Лишний в его игре - Филипенко Алена Игоревна
Поэтому я не стал долго гадать, какие эмоции должна была вызвать у мамы построенная Хмурем фигня, и сломал ее.
Старушки на лавочке возмущались — чего это я такую красоту разрушаю? Я заявил с умным видом: «Не по ГОСТу все! Нарушает нормы!», и только тогда старушки затихли. ГОСТы — это святое, против них не попрешь.
Тяжело разрушать чужое творчество, но то, что построил Хмурь, ломать было приятно. Всего за час я не оставил ничего от его трудов. Так ему и надо. Дорого бы я отдал за то, чтобы увидеть его лицо, когда он обнаружит руины!
Но я вижу его лицо сейчас: в школе Хмурь сразу набрасывается на меня:
— Какого черта ты сделал?
Его глаза горят. Он скалится, обнажая верхние зубы.
— Чего сделал? — притворяюсь, что не понимаю.
— Не прикидывайся! Ты сломал все, что я построил.
— Не понимаю, о чем ты.
Он рычит, топает ногой от бессилья. Хватается за голову:
— Ты просто выносишь мне мозг! Когда-нибудь я тебя точно убью!
С этими словами он уходит.
— Спасибо, взаимно! — кричу я ему в спину и довольно улыбаюсь.
* * *
Недавно замесили крутое граффити на стене загса. На уровне головы — мужскую черную шляпу-котелок; рядом — развевающуюся фату, а между ними вверху — разлетающихся голубей. Получилось здорово, будто специальный стенд для фото. Можно побыть женихом и невестой. Мы и сами подурачились, пофоткались: «примеряли» на себя фату и котелок, припадали на одно колено, запускали в небо голубей, поднимали друг друга на руки. Фотки вышли классные.
Людям наша идея тоже понравилась. У стены загса мы часто наблюдали парочки, которые встают в позы по нашей задумке и фотографируются. А однажды я даже молодоженов увидел. В общем, такая гордость пробирала!
А сегодня знаете что? ЖКХ берет и закрашивает всю стену! И котелок, и фату, и всех голубей подчистую… Уродливой такой краской, темно-желтой.
Как тут не отомстить? Мы приходим к их конторе вечером, после закрытия. Лезем на крышу по пожарной лестнице, встаем над входной дверью, достаем альпинистские веревки. Мы с Башней привязываем веревки к себе и к трубе. Каспер и Жук нас страхуют, а мы лезем вниз. Остаемся на уровне третьего этажа, далеко от окон.
И рисуем на стене огромную жопу.
Жопа выходит шикарной. А главное — до нее фиг долезешь, чтобы смыть. Уверен, она тут еще долго будет красоваться и радовать работников ЖКХ.
Забираемся обратно, радостно поздравляем друг друга, собираем стафф и спускаемся. Смеемся, делимся предположениями, какие лица завтра будут у сотрудников, когда они придут на работу. И тут…
— Добрый вечер, молодые люди.
Я вижу маму, а за ней — Хмуря, на лице которого застыла мерзкая ухмылочка. Они стоят у здания ЖКХ. Вид у мамы такой, как будто она одним взглядом сейчас здесь все заморозит. Я резко останавливаюсь. Остальные следуют моему примеру.
— Мама? — Я в растерянности.
— Извини, сын, что недооценивала твой талант, — холодно отвечает она. — Была не права.
— Я… Мы… — запинаюсь я. Судорожно пытаюсь придумать какую-то отмазку, но понимаю, что ничего не сработает. Скорее всего, мама видела весь творческий процесс.
— Марш. Домой.
Она будто не говорит, а стреляет острыми льдинками. Резко разворачивается и уходит, Хмурь семенит за ней, как домашний пудель. Я переглядываюсь с крю. Парни сочувственно кивают на прощание.
У мамы есть особая сила — подавлять волю людей. Я мог бы послать ее ко всем чертям, но вместо этого понуро плетусь следом. Чтобы хоть немного поднять себе настроение, в дороге представляю, как подвергаю Хмуря всяческим пыткам.
Дома мама заявляет, что никакого доверия мне больше нет. Я глупый ребенок, и место мне в детском саду. Она даже не повышает голос. Но между нами словно вырастает стена.
Она смотрит на меня как на чужого человека. Она разочарована, я не оправдал ее надежд. Почему-то от этого мне в сто раз паршивее. Лучше бы накричала…
* * *
На следующий день в школе я подлавливаю Хмуря в туалете и бью по лицу. Он не отвечает, хватается за нос, задирает голову. Ни слова не говоря, я иду назад в кабинет. Когда Хмурь возвращается, он делает вид, что между нами ничего не произошло.
