Даниил Гранин - Иду на грозу
— Ты про кого?
— Про Тулина, конечно.
— Считается, что талантам многое следует прощать.
— Прибедняешься? У тебя тоже способности.
— Неужели Агатов отошлет меня?
— Тогда я тоже уеду.
— Не дури. В крайнем случае Тулин уладит. Он не допустит. Я ему нужен.
Темнота хлынула из-за гор, как наводнение, затопила долину, поселок выкарабкивался из тьмы, включая огни в домах, огни на дороге, цветные огни аэродрома.
Кати не было дома. Женя скинула туфли. Охая, потирая ноги, легла на кровать.
— Иди сюда.
Ричард осторожно прошел темную комнату.
— Садись.
Он сел, нашел в темноте ее руки. Она почувствовала, как все в ней сжалось. Хