Руди Данциг - В честь пропавшего солдата (1984-1985)
«Сколько тебе лет?» — Снова испытующий взгляд.
«Одиннадцать. Я только что перешёл в шестой класс».
«Одиннадцать, как мы и думали. Это хорошо, вы вместе сможете делать домашние задания».
Она выходит из комнаты, и я послушно следую за ней.
Во дворе она наполняет кастрюлю водой и бросает туда картофель.
В пристройке, используемой как кухня, она ставит кастрюлю на плиту.
Она энергично забрасывает дрова в печь и сильно ворошит их. Летят искры.
«Твоя мама готовила на печи?»
Я киваю, боясь, что она может меня выгнать и поэтому решаю соглашаться с ней во всем.
На мгновение я вижу мою маму в летней теплой, светлой кухне, балконная дверь открыта, и я играю снаружи.
Большой круглый зад женщины неуклонно движется в мою сторону, она подметает каменный пол.
Она отталкивает меня твёрдой рукой со своего пути в сторону открытой двери.
Дрожа от холода, я выхожу за ней и смотрю на дамбу, лежащую параллельно горизонту.
Я слышу море: где-то за ним Амстердам.
Когда женщина возвращается в дом, я не решаюсь остаться снаружи и послушно следую следом.
Я сажусь на стул у окна и жду. Тикают часы. Я начинаю дремать и испуганно просыпаюсь, когда слышу у входной двери шум голосов, который вдруг замолкает.
Голос девочки спрашивает: «Он сидит в гостиной?»
Я вижу, как поворачивается дверная ручка.
3
…Это картофель с мясом. Без овощей. Два больших блюда стоят на столе, во главе которого отец семейства.
Время от времени кто-нибудь молча наполняет свою тарелку, например долговязый парень рядом со мной делает это уже в третий раз.
Я разглядываю сидящих за круглым столом. Кроме меня ещё шестеро детей. Все светловолосы, все крепкого телосложения и молчаливы. Они едят, сгорбившись за столом, будто напряженно работают, и не проявляют никакого интереса ко мне.
Я чувствую себя рядом с ними худым и маленьким, и стараюсь, чтобы мои действия над тарелкой были незначительны и малозаметны. Стараюсь подносить ко рту небольшие куски.
В стратегически благоприятные моменты я стараюсь быстро и незаметно укусить и проглотить. Я осязаю эту вкусную сытную пищу.
Очень скоро я насыщаюсь и начинаю ощущать свинцовую тяжесть в теле и усталость.
Вязкая волна тепла, обжигая, поднимается из желудка вверх. Я цепляюсь пальцами за края стула и думаю о доме…
Всё больше людей наполняют с шумом комнату, среди них только мальчик и девочка примерно моего возраста, да еще одна хромая девочка явно младше меня. Она ковыляет по комнате, опираясь на стол или на стену.
Позже всех пришли старшие дети; большой, узловатый парень, который пожал мне руку и представился «Попке», и громкоголосая девушка с пухлыми грудями под облегающем платьем. Она вошла, громко говоря, но когда увидела незнакомого мальчика, тотчас резко замолчала, словно бы в доме был больной или покойник.
Они рассматривали меня: незнакомый маленький мальчик в их доме, сидящий на неудобном стуле.
После небольшого, неловкого молчания они стали переговариваться друг с другом шёпотом.
Время от времени я слышал их приглушённый смех. Когда я посмотрел в их сторону, одна из девочек рассмеялась и быстро вышла из комнаты.
Так было до тех пор, пока отец командным тоном не сказал: «Прекратите это сейчас же».
Он вошёл в дверь в чёрных носках, в старых, слишком коротких штанах на худом теле.
С небольшой кривоватой усмешкой он доброжелательно меня осмотрел.
«Ты прибыл из города, чтобы увидеть, как мы тут живём, нет? Ну, мальчик, о нас уже известно в Амстердаме? — Он огляделся. — Давайте посмотрим, сможем ли мы все вместе сделать из него человека».
Он похлопал меня по плечу и занял место напротив. Всё шло к новому допросу, и я вжался в глубину моего стула насколько это было возможно, но мужчина наклонился вперед и с мученическим выражением лица растёр сначала одну ногу, а затем другую. Хромая девочка показательно демонстрируя преданность своему отцу, положила руку ему на колено и склонившись к спинке его стула, стала с любопытством меня разглядывать. Было ясно, что это всё демонстрируется для меня.
«Это твой новый приятель, Пики», — сказал отец.
«Обойдешь с ним дом и покажешь ему всё, тогда ему будет не так страшно».
