Анджела Картер - Любовь
Она организовала все расчетливо и практично. Ли навещал ее дважды в неделю, днем, когда малыши были в детском саду, а также по четвергам вечером, когда их уже укладывали спать, а муж вел факультатив о концепции разума. Любовью они занимались всегда в свободной комнате на голой постели под репродукцией голубого арлекина Пикассо — на рамочке и стекле лежал восковой налет пыли. По ходу всего их романа она ни разу не пыталась выпытать у Ли никаких подробностей о его семье, среде обитания или амбициях; не проявляла к нему абсолютно никакого любопытства. Он полагал, что это очень интересно.
Как бы там ни было, его она вполне устраивала; он испытывал определенное удовольствие от того, что совокуплялся с супругой человека, учившего его этике; большинство вечеров у него оставались свободными; кроме того, с пуританским удовлетворением, унаследованным от тетки, он ощущал, что познает нечто важное о среднем сословии. Но однажды в начале февраля он пришел в четверг вечером и увидел, что у нее настроение — паршивее некуда, и последовал за ней, несколько настороженнее обычного, на неведомую территорию гостиной.
Неведомую, но никоим образом не непредсказуемую. От детского белья, развешанного на каминной решетке, поднимался пар. Ли заметил, что она читает «Второй пол» — книга валялась на полу корешком вверх. Стены были бежевыми, над самопальной стереоустановкои висела заумная литография Мондриана, на тростниковых циновках валялись обломки пластмассовой игрушки. Довольный Ли криво усмехнулся про себя — такое выражение лица он обычно предпочитал скрывать от окружающего мира, чтобы оно не выдало ничего лишнего.
Еще стояли холода; он присел на циновку и протянул руки к огню. Может, купить такую же, чтобы Аннабель могла валяться во весь рост на жестких холодных половицах по нескольку часов кряду, подумал он, а то иногда похоже, что она лежит на мраморной плите в морге. Ему не нравилось поддаваться таким мелодраматическим образам. Его другая любовь — то есть если Аннабель вообще можно определить как его любовницу, — ладно, просто другая женщина (а она Другая Женщина или просто другая женщина?) — как бы то ни было, эта конкретная женщина уселась в кресло и поджала босые ноги, как бы защищаясь, став таким образом полностью неприступной. На ней были джинсы и клетчатая рубашка, а длинные темные волосы перехвачены на затылке резинкой. На пальце она крутила обручальное кольцо — верный признак подавляемого раздражения — и молчала.
Ли покачался с носков на пятки, вытянув руки к электрической решетке. Сегодня он был похож на Барнаби Раджа. Мысленно он прошерстил весь свой гардероб улыбок, подбирая ту, что соответствовала бы такой двусмысленной ситуации. В очень нежном возрасте Ли обнаружил, что с помощью своего ассортимента улыбок может управлять людьми, и вскоре научился этим облегчать себе жизнь, потому что ему нравилось жить легко; именно такую жизнь он и называл счастьем. Он выбрал улыбку предполагающую и поощряющую; улыбка щелчком встала на место — так гладко, что можно было бы поклясться: Ли распахнул всю свою душу. Как только улыбка материализовалась, женщину прорвало:
— Ты с какой-то пташкой спутался, я слыхала?
— Ну? — медленно ответил Ли, чувствуя неладное. — И что?
Она отмахнулась от него, встала и принялась нервно мерить шагами комнату.
— Я, конечно, едва ли могу рассчитывать на то, что ты станешь хранить мне верность.
«Так вот оно что!» — подумал Ли и сразу понял, что связи конец. Слова он подбирал очень тщательно.
— Н-ну, не знаю. У тебя есть полное право ожидать, что я останусь тебе верен, но верен я в действительности или нет — это совсем другие пироги с котятами, правда?
Она так бурно металась из угла в угол, что ему стало за нее неудобно, поскольку поведение ее в данных обстоятельствах представлялось эмоционально чрезмерным.
— Почему ты сам ничего мне не сказал?
— Не твое дело.
— Спасибо, — с иронией ответила она.
— Послушай, — сказал Ли. — Тебя какая-то муха укусила из-за того, что я бродяжку себе оттопырил.
— Тебя послушать, так ни за что не скажешь, что ты в университете учился.
Тут Ли решил куснуть побольнее.
— Ну вот, ты боишься, наверное, что я тебе мандавошек передам или какую-нибудь еще пакость?
Когда она пнула его босой ногой, он понял, что его анализ верен, и, растянувшись на полу, расхохотался.
— Ты что, сам мне про эту девчонку не мог рассказать?
— А я не из болтливых, — ответил Ли.
Он снова присел по-восточному и мстительно обратил на нее всю обескураживающую силу ослепительной улыбки: ему никогда и в голову не приходило рассказывать ей об Аннабель, настолько незначительна для него была эта другая женщина. Пока нельзя сказать, правда, что и Аннабель стала для него что-то значить. Женщина резко прикурила, отвернувшись от него, точно брала себя в руки. Располагающая комната, много книг и газет. Ли прочел названия на паре корешков.
— Ты для меня никто, ты вещь. Объект. Когда я в первый раз с тобой переспала, это был acte gratuit [1]. Acte gratuit, — повторила она с некоторым раздражением, поскольку он, казалось, не понял. — Ты хоть понимаешь, что это значит?
Ли назло ничего не ответил.
— Все это было бессмысленно и абсурдно. Бессодержательный акт, но, с другой стороны, вообще все бессодержательно, будто не отбрасывает никакой тени, — кроме моих детей, а я не могу общаться с ними.
Она умолкла. Ли взглянул на нее из-под ресниц, отчасти жалея, отчасти в крайнем раздражении. Молчание затягивалось. Наконец он встал:
— Ладно, мне, пожалуй, пора двигать.
— Крыса ты, — сказала она. — Мерзкий крысеныш.
Ли хотелось только одного: как можно скорее покинуть этот дом, поэтому он готов был согласиться со всем, что бы она ни сказала. Он коротко кивнул:
— Ага, крысеныш. — И подчеркнул: — Рабоче-крестьянская крыса.
При этих словах она подскочила и заколотила по нему кулаками. Он перехватил ее запястья и один раз ударил. Женщина немедленно сникла и недоуменно тронула пальцами свою щеку.
— У нее смешные глаза, — сказал Ли. — И мне она все-таки нравится, если хочешь знать. Говорит мало. И ей все равно придется уйти, наверное, когда вернется мой брат.
В минуты стресса его правильное произношение, усвоенное в классической школе, давало слабину. Его удивило, насколько он сам разволновался, а также то, что он только что сказал; поскольку он всегда говорил правду, то, должно быть, к Аннабель он действительно успел привязаться. Он изумился и моргнул. От хронической инфекции глаза его на свету, от усталости или напряжения постоянно слезились; здесь свет не был ярким, но они слезились все равно. Поскольку прикосновение его кожи стало совершенно невыносимым, она высвободилась из его захвата и в изумлении уставилась на Ли, вспоминая его былую физическую нежность. Ее переполняла боль неверия: она поняла наконец, что те ласки были невольными и фактически к ней никакого отношения не имели: не отдавал он ей никакой дани.
— Тебе вообще какого хрена от меня надо? — несколько злобно осведомился Ли. — Хочешь, чтобы я попросил тебя бросить мужа и уйти ко мне?
— Я никогда этого не сделаю, — немедленно ответила она.
— Ну и вот. — Ли вздохнул. Сейчас он не способен оценить оттенков смысла. Дверь может быть либо открыта, либо закрыта, и люди в общем и целом говорят то, что хотят сказать. А кроме того, он беден, содержать ее с детьми все равно бы не смог, если б даже хотел. Глаза слезились так сильно, что темный силуэт молодой женщины перед ним мерцал.
— Я могла бы устроить тебе в университете большие неприятности, — сказала она.
Теперь пришла его очередь возмутиться.
— Так значит, тетка мне правду говорила о двуличии буржуазии?
Взвыл младенец, и мать еле слышно взвизгнула и. дернулась. Ли переполняла печальная злость.
— Ладно, кончай, — сказал он. — Ты ведь получила то, что хотела, правда?
— Холодное у тебя сердце, я должна заметить.
— Что?
— Ты меня трахнул, а теперь тебе наплевать… — Волосы выбились у нее из-под резинки, лицо пылало.
— Тебя что вообще беспокоит — в смысле, только честно: что тебя так сильно беспокоит?
— Уходи, — ответила она. — Я чувствую себя униженной.
Ли глубоко оскорбился, он был просто в шоке:
— Слушай, как ты вообще можешь считать секс унизительным?
Она запнулась, захваченная врасплох, метнула на него изумленный взгляд и глубоко вдохнула.
— Я могла бы устроить так, чтобы тебя вышвырнули из университета.
— Ну еще бы, — медленно произнес Ли, поскольку начал понимать: она так сильно к нему привязалась, поскольку считала головорезом. — Ну еще бы; и тогда бы я вернулся и избил тебя до полусмерти, верно? Мы с братаном бы вместе пришли. Брата она видела один раз на улице.
— Господи боже мой, — сказала она. — Вы бы и впрямь пришли.
