потрясён.
– Чего бояться? Медведь – зверь умный. Знает, что человек сильнее. Его желание урвать толкает. Защита территории, опять же. Игривость. В этом жить надо, чтобы понять.
– Напасть мог?
– Этот – нет. Ему два с половиной года. Старый мог напасть. Медведица – почти на сто процентов. А этот вряд ли.
– Поэтому вы ходите без оружия?- Гунько видел, что Сашка без пистолета, сам он имел.
– А вы бы смогли попасть насмерть в него? Вот, допустим, когда он на нас бежал?
– Думаю, что хоть одна из восьми была бы смертельной.
– До смерти он бы нас порвал в куски. Раненый медведь – это страшно, поверьте. Главное во всей этой лесной жизни – знание. Плюс интуиция.
Они подошли к обрыву. Возле костра Мик помогал Евстефееву, лицо которого светилось от счастья.
– Ефимович!- увидев пришедших, крикнул он.- Я тайменя поймал. И какого,- Евстефеев поднял рыбину.- Килограмм на двадцать. Еле удержал чёрта. Вот ребята помогли завести, а то ушёл бы. Леску уже почти откусил. Всё, я этот участок реки беру в аренду на неделю раз в год. Теперь только сюда буду ездить ловить,- он опустил тайменя в огороженную камнями лужу.- Вы тоже не пустые, с полными вёдрами. Это к удаче. Как насчёт ещё по пять грамм?
– Лично я не откажусь,- ставя ведро, сказал Гунько.- Надо. Чтобы дрожь в ногах стихла.
– Тут подносчиков нет,- сочувственно заметил ему Евстефеев, протягивая кружку с коньяком.
– Это, Павлович, не от тяжести, от страха,- присаживаясь и вытягивая ноги, ответил Гунько.- Перетрухал малость. Медведь там подходил раза три. Всё тебя, Павлович, спрашивал. Где, мол, Евстефеев со своим тайменем, я очень рыбку люблю.
– Вижу, к тебе настроение вернулось, шутить стал,- улыбка не сходила с лица Евстефеева.
– Какие тут хохмочки. На взгорок поднимись, глянь. Он ещё далеко не ушёл,- и Гунько показал в сторону обрыва.- Только не стреляй, Александр не велел пугать. Он ручной. Иди сходи.
Евстефеев молодцевато взбежал на бугор и моментально скатился с него обратно, а на бугре появился озорник мишка. Он присел на задницу и, махая лапами, стал порыкивать.
– Ну-у-у, Ефимо-мо-вич,- заходясь хохотом и заикаясь, стонал Евстефеев.- Я думал – ты подка-алываешь. Та-ак заикой ста-ать можно. До инфа-аркта один ша-аг.
Гунько тоже хохотал до слёз.
– Так ты же не поверил. Как было тебя убедить? Пока сам не испугаешься – не поймёшь.
Медведь разлёгся на виду у всех и стал наблюдать.
– Мик,- окликнул Сашка одного из своих ребят и показал в сторону Пешкова, который ловил метрах в трёхстах, сказал:- Прикрой, а то, не ровен час, напугает.
Мик пошёл к медведю. Тот лежал, взгромоздив свою голову на скрещенные лапы. Присев на корточки возле него, стал говорить что-то, ветер доносил лишь обрывки слов. После непродолжительного внушения, косолапый поднялся и побрёл в лес. Мик выждал, когда тот скроется, и вернулся.
– Так он и в самом деле ручной. Ну, Ефимович, подъе… так подъе…,- Евстефеев пустился хохотать, доставая носовой платок, чтобы вытереть навернувшиеся слёзы. После того, как он успокоился, Сашка ему сказал:
– Это самый натуральный – дикий. Больше чем.
– Серьёзно?- Евстефеев смотрел недоверчиво, пытаясь определить, не подкалывают ли его снова.- А он?- так и не определившись, спросил Евстефеев, указывая на Мика.
– Тоже натуральный. И тоже дикий,- ответил Сашка, вызвав хохот своих ребят, который подхватил и Гунько.
Возвратился Пешков.
– Что вы тут так ржали?- спросил он.- Вся рыба от вашего хохота на ту сторону реки ушла.
– Это, Виктор Владимирович, меня тут подначили,- стал рассказывать Евстефеев.- Чуть заикой не стал. Представили дикого мишку – ручным.
– Эти могут ещё не то учудить. Чистой воды пираты,- Пешков вывалил из сетки свой улов прямо в загородку, где находился таймень, пойманный Евстефеевым.- Соберётся, однако, много. Не дотянем. Я, пожалуй, перекушу и потопаю за танкеткой. К утренней зорьке подъеду. Ещё половим. Или не надо?- он уставился на Гунько вопросительно.
– Это бы неплохо,- поддержал его Сашка.- Мик вас проводит. Спуститесь лодкой моторной до вашего поста, к смене караула успеете как раз. Вездеход не помешает. Тогда мы в ночь бредень бросим, перекроем большую протоку. Что зря прохлаждаться?
– Я пару солдатиков прихвачу и бочки под рыбу, а то знаю, как вы затягиваете, ничему не дадите уйти. Сами всё не осилите,- Пешков присел к костру.- Всё моим солдатам к столу прибавка будет.
– Хорошо, Владимирович,- сказал ему Гунько.- Возражений нет. Других предложений – тоже.
Быстро поужинали. Пешков и Мик ушли к лодке, которая стояла в километре ниже по реке. До исчез в зарослях, пообещав вернуться к постановке бредня. Оставшись вчетвером, завалились на брезент и стали наблюдать, как заходит за сопки солнце. Оно было ярко-красным и смотреть на него было не больно глазам.
– Всё-таки, у вас тут благодать,- потягиваясь, сказал Гунько.- Приятно до ужаса.
– Это благополучие кажущееся. Оно потом пропитано,- ответил ему Сашка.- Кровавыми мозолями подтверждено. Освоение мест этих северных гладко на бумаге. Жить здесь – не сахар. Ежедневный тяжёлый труд – вот что за всем этим благополучием стоит.
