Чарльз Буковски - Из блокнота в винных пятнах (сборник)

– Чинаски? – спросила она.

– Да, Мэри, – ответил я. – Это Алта.

– Он спит, – сказала Мэри.

– Давайте не станем его будить, – сказала Алта.

Мы дошли до столовой или кафетерия, или что у них там, и взяли себе кофе.

– Врачи ему дают 6 недель максимум. Он бы предпочел лежать дома, но им нужно оперировать. Надо отрезать кое-что еще. Ноги.

Господи, подумал я, ну и сколько еще они могут отрезáть? Чтоб он протянул еще 6 недель?

– Я ему читала кое-что ваше, и ему понравилось, – сказала Мэри.

– Спасибо.

Вошел пациент; кружа на месте, он разговаривал сам с собой. Взял пустую кофейную чашку и принялся говорить в нее.

– Господь носит зеленые чулки, – говорил он. – У Господа девять голов и нет половых органов. Его любимая игра – баскетбол…

Затем поставил чашку и вышел.

– Это бывший знаменитый актер В. М.… Безвредный.

В. М.? Это был В. М.? Симпатичный мальчик-раб, что обрушивал на язычников сами храмы после того, как львов поубивал?

– Наверное, Джон уже проснулся, – предположила Мэри.

– Мы можем в другой раз прийти, – сказала Алта.

– Давайте попробуем, – сказала Мэри.

Мы вернулись в палату. Мэри почувствовала, что он не спит.

– Джон, к тебе гости…

Под простыней лежал этот маленький дядька. От ног его мало что осталось. Руки, кисти ему оставили. Руки у него выглядели очень бледными. Но у него было великолепное лицо, у него было лицо маленького бульдога. В нем виделось много упорства. Это слово – добрее, чем «мужество».

Я взял его за руку.

– Здрасьте, Джон, я Чинаски. Я тут с Алтой.

Алта взяла его за руку.

– Здравствуйте, Джон, мы рады вас видеть. Если мы можем что-то сделать, вы нам скажите.

Мэри поправила подушку у него под головой.

– Слушайте, – попросил он, – может кто-нибудь приоткрыть окно? Здесь очень жарко.

Алта встала и немного открыла окно.

– Я вас долго искал, Джон, сорок лет. Я сам, бывало, болтался по Банкер-Хиллу и голодал, как вы.

– У вас голос мягкий, – сказал он, – но спорим, вы и крутым быть можете, если захотите.

– Угадали, – сказала Алта.

Я стал рассказывать Банте, как нашел отель и сходил к нему в номер, и постучался в дверь. Рассказал, где перепрыгнул через ограду и как этот отель выглядел.

Он улыбнулся.

– Вы не туда зашли.

– Что?

Банте слегка хохотнул.

– Я жил в отеле чуть получше.

– Ну, вот я вас и нашел…

– Это правда…

– Вы от меня скрылись на какое-то время.

– Да, моя катастрофическая карьера в Голливуде.

– Я уверен, вы и хорошую дрянь там писали. Человеку ж надо как-то жить…

– Ну да, – улыбнулся он.

– Вам дать воды или чего-нибудь? – спросила Алта.

У нее больше здравого смысла, чем у меня.

– Да, не мог бы мне кто-нибудь сигарету прикурить?

Мэри достала одну из пачки и вложила Джону в руку. Тот поднес покурку ко рту, и Мэри чиркнула спичкой.

Джон затянулся.

– Спасибо.

– И как же оно было в Голливуде, Джон?

– Как было, так и было. У каждого сценариста отдельный кабинетик. Мы сидели на зарплате. Немного чего делали. «Мы вам дадим знать, когда понадобитесь», – говорили. Шли месяцы. Там какое-то время пробыл Фолкнер. Он просто заходил к себе и принимался пить. Пил каждый день. Ни дня не пропускал. В конце каждого дня нам приходилось его оттуда выволакивать и загружать в такси. Мы получали зарплаты за то, что ничего не делали, просто за то, что сидели там. У нас как будто отрезали яйца и выпустили на пастбище. Нам словно бы платили за то, что мы торчим в преисподней.

– Но вы же все равно писали книги, Джон, – это больше никто бы не смог.

– Я недостаточно делал, – сказал он, – я бросил.

– Этого хватило.

– Вы бы слышали, как Хэнк о вас говорит, – сказала Алта.

(Хэнк был я. И сидел тут же.)

Тут повисло какое-то молчание. Алта дотянулась и взяла Джона за руку.

– Вы хорошая девушка, – сказал он. – Хэнку повезло.

– Ну, – сказал я.

Потом Джон снова заговорил.

– Есть тут один молодой врач-пижон. Заходит, осматривает меня, а потом говорит: «Так-так, мне кажется – пора. Нам просто придется отчикать от вас еще кусочек, старина!» Так и говорит: «отчикать». Знаете, вот так вот просто – отчикать. И всё. Не люблю я его.

– Сукин сын, – сказал я. – Да я ему жопу надеру!

Он выдохнул дымом.

– Все в порядке, Хэнк, не стоит…

Затем Банте опустил руку с сигаретой. Рука так и осталась лежать. Настала тишь для всех нас. Сигарета дотлела до его пальцев. Мэри протянула руку, взяла у него окурок.