Но между нами всё ещё была пропасть, как между незнакомыми людьми. Я старался не смотреть в сторону девочки и неуверенно глазел на её отца. Я чувствовал, что он был мягким человеком, и что он меня, без особых церемоний, уже принял в семью.
Движения его были неторопливы, иногда казалось, что он ласково поглаживает воздух.
Он сел неподвижно и посмотрел на меня ласково и обнадеживающе.
«Если он будет рядом, — подумал я, — то все не так уж и плохо».
Девочки принесли посуду и расставили её по столу с большим шумом. Отец взял меня за руку и указал мне на моё место за столом. «Там, между Попке и Мейнтом. С мужской стороны». Он огляделся: все ли собрались и сказал тихо, почти неслышно: «Пора».
Скрип стульев затих. Наступила тишина, словно маленькую комнату накрыло пуховой периной.
Вся семья сидела, сложив руки и склонив головы. Я посмотрел на женщину, которая даже с закрытыми глазами создавала впечатление, словно она меня видит насквозь. Она начала делать странные шевеления губами, словно облизывала зубы во рту.
Я быстро закрыл глаза и повторил движения губами вслед за другими, стараясь краем глаза не пропустить, когда молитва закончится.
Раздался хор голосов, которые различимо забормотали: «Господи, благослови, за то что ты ниспослал нам. Аминь».
«Разве вы не молитесь перед едой?» — спросила женщина. Я искал достаточно правдоподобное объяснение, но мужчина ответил за меня.
«В городе существуют другие правила, не так ли, мальчик?»
Он не смог сдержать улыбку, посмотрев на меня.
Картофель с мясом. Я не могу вспомнить, когда я в последний раз ел мясо в Амстердаме.
А здесь его можно получить столько, сколько хочешь, нужно просто подать тарелку.
Ели все тихо и быстро. Я умудрился сделать всё то, что никогда позволялось делать дома: положил локти на стол и держал голову чуть выше тарелки. Никто не смотрел, как я ем. Я не мог удержаться и глотал большими кусками, давясь.
Незаметно я пытаюсь положить вилку, но чувствую взгляд женщины. Аромат пищи вызывает у меня приступ тошноты. Кто-то проронил несколько слов, остальные молча продолжают есть.
Я слышу стук вилок и звуки поглощения еды. Мой желудок сжимается, и прежде чем я что-то могу с собой сделать, у меня начинается яростная отрыжка. Я чувствую, как краснею от стыда, но кажется никто не обращает внимания на этот животный звук. Только женщина делает паузу в движении вилкой и смотрит на меня.
Когда все покончили с едой, отец семейства подает тихий сигнал голосом: «Диет».
Девушка в облегающем платье встаёт и вытаскивает книгу из буфета.
«Закон дал нам Моисей, наследие обществу Иакова…»
Открытая книга лежит у неё на коленях, и читает она монотонно-гудящим голосом. Я пытаюсь понять, что она читает.
Иногда она говорит несколько слов за раз, иногда замедляется и снижает голос. Наконец она заканчивает.
«И он был царь Израиля, когда собирались главы народа вместе с коленами Израилевыми…»
Её голос звучит громче:
«вместе с коленами Израилевыми…»
Её голос окончательно затихает.
Во время монотонного чтения кажется все погружаются в послеобеденную дрёму. Девушка закрывает Библию и кладёт её обратно в буфет. Мать семейства довольна, её лицо счастливо, когда она смотрит на меня. Я вдруг снова проголодался. Будет ли что-нибудь подобное сегодня на ужин? Над столом висят глянцевые бумажные ленты, закрученные в разные стороны и усыпанные трупиками мух. Одна из мух ещё жива и жужжит так сильно, что у меня появляется неприятный холодок пониже спины.
«Милый Бог, позволь мне быстрее вернуться домой. Помоги мне и защити меня. Я сделаю всё, что ты прикажешь…»
Может и за эту муху помолиться тоже?
Стулья отодвинуты, все встают из-за стола. Что же теперь? Будет что-то новое или я должен вернуться на свой стул у окна?
Мейнт и младшая девочка, выходят из комнаты. Я чувствую руку отца, которая подталкивает меня к выходу.
«Осмотрись во дворе».
Когда я выхожу, сильный порыв ветра налетает на меня и изо всех сил толкает в грудь, у меня перехватывает дыхание.
Я сильно наклоняюсь вперед, под воздействием ветра, хватая воздух ртом и отступаю на два шага назад.
Двое детей заворачивают за угол дома, там подветренная сторона и стоит скамейка.
Я стеснительно иду за ними и ломаю голову, что мне сказать им, или что они могут спросить у меня.
