Дмитрий Липскеров - Родичи
Отсутствие воспоминаний никак не пугало молодого человека, он просто лежал, положив под голову руки, и чуть напрягал мозг.
Локомотив пару раз свистнул, оповещая немногочисленных пассажиров о том, что близится ночь. «Однако неплохо бы чаю, — подумал потерявший память. — И как хорошо ехать в целом купе в полном одиночестве».
Молодой человек ловко спрыгнул с полки, включил свет и сделал несколько разминочных движений, запуская кровь быстрее. Его тело было обнажено до пояса, и сидящая на насыпи парочка заметила в проходящем составе его горящее окно.
— Ты смотри, — удивленно произнесла девица лет пятнадцати по имени Клара, снимая свою руку с шеи дружка. — Какое тело белое у мужика! Как сметана!
Парню, конечно, было бы интереснее увидеть раздетую женщину, но и эта необычная картина не оставила его равнодушным.
— Как будто белой краской обмазали! — подтвердил он подружке и, в свою очередь, положил ей руку на плечо, причем ладонь свесилась и пальцы чуть трогали девичью грудь.
— А здоровый какой! — восхищенно прошептала девица Клара, делая вид, что не замечает, как Федор указательным пальцем проверяет на упругость ее грудь, словно футбольный мячик. — Качок, наверное!..
— Нет, — убежденно опровергнул Федор. — Скорее пловец! Видишь… — Он склонился к уху Клары и почти коснулся губами замшевой мочки. — Видишь, какие плечи у него широкие, а мускулатура выражена неярко…
Поезд, прогрохотав, почти пропал из виду, но Клару это волновало мало, так как Федор кончиком языка нащупал дырочку от сережки и ласкал мочку удивительно нежно. «Все, — решила Клара. — Еще два дня, и стану его. Пора быть женщиной». А вслух сказала:
— И волосы у него белые…
Федор даже не стал спрашивать, у кого, увлеченный девичьим ушком, которое внутри слегка горчило… Нравилось это парню или нет, он еще не разобрался…
Молодой человек, лишенный памяти, натянул через голову черный пуловер и вышел из купе. «Куда идет этот поезд?» — подумал он, направляясь к проводнице. Впрочем, у него было превосходное состояние духа, великолепное настроение, так что двигайся состав хоть в самый ад, сие обстоятельство никоим образом не омрачило бы ему радости бытия.
Он постучал и, услышав не совсем приветливое «да!», прокатил дверь купе по рельсе, представ перед проводницей.
То была женщина маленького роста, с неясными формами тела — или это спецодежда не позволяла определить фигуры, — с волосами простыми, чертами лица мелкими, сама обо всем этом знающая, а потому не слишком добрая ко всякому пассажиру.
— Чего?
Она то взглядывала хмуро на высокого блондина, то возвращалась к пересчитыванию мелких денег.
— Чего? — повторила, прикрывая деньги полотенцем.
— Чаю, — ответил блондин и улыбнулся так широко, что женщину ослепили все тридцать два зуба молодого человека.
Она почему-то покраснела, подумала, что зубы сделаны из фарфора, так как таких красивых не бывает, потом взглянула молодому человеку в глаза и, найдя их небесно-голубыми, определила контактные линзы, а копну белых, чуть вьющихся волос засчитала за крашеные и приняла пассажира за артиста или кого похуже. В категорию «похуже» входили люди с нетрадиционной сексуальной ориентацией, о которых денно и нощно вещают по телевизору и пишут во всех газетах.
— Сейчас мармит нагреется, тогда и чай будет! — сообщила она и посмотрела на руки пассажира, найдя их неестественно белыми, даже под идеально остриженными ногтями не было ни капли розового.
Ну точно, уверилась служительница железнодорожного полотна: человек из категории «похуже», собственной персоной.
И совершенно случайно, ни с того ни с сего, эта проводница, не делающая на работе различий между мужчинами и женщинами, считающая всех пассажиров номерами, а тех, кто населяет последнее купе, — туалетниками, вдруг поймала себя на мысли, что молодой человек, спрашивающий о чае, столь пронзительно красив, что дух перехватило, и она почувствовала, что щеки вновь заливаются краской.
Молодой человек еще раз улыбнулся и, разведя руками, произнес низким теплым голосом:
— Ну что ж, будем ждать, пока мармит нагреется… У вас, милая дама, чай хороший?
Проводница пожала плечами. Чай как чай. А сама уже решила, что заварит ему из собственной пачки и подаст в заварочном чайнике прямо в купе, хотя по ранжиру ее вагона делать этого не полагалось.
