Бернар Клавель - Сердца живых
— Думаю, мое поведение нетрудно объяснить. Я всегда страдал из-за своего низкого роста, оттого, что такой хилый. Когда человек выпьет, он острее чувствует то, что его мучит с детства. Все обиды, огорчения.
Он встал, нашел свою трубку и начал тщательно ее набивать. Разжегши трубку, сбросил штатское платье и натянул холщовую блузу.
— А теперь мне остается только одно: почистить костюм, — сокрушенно сказал Ритер.
Он взял щетку и направился к двери. На пороге обернулся и спросил:
— Что ты думаешь о женщинах?
Вопрос застал Жюльена врасплох, и он только пожал плечами.
— Ну все-таки у тебя есть какое-нибудь мнение на сей счет? — настаивал парижанин.
— Я не совсем тебя понимаю.
— А ведь все очень просто. Я собрался почистить костюм, и мне пришло в голову, что труд этот не по мне. Когда я жил у родителей, подобной работой занималась служанка. Но здесь слуг нет. Я понимаю — на то и армия. К родителям я возвращаться не собираюсь, да и в армии вечно служить не намерен. Какой отсюда вывод? Надо будет найти себе жену, и она, когда я напьюсь, станет чистить мою одежду. Ты не находишь, что эта мысль вполне естественна?
Жюльен расхохотался.
— Я вовсе не шучу, Дюбуа. Отнюдь. Я подыщу себе идеальную жену. Немую как рыба и трудолюбивую. В наши дни именно о подобной женщине и надо мечтать. Невеста с состоянием, богатая наследница — все это ни к чему. Такие встречаются, но они непременно корчат из себя этаких философов в юбке. Мне такая жена и даром не нужна, пусть моя супруга будет глупа, как гусыня, но зато трудолюбива, как буйволица. А уж если мне станет с ней скучно, я найду где поразвлечься.
Ритер держал в левой руке свой костюм с таким видом, с каким тореадор держит плащ; величественным и торжественным жестом он поднял правую руку, вооруженную щеткой; потом откинул голову, надменно сощурил глаза, а из его плотно сжатого рта вызывающе торчала массивная трубка.
4
Через несколько дней Жюльен уже вполне освоился с порядками на посту наблюдения. Жизнь тут была легкая и приятная. Узнав, что новичок по профессии кондитер, сержант предложил ему взять на себя приготовление пищи.
— Разумеется, мы все будем тебе помогать, — заверил он. — А когда тебе надо будет уйти в город, стряпней займется другой.
Монотонное течение дня ежечасно нарушал телефонный звонок: промежуточный узел связи проверял исправность линии. Солдат, сидевший у аппарата, произносил:
— Пост наблюдения в Кастре; ничего существенного.
Самолеты пролетали редко. Случалось, за все четыре часа дежурства наблюдатель не составлял ни одного донесения.
Каждое утро сержант, Каранто и Жюльен занимались физической зарядкой. Каранто в свое время много играл в регби и собирался записаться в местный клуб.
— Гимнастикой следовало бы заниматься всем, — говорил сержант, — но мне не хочется приставать к ребятам. Когда им охота, они выходят на зарядку. А если лень вставать, дрыхнут. Очень рад, что вы от зарядки не уклоняетесь. Заниматься одному и вовсе скучно.
В свободное от дежурств время солдаты надевали штатское платье и отправлялись в город. Ритер много читал, не выпуская изо рта трубки.
В четверг вечером он надел свой синий костюм в белую полоску и тщательно почистил остроносые туфли. Сержант подписал увольнительную: солдату Дюбуа разрешалось посетить театр.
Ритер и Жюльен вышли вместе с Каранто и Тиссераном, которые собрались в кино. Возле Епископского парка товарищи распрощались. У Жюльена и Ритера было еще много времени.
— Пропустим по стаканчику, — предложил парижанин.
— Нет.
— Только по одному. Зайдем в кафе у почты, это в двух шагах отсюда.
Жюльен выпил пива, его приятель — белого вина. Небольшое помещение кафе было набито посетителями. У выхода они чуть не столкнулись с высоким и широкоплечим человеком. Ритер приостановился, посмотрел на него, потом сказал:
— Дюбуа, займись-ка этим молодчиком.
Жюльен изо всех сил стиснул руку Ритера и тихо произнес:
— Сейчас ты шутишь, но предупреждаю: если ты опять начнешь задирать людей, я тебя так вздую, что долго не забудешь.
— Не начну, не начну, будь спокоен.
Произнося эти слова, парижанин пристально смотрел на Жюльена. Они стояли друг против друга на тротуаре перед освещенной витриной кафе; мимо них сновали прохожие. Ритер немного поколебался, потом прибавил:
— Знаешь, ты мне очень нравишься.
— Ты мне тоже, — отозвался Жюльен. — Мне кажется, мы могли бы стать друзьями, но вот только…
Он умолк.
— Говори, говори, — попросил Ритер.
— Вот только мне не по душе, что ты так напиваешься.
— С этим тебе придется примириться. Но если я, напившись, стану валять дурака, а ты мне из-за этого расквасишь физиономию, заранее обещаю на тебя не сердиться.
Они вошли в театр. Места у них были в партере, в самой середине зала. Публику составляли главным образом юноши и девушки.
— До стариков Трене не доходит, — пояснил Ритер. — Тут все дело в ритме, в темпераменте, это неотделимо от нашего поколения.
— И все же здесь есть несколько пожилых людей.
— Они явились из любопытства. А может, это родители, сопровождающие дочерей. Должен тебе сказать, что и среди молодых, на мой взгляд, далеко не все поймут смысл того, что им предстоит услышать.
Вначале оркестр исполнил попурри из наиболее популярных песен Шарля Трене.
— Не слышу мелодии «Верлена», — заметил Ритер. — Бьюсь об заклад, что он не включил эту песню в программу концерта. Если хочешь, чтобы он ее спел, придется изрядно поорать.
Поднялся занавес, но сцена оставалась пустой. Декорации изображали домик в саду. В нем было только одно окно, закрытое ставнями. Оркестр заиграл вступление, и ставни разом распахнулись. Трене выскочил из окошка с такой стремительностью, словно его выбросила пружина. Еще в воздухе он запел:
Открой окно, уже рассвет.Пошли, пошли любви привет…
Его встретил гром аплодисментов. Ритер преобразился на глазах. Он был словно наэлектризован пением Трене. Да и весь зал будто вибрировал. Общее возбуждение передалось Жюльену — никогда еще он не испытывал ничего подобного.
В лучах прожекторов Неистовый Певец носился по сцене, терзая нервными пальцами маленькую шляпу.
После каждого номера зрители топали ногами, громко выкрикивали названия популярных песен, требовали новых. Ритер и Жюльен надрывались:
— «Верлена»! «Верлена»!
Однако они чувствовали, что их голоса тонут в сотне других. Воспользовавшись минутной паузой, Ритер прошептал:
— В следующий раз дождемся, когда крики утихнут и оркестр начнет вступление. А тогда вместе крикнем что есть мочи: «Верлена»!
— Давай.
— Так и надо сделать, не то он этой песни не споет.
Они поступили, как задумали. На сей раз публика так вопила, что Трене схватил горшок с цветами, стоявший возле будки суфлера, и сделал вид, будто собирается швырнуть его в зал. Зрители расхохотались, потом смолкли. Певец объявил название следующего номера. Послышался восторженный вздох, и оркестр заиграл первые такты. Жюльен почувствовал, как Ритер подталкивает его локтем.
— «Верлена»! — крикнули оба разом.
И тотчас же впереди, через несколько рядов от них, точно эхо, послышался женский голос:
— «Верлена»! «Верлена»!
Артист поднял руку и остановил оркестр. Он улыбнулся, посмотрел в ту сторону, откуда раздался крик, и объявил:
— «Верлен»!
В зале послышались возгласы разочарования и даже робкий свист, но, когда Трене допел песню, публика так же бешено зааплодировала, как и после других номеров.
— Видишь, они ни черта не знают, — сказал Ритер. — Это просто болваны.
— Но одна девушка крикнула вслед за нами.
— Да, я ее заметил. Сидит впереди, через два ряда. Видишь, у нее длинные волосы, до самых плеч.
Жюльен то и дело переводил взгляд с певца на эту девичью головку с мягкими волнистыми волосами, вздрагивавшими в такт музыке. Во время антракта, когда в зале вспыхнул свет, девушка повернула голову. Жюльен встретился с нею взглядом, она улыбнулась. Он успел разглядеть только ее глаза и улыбку, но на несколько мгновений у него захватило дух. Ритер прикоснулся к плечу товарища.
— Эй, ты что, заснул? Мы так орали, что теперь не грешно и промочить горло.
Жюльен встал. Девушка снова посмотрела на него и опять улыбнулась. Жюльен непроизвольно кивнул, словно приглашая ее подойти. Улыбка застыла у нее на губах, в глазах промелькнула какая-то тень, она наклонилась к сидевшей рядом женщине и что-то ей сказала.
— Слушай, ты идешь или нет? — рассердился Ритер.
Жюльен медленно двинулся вперед, подталкиваемый товарищем. Когда они вышли на террасу перед театром, Ритер пробормотал:
