Кевин Брокмейер - Краткая история смерти
Скоро кто-нибудь пробьется сквозь ветер и снег и спасет их. Лори видела эту картину даже с открытыми глазами. По льду прикатят снегоходы, с них спрыгнут люди и сложат у двери хижины все необходимые припасы. Или же сверху спустится вертолет, выгрузит новый передатчик и снова поднимется в воздух, качаясь на ветру, как стрекоза.
Тем временем она играла в карты с Пакеттом и Джойсом. Они рассматривали армированные дуги, подпиравшие хижину изнутри. Время от времени кто-нибудь прижимал ладонь к двери и чувствовал, как сквозь металл сочится холод. Времени у них было хоть отбавляй. Они начали слышать голоса, которые звали их, собачий лай, шум моторов — звуки, которые таились в ветре, точь-в-точь как растения внутри зерен. В конце концов, однако, люди поняли, что им мерещится. Никто за ними не приехал. О них забыли.
Лори осознала это последней — и тогда у нее так закружилась голова, что перед глазами замелькали тысячи ярких пятен, которые взрывались как далекие звезды. Она подумала, что сейчас упадет в обморок. Лори пробормотала, что удача от них отвернулась, и Пакетт заметил, что не стоит так говорить, поскольку не угадаешь, когда станет еще хуже или лучше, если уж на то пошло. Удача — неисчерпаемый ресурс, и нечего пытаться его измерить. Джойс возразил, что существует огромное количество историй о людях, от которых окончательно отвернулось счастье, вспомнить хотя бы прикованного к скале Прометея, чью печень до конца времен терзал орел. Вот это был тот случай, когда удача явно исчерпала себя. Пакетт намекнул, что, вероятно, удача вообще не принадлежит к числу вещей, на которые можно предъявить права; не исключено, что есть полосы везения и невезения, которые пересекают весь мир, и иногда мы оказываемся в одной струе, а иногда в другой, но само по себе везение не является частью нас, мы всего лишь пытаемся оставаться на плаву. Джойс ответил: «Если ты никогда не ощущал настоящую удачу, — до глубины души, Пакетт, — то вряд ли тебя можно назвать экспертом по данному вопросу».
Лори быстро устала от разговора. Это был один из тех вялых споров, который мужчины тянули часами, перебрасываясь репликами просто ради развлечения. Она уже не раз угрожала выйти из хижины и замерзнуть в снегу, если они не прекратят. Теперь, впрочем, Лори отдала бы что угодно, чтобы вновь услышать Джойса и Пакетта. Кого угодно.
Пакетт и Джойс ушли почти три недели назад. Когда стало ясно, что корпорация не собирается присылать помощь, они отправились в путь на нагруженном снегоходе, направляясь к западному побережью моря Росса, где предположительно находилась станция, изучающая миграционные повадки императорских пингвинов. Мужчины хотели связаться с корпорацией, объяснить, что случилось, а потом, если получится, взять на станции рацию и запасной передатчик и вернуться в хижину. Мотор снегохода расходовал горючее до последней молекулы и мог шестьдесят дней протянуть на одной заправке. Даже если лед подтаял или путь преградили заносы, на дорогу до станции ушло бы не больше недели, и еще через несколько дней Джойс и Пакетт должны были вернуться. Лори уже начала мириться с мыслью о том, что они не приедут. Она осталась одна в хижине, и ей было страшно.
Ветер звенел проводами. Потом звук изменился, и послышались медленные ритмичные удары, которые терялись и таяли где-то на пределах слышимости. Лори вспомнила колокола, которые звонили в летнем лагере, куда она ездила в детстве. Их было два, в разных концах лагеря, и Лори отыскала на причале место, где звуки перекрывали друг друга. Она стояла там, в выпуклом «кармане тишины», куда едва могла поместиться, и слушала треск сверчков и плеск воды. Лори бродила по ограниченному пространству хижины, пытаясь обнаружить подобный «карман». Может быть, в углу над компьютером или на узкой полоске под кроватью. Потом она сдалась, села в кресло у двери и налила бокал вина. Единственная бутылка «Мерло» превосходного вкуса.
Полярные медведи в рекламе «Кока-колы». Это были не обезьяны, а полярные медведи.
Через четыре дня Лори обнаружила цифровой плеер в чемодане Джойса. Она умывалась, стоя в другом конце комнаты, когда замок раскрылся с коротким щелчком, напоминающим пистолетный выстрел, и она не удержалась и заглянула внутрь. Джойс забрал с собой дневник, туалетные принадлежности и бо́льшую часть вещей, но оставил пачку аккуратно сложенных теплых кальсон и маленький цифровой плеер «Бертельсман» с несколькими сотнями записей. Лори слушала их вперемешку, и в течение следующих трех недель, вплоть до того морозного, ясного, безветренного и свежего вечера, когда она рискнула выйти из убежища, в хижине звучали Бетховен, «Линк спрингз», Гендель, Шёнберг и Чарли Паркер.
Она читала, делала зарядку и готовила, а в промежутках тихонько сидела в кресле, и музыка окутывала ее словно плащом. Каждый день после ленча, в течение часа, Лори пыталась заполнить пару страничек в дневнике, анализируя вероятные эффекты, оказываемые производством колы, на местные растения и животных, — такова была ее единственная обязанность в экспедиции. Задание казалось тем труднее и абсурднее, поскольку в пределах видимости не было ни местных растений, ни животных. Все тюлени и пингвины сгрудились вдоль кромки ледника, где пещеры и трещины давали им свободный доступ к воде. Единственным средоточием растительной жизни на континенте был сам океан, где обитали разные формы водорослей. Время от времени Лори возилась с радио, пытаясь отправить сигнал о помощи. Лишь однажды, меньше минуты, она слышала какие-то щелчки, попискивания и свист, словно переговаривались дельфины, но потом передатчик снова замолчал, и больше из него не удалось извлечь ни звука. Лори частенько раскладывала пасьянс, но неизменно останавливалась, когда осознавала, что слишком долго тасует карты, не спеша их выкладывать. Иногда она бродила туда-сюда, от кровати до двери, считая шаги. Четыре, пять, шесть, семь. Она пыталась спать по восемь часов в сутки, но из-за постепенного износа обогревателей просыпалась через три-четыре часа с мучительно сведенными от холода мышцами ног. Лори каждое утро смотрела на градусник. Температура внутри хижины падала примерно на два градуса за ночь. Вскоре она опустится ниже отметки замерзания, и тогда придется пробивать корку льда, чтобы добраться до питьевой воды в баке. Лори уже видела, как ее дыхание повисает в воздухе крошечными, быстро исчезающими облачками. Насколько еще должна упасть температура, чтобы у нее началось обморожение?
Однажды вечером, после ужина, когда Лори была готова поклясться, что ни о чем не думает, ее вдруг охватила невероятная грусть, напоминавшая боль в суставах, как будто все тело внезапно начало разваливаться на части. «Что это такое?» — подумала Лори. Ощущение взялось словно из ниоткуда. Только что она стояла над сломанным передатчиком, слушала Шостаковича и рассеянно дирижировала оркестром, а потом вдруг оказалась на кровати, дрожа и неудержимо плача. Она рыдала так, что у нее свело живот; тогда Лори сложилась пополам, сунув голову между ног, и хватала воздух ртом, пока ритм дыхания не восстановился. С тех пор каждый вечер, в одно и то же время, ситуация повторялась — безудержные рыдания, затем сжатие в животе, которое заставляло позабыть обо всем случившемся.
Она изголодалась по общению и смеху, по простому взаимодействию с другими. Лори старательно вспоминала свои разговоры с другими — с людьми, которые клали руку ей на колено и наклонялись, чтобы шепнуть на ухо, с теми, кто кричал на нее в школе и на совещаниях, — а когда не удавалось припомнить, она придумывала собеседников, что было ничуть не хуже. Она скучала по Пакетту и Джойсу, их нелепым спорам, даже по звуку их дыхания. Она все больше подозревала, что мужчины заблудились где-то между хижиной и станцией на берегу моря Росса, или же что они добрались до станции, но не рискнули пуститься в обратный путь. Лори скучала по отцу и матери, по друзьям, по соседям в доме, где она жила. Иногда она так много о них думала, что голова наполнялась голосами.
«Пора спать, детка», — говорил отец, а потом проходило пятнадцать лет, и Лори слышала голос соседки в студенческом общежитии: «На выходных я буду у Кайла, так что комната в твоем распоряжении». Минуло еще десять лет, и она услышала босса, который постучал в дверь кабинета: «Я скажу всего одно слово, а ты ответь, что думаешь. Антарктика». А за год до этого бойфренд Лори заявил: «Вот помада, теперь будешь краситься только ею. Господи, когда я вижу этот цвет, так и хочется откусить тебе губы». Буквально за неделю от отъезда на полюс с Пакеттом и Джойсом было: «Что, жалко отдать какой-то паршивый доллар? Мисс Новые-Черные-Туфли-и-Красивый-Поясок. Мисс Слишком-Занятая-Фифа-чтобы-Подумать-о-Ком-то-Кроме-Себя!» Этот человек клянчил мелочь у входа в здание корпорации «Кока-кола».
Лори прислушивалась к голосам, пока их не заглушал ветер, а потом покидала просторные поля воспоминаний и возвращалась под низкие серые своды хижины, к бесконечным часам сидения и хождения туда-сюда.