– Опять уснул. Вам лучше пойти. Я еще ненадолго останусь. Вы себе не представляете, сколько это для него значило – что вы пришли.

– Мы еще придем, Мэри…

Мы вернулись на трассу с ее движением после работы. Казалось, все это не важно. Мы с Алтой почти не разговаривали. Все было очевидно: то, что происходит с людьми, хорошими, плохими, даже ужасными – едва ли честно. Но «честно» – всего лишь словарное слово. Мы ехали дальше среди металлических машин жизни в капкане мира в капкане…

Джон Банте пережил операцию, еще одну. Всю процедуру начали с того, что ему отрезали одну стопу, затем другую. И продолжали кромсать его и дальше. Наверное, без этого он бы умер, но такой вариант едва ли казался намного лучше.

Мэри позвонила мне и сообщила, что он снова дома, и они хотели бы пригласить нас на ужин.

– У нас даже немного вина есть, – сказала она мне. Назначили дату.

Когда мы приехали, Банте сидел за столом. В инвалидном кресле. Так казалось приятнее, чем когда он лежит под простыней. Тут же были его сын Хэрри и невестка Нана. Мэри нас познакомила. Мы сели, и Мэри разлила вино.

– Я выпью с вами стакан вина, Чинаски, – сказал Джон.

– Честь для меня…

Мы подняли.

– Вам нравится вкус, Чинаски?

– Отличный у него вкус, Банте.

– Хэрри и Нана читают ваши книжки. Теперь вот пристрастились.

– Меня учил мастер, некто Джон Банте.

– Вы б и без него пробились.

– Я позаимствовал что-то в стиле. Но, черт, по содержанию мы различны, Джон. Вы пишете как добрая душа; во мне же больше от сволочи.

– Вы правы. Выпейте еще вина. Мэри, проследи, чтобы Хэнку еще вина досталось.

Затем Мэри подала ужин, Нана ей помогала. Еду готовила она. Сделано все было мило. Мы поели быстро, перебрасываясь мелкими фразами. Затем доели, опять налили вина.

– Я выпью еще стакан вина с вами, Чинаски! Для меня это важный случай!

– Еще один, и хватит, – сказала Мэри.

– Я слышал, вы у «Муссо» бываете, – сказал Джон.

– Бывало, ходили туда раз в неделю, когда там жили, – сказала Алта. – А теперь мы в Сан-Педро и ходим туда не слишком часто.

– Вам надо побывать у «Чейзена», – сказал Банте.

– Слишком для меня шикарно, – признался я.

Джон пил свой второй стакан. Он приходил в себя. Мне очень это нравилось. Я так и чувствовал, как к нему возвращается жизнь.

– Я сам часто ходил в «Муссо». Сижу как-то за столиком, и тут заходит мой любимый писатель. Рыжий Дылда. Знаете, кто такой Рыжий Дылда?

– Нет…

– Синклер Льюис.

– Святый боже! – Но больше я ничего не сказал. Синклер Льюис у меня любимым не был.

– Эй, а что это вы курите? Странный какой запах!

– Это сигареты из Индии. Без никотина, но под вино очень здорово.

– А мне можно?

Я взглянул на Мэри. Та кивнула «да». Я поджег одну и вложил ему в руку. Алта обошла стол с пепельницей.

– Пепельница вот, Джон. Чувствуете?

– Да, спасибо. В общем, сижу я, а тут заходит Рыжий Дылда. В смысле, для меня это – как Бога увидеть, понимаете?

– Да, понимаю, – ответил я.

– В общем, он садится за столик с двумя женщинами, заказывают. А я просто пацан, понимаете, и тут сижу такой… в одном зале с Синклером Льюисом… Ему принесли бутылку вина, и они с дамами выпили. Вот он, сидит, Рыжий Дылда. Казалось, это совершенно невозможно. Не хотелось его беспокоить. Я пытался сдержаться, но не мог. Я был один. Но у меня при себе блокнот, и я делал вид, будто пишу сценарий. Только этого я терпеть не мог. Ну и вот было у меня много чистых страниц. Я вырвал одну и подошел к Синклеру Льюису. Встал у его столика. Он разговаривал с одной из женщин… Мне кажется, эта индийская сигарета погасла…

Алта встала и вновь подожгла ему от своей зажигалки.

– Они постоянно гаснут, химикатов нет, знаете.

– Спасибо, Алта… В общем, я там постоял, а потом говорю: «Прошу прощения, мистер Льюис…» – Он посмотрел на меня. Его дамы тоже посмотрели на меня. «Я писатель. Меня зовут Джон Банте. Вы уже давно у меня любимый писатель. Мне очень бы не хотелось вас беспокоить, но я вот. И не могли бы вы подписать мне этот листок бумаги?»

Повисла пауза. Джон допил вино. Все было так, будто он снова стоял в «Муссо» у столика Синклера Льюиса. Затем продолжил.

– Синклер Льюис повел себя так, словно меня там не было. Не обратил внимания на листок, что я ему протягивал, и снова заговорил с одной из женщин.