— Две минуточки только подождите, — произнесла она с мягкостью, на какую была способна. — Побудьте у себя в купе.
— Благодарю.
Молодой человек слегка поклонился и отбыл восвояси.
Проводница Роза, прислонив короткопалые руки к мармиту и ожидая закипания воды, пригрелась и подумала вдруг, что прожила жизнь ничем не примечательную. Ей исполнилось уже тридцать четыре года, она кормила десятилетнего пацана, который не обещал вырасти в нечто особенное, скорее грозил превратиться в слушателя специнтерната для трудных детей.
Сие произведение было создано бригадиром поезда Москва — Махачкала в первом же Розином рейсе. Уже на тридцатом километре от столицы бригадир застегивал штаны и не хотел глядеть ни на Розу, ни на унылый пейзаж за окном, а мечтал пробежать к своему вагону и выкушать стакан «Столичной». Сегодняшний секс ему был неприятен…
Роза была растерзана. Новенькая форма с петлицами даже треснула под мышками от напора бригадира. Он так больно целовал Розины губы, что проводница не заметила, как превратилась в женщину, а произошло это ровно в два поцелуя. Так что, когда через пару месяцев девушку начало подташнивать по утрам, она никак не связала недомогание с поцелуями бригадира.
В общем, в положенные сроки она родила.
Заваривая чай Белому — так она про себя назвала красавца блондина, — Роза более ни о чем не вспоминала, так как воспоминания были неприятны, а в поезде она жила жизнью столь же непримечательной, что и семейная, но зато стабильной. Была хозяйкой положения, стараясь уберегать себя от отрицательных эмоций тем, что сама создавала их пассажирам…
Наконец мармит закипел. Роза выставила на поднос заварочный чайник, пачку печений, сахарницу и бочком пошла к купе Белого.
— Можно к вам? — постучалась и спросила голосом столь елейно-противным, что самой стало не по себе.
— Конечно-конечно! — Белый поднялся с полки и распахнул перед Розой дверь до самого предохранителя. — Я вам столь благодарен! Весь вечер хотелось чаю!
— Пять рублей, — неожиданно для себя сказала Роза.
— Да-да, — встрепенулся пассажир, а Роза назвала себя идиоткой, естественно, не вслух.
— Можно потом, — попыталась исправиться. — А можно и вовсе не платить, такая мелочь!
— Правда? — Белый успокоился. В двух карманах он не обнаружил ни копейки, а так как был лишен памяти, волновался, что и в других случится пусто. — Может быть, не откажетесь почаевничать со мной? Пассажиров ведь немного и вас вряд ли хватятся?
«Господи, какой он красивый», — думала про себя Роза и, ошеломленная, смотрела Белому прямо в глаза, обнаруживая в них коктебельскую волну, кусочки сердолика, небесный простор и многое-многое другое из своей мечты.
— Так могу я рассчитывать на вашу компанию? — Белый тоже смотрел в самые проводницыны глаза, но не искал в них ничего, а потому и не обнаруживал.
— Сейчас, я только за чашкой!
Роза убежала, а молодой человек сел возле окна, скрестив на груди руки. Бледные пальцы особенно контрастировали с черным пуловером под горло. Он улыбался, глядя в окно, и пытался вернуть свою память…
— Вот и я! — возвестила Роза, явившись в милом ситцевом платьишке и с большой красной чашкой в руках.
— Как мило, — подтвердил Белый, вежливо встал и чуть поклонился проводнице. А может, ей только почудился этот легкий поклон.
Затем Роза разливала чай, приговаривая, что сладостей даже в вагоне-ресторане нет, вот только печенье, на что молодой человек ответствовал, что это ничего, что сладкое он почти не потребляет.
— Может быть, что покрепче? — почти расслабилась проводница, глотнув свежего чая и согрев желудок. — Есть водка! — подмигнула.
Роза всегда брала в рейс несколько бутылок водки, подрабатывая перепродажей, но Белый слегка закатил глаза, подумал и ответил странной фразой:
— Пожалуй, я не пью.
— И я! — обрадовалась Роза, наврав, так как частенько перед сном выпивала грамм сто. — Станем просто чай пить!
Они посидели несколько минут молча, причем все это недолгое время Роза смотрела в ночное окно и видела там отражение Белого, который тоже смотрел на женщину и улыбался.
— Как приятно вот так вот… — произнесла Роза тихо, опустив глаза в пол, впрочем, заметив при этом, как по ковровой дорожке нагло, шевеля во все стороны рыжими усами, ползет жирный таракан. Автоматически проводница выбросила ногу вперед, ловко накрывая насекомое деревянным каблуком. Смачно треснуло.
