Марина Левицкая - Краткая история тракторов по-украински
Отец жил в совершенно другом мире. Он был конструктором и каждый день ездил на работу на тракторный завод в Донкастер. На свою зарплату он покупал вещи, которые приобретали его сослуживцы: новую одежду (чем тебе не нравится эта рубашка? я могла бы ее залатать), фотоаппарат (какая от него польза?), проигрыватель и виниловые пластинки (деньги на ветер!), книги (а в библиотеке столько хороших книжек!), разнообразные инструменты (чтоб мастерить дома всякие дурацкие штуки), мебель (в кооперативном можно было купить дешевле), новый мотоцикл (гасает, как малохольный). Каждую неделю он отдавал маме стабильную, довольно щедрую сумму на хозяйство, а остальное тратил на себя.
Таким образом за пятьдесят лет экономии, консервирования, стряпни и шитья мама скопила на черный день несколько тысяч фунтов — из тех денег, которые отец отдавал ей каждую неделю. Она приготовила для голода ответный удар и по ночам чувствовала себя в полной безопасности, поскольку могла передать эту безопасность в дар своим детям — в случае, если голод все же нагрянет. Но дар обернулся проклятием, и, к нашему стыду, мы с сестрой погрызлись из-за этого маленького маминого наследства.
После нашей перепалки на похоронах мы начали забрасывать друг друга гневными письмами и изливать злобу в телефонные трубки. Как только все это началось, остановиться уже было невозможно.
Она позвонила мне однажды вечером, когда Анна уже спала, а Майка не было дома. Хотела, чтобы я отказалась от части наследства в пользу одной из ее дочерей, покупавшей себе квартиру. Телефон прозвонил девять раз, и только после этого я сняла трубку, потому что знала — это она. «Не бери!» — твердил мне внутренний голос. Но в конце концов я все же сняла трубку, и все те обиды, которых мы никогда друг другу не высказывали, разом выплеснулись наружу. А ведь слово не воробей: вылетит — не поймаешь.
— Ты запугала ее и хитростью заставила подписать это дополнение к завещанию, Вера. Ты украла ее медальон. — (Неужели это я говорю такие ужасные вещи своей сестре?) — Мама любила нас обеих. Она хотела, чтобы мы разделили наследство поровну.
— Только не смеши меня! — Сестра говорила резко и холодно. — Она могла отдать медальон только одной из нас. И отдала его мне. Потому что я была с ней, когда она в этом нуждалась. Я всегда с ней была, когда она во мне нуждалась. А ты — любимица, младшенькая, — ты бросила ее в беде. — (Ничего себе! Как она может говорить такое мне — своей крошке сестренке?) — Ничего другого я от тебя и не ожидала.
Мы обе придерживались той школы дипломатии, согласно которой «лучшая защита — нападение».
— Мама любила меня. А тебя, Вера, боялась. Да, мы все боялись тебя — твоего сарказма, взрывного характера. Ты годами мною командовала. Сколько можно мною командовать?
От этих слов я должна была почувствовать себя взрослой, но наоборот — снова ощутила себя четырехлетней девочкой.
— Ты просто умыла руки, как поступала всю свою жизнь, Надежда. Играла в политику, в эти свои жалкие игрушки. Такая умница — мечтала переделать весь мир, пока другие по-настоящему вкалывали. Ты просто бездельничала, свалив все на меня.
— А ты просто сунула свой нос и все взяла на себя.
— Кому-то же нужно было взять на себя ответственность, ведь о тебе речь даже не шла. У тебя не хватало времени на маму. Куда там! Ты была слишком занята своей потрясающей карьерой!
(Бах! Она задела мое больное место. Меня мучила совесть за то, что я не бросила все и не примчалась к маме. Вера заставляла меня обороняться, но я сразу же перешла в наступление.)
— Вы только послушайте ее! Да ты ни одного дня в своей жизни не работала! Жила на деньги муженька. — (Трах! Удар ниже пояса.) — А вот мне всегда приходилось зарабатывать себе на жизнь. На мне лежит ответственность, обязательства. Мама это понимала. Она-то знала, что такое вкалывать.
— То была настоящая работа, а не эта твоя слащавая бабская благотворительность — полная дичь и пустая трата времени. Лучше бы на огороде копалась.
— Ты же не понимаешь, что такое работа, Вера. С тобой всегда был Большой Дик со счетами на представительские расходы, фондовыми опционами и ежегодными премиями, который ловко проворачивал свои делишки и уклонялся от уплаты налогов. Потом, когда лавочка прикрылась, ты попыталась обчистить его до последнего пенни. Мама всегда говорила, что понимает, почему он с тобой развелся. Ты так мерзко с ним обращалась. — (Ха! В самое яблочко!) — Это говорила твоя родная мать, Вера!
— Она не знала, с чем мне приходилось мириться.
— Зато она знала, с чем приходилось мириться ему.
Телефон плевался и трещал от нашей ярости.
— Твоя беда в том, Надежда, что голова у тебя забита всякой ерундой и ты не знаешь жизни.
— Мне уже, слава богу, сорок семь, Вера, и я знаю жизнь. Просто я смотрю на нее под другим углом.
— Возраст не имеет значения. Ты так и осталась ребенком. И будешь им всегда. Ты все принимала как должное.
— Я тоже шла на уступки. Работала. Пыталась улучшить людям жизнь. Тебе этого не понять, — снова прохныкала четырехлетняя соплячка.
— Вот те на! Пыталась улучшить людям жизнь! Какие мы благородные!
— Лучше посмотри на себя, Вера. Ты только то и делала, что набивала себе карманы, обчищая других.
— Мне приходилось бороться за жизнь. За себя и своих девочек. Легко быть выше, если ты не знала лишений. Когда попадаешь в ловушку, приходится выбираться из нее любыми способами.
(Я тебя умоляю! Она по-прежнему ворошит все это военное старье! Пора уже сбросить весь этот утиль на помойку. )
— Какая ловушка? Какие лишения? Это же было полвека назад! Ты посмотри на себя сейчас! Вся аж извиваешься от злости, как желчная гадюка! — (Я начала говорить тоном социального работника.) — Ты должна научиться избавляться от прошлого.
— Избавь меня от этой прекраснодушной хипповской болтовни! Давай просто поговорим о реальных вещах.
— Если ты будешь вымогать у меня деньги, я лучше отдам их в «Оксфам».
— Ах, ах, в «Оксфам» — как душераздирающе!
Короче, маленькое мамино наследство так и осталось лежать в банке, и после этого мы с сестрой не разговаривали почти два года, пока нас снова не свел вместе наш общий враг.
3
ТОЛСТЫЙ КОРИЧНЕВЫЙ КОНВЕРТ
— Так ты получил письмо от адвоката, папа? — Гм-м. Да-да. Он явно был не расположен к разговору.
— Ну и что ты думаешь?
— Ага, ну… — Он кашлянул. Его голос звучал напряженно. Он не любил говорить по телефону. — Ну, я показав его Валентине.
— И что она сказала?
— Шо сказала? Ну… — Опять кашель. — Сказала, шо закон не може розлучить мужа з его женою.
— Ты разве не читал письмо адвоката?
— Да. Не. Но она усё равно так сказала. Она так думае.
— Но она думает неправильно, папа. Неправильно!
— Гм-м.
— А ты? Что ты ей сказал? — Я пыталась сохранять самообладание.
— Ну шо я можу сказать? — В голосе его сквозила какая-то беспомощность, словно он подчинился силам, над которыми был не властен.
— Ты мог сказать, например, что тебе не нравится эта идея с женитьбой. Ведь мог же?
От страха у меня свело желудок. Я поняла, что он пойдет до конца и мне придется с этим смириться.
— Ага. Да. Не.
— Что ты хочешь сказать этими «да» — «нет»? — От раздражения у меня саднило в горле. Я изо всех сил старалась говорить спокойно.
— Я не можу етого сказать. Я ничого не можу сказать.
— Папа, ради бога…
— Слухай, Надежда, мы поженимся, и усё. И не треба за ето больше говорить.
У меня было такое чувство, будто происходит что-то ужасное, но я впервые видела отца таким бодрым и взволнованным после смерти мамы.
Он уже не первый раз мечтал спасти нищих украинцев. Однажды решил найти членов семьи, которых не видел полвека, и привезти их всех в Питерборо. Разослал письма в горсоветы и сельские почтамты по всей Украине. К нам приходили десятки ответов от пронырливых «родичей», захотевших воспользоваться его приглашением. Но мама положила всему этому конец.
Теперь я видела, что отец направил всю свою энергию на эту женщину и ее сына, которые должны были заменить ему семью. Он мог бы говорить с ними на своем родном языке. Таком красивом, что любого сделает поэтом. А украинские пейзажи кого угодно превратят в художника. Выкрашенные голубой краской деревянные хаты, поля золотистой пшеницы, серебристые березовые рощи и широкие реки, неторопливо и плавно катящие свои волны. Хоть он и не вернется на родину, сама Украина приедет к нему домой.
Я была в Украине. Видела бетонные жилые корпуса и реки с дохлой рыбой.
— Папа, Украина не такая, как ты запомнил. Она сейчас другая. И люди другие. Песен больше не поют — разве только водки напьются. Их интересуют только покупки. Западные товары. Мода. Электроника. Американские модели.