Мама теперь не доверяет мне во всем. Когда я собираюсь гулять с компанией и сообщаю, что иду к Антону в гости, она вручает мне фотоаппарат и требует фото для отчетности. Мне нужно зафоткать себя у Антона.
Но кажется, я знаю, как решить эту проблему.
Перед тусовкой с крю забегаю к Антону. Зайдя в комнату, от удивления открываю рот. Видимо, я застал Антона в момент важных перемен.
Посередине комнаты стоит большая коробка, в ней — все вещи по мотивам звездной саги: плед, свернутые плакаты, статуэтки, задротская одежда. Зато на стене теперь — постеры к «Форсажу», плакаты с гоночными автомобилями. Из вазы торчат гоночные флаги, на полках — коллекционные модели машин.
— Вау! — восхищенно говорю я. — Тебя можно поздравить?
Вот только вид у него убитый. И голос тоже:
— Лучше пожелай мне: покойся с миром. — Он бросает на верх коробки рюкзак-гроб.
— Эй-эй-эй! — ударяюсь в ободрения я. — Что за настрой? Соберись, тряпка! Вон Доминику за тебя стыдно. — Я киваю на плакат. — Так что произошло?
— Я порвал с Ксюхой. Стал беситься из-за этой дурацкой клички, Энни. Потом отказался участвовать в ролевых играх и ходить в «Убежище». Затем сказал, что вообще все это ненавижу.
— А она что?
— Она вышла из себя. Заявила, что если я не хочу разделять ее интересы, то я ей нафиг не нужен. И я… я ушел. И вот. — Он обводит глазами комнату. — Я думал, мне станет легче, но нет. Все болит, все ломает, как при гриппе. Я… Может, я погорячился? Ведь для нее это много значит, и так важно, чтобы я ее поддерживал…
— Так, никаких сомнений, — жестко обрываю я. — Ты все сделал правильно. То, что она от тебя хочет, — это не просто «разделять интересы». Она хочет подмять тебя под себя. С ней ты терял себя, разве не было такого чувства?
Немного подумав, Антон неуверенно и удивленно кивает:
— Ты прав.
— Вот и отлично! Следуй своему плану. А там, глядишь, она одумается, поймет, что перегнула планку, и сама прибежит к тебе.
— Хорошо. Спасибо. — Антон внимательно смотрит на меня. — Если бы не ты, я бы не решился на такой шаг.
Становится неуютно. Провожу по волосам, от макушки к затылку и обратно.
— Да ладно, чего ты…
— Не хочешь сходить на гонки? — вдруг спрашивает он. — Сегодня вечером. У меня два билета есть.
— Не, Тох, у меня вообще-то другие планы, — смущенно говорю я. Я вижу, что это очередная попытка подружиться, но я не нуждаюсь в новых друзьях, у меня их полно. — Да и гонки не очень… Вообще я тут по-другому поводу. Заскочил на пару минут. Такой вопрос: моя мама знает, как выглядит твоя комната?
— Да, — кивает Антон. — Пару раз на занятия она приходила ко мне сама.
Я обвожу глазами комнату, беру из коробки один из плакатов, разворачиваю. С плаката на меня смотрит Оби-Ван.
Вешаю плакат на стену. Затем беру два стула, ставлю у стены. На полку напротив устанавливаю фотоаппарат с включенным таймером. В кадр влезают обои, стулья и ОбиВан.
— Садись, — велю я.
Антон послушно садится рядом. Он удивлен, но даже ни о чем не спрашивает. Вздыхаю: вот же тряпка. Впереди у него еще очень долгий путь.
Мы фотографируемся напротив стены. Я смотрю фото и радуюсь:
— Отлично!
А потом поясняю Антону, зачем мне это.
— Окей, — грустно говорит он.
— Кстати… — Я смотрю на плакат. — Можно заберу Оби-Вана? А еще… у тебя не найдется лишний рулончик этих обоев?
Он удивленно кивает. Мне везет: остатки обоев после ремонта не выбросили. Я отмеряю нужный кусок (такого размера, чтобы влез в кадр и полностью закрыл обзор) и скручиваю. Уже позже, дома, клею плакат на кусок обоев. Сую в тубус, который прячу на улице под теплотрубами, чтобы у мамы не возникло вопросов, почему я все время ухожу к Антону с тубусом, а на тусовках таскаю его с собой. Теперь в любом месте я могу имитировать комнату Антона: хоть в подъезде, хоть под мостом.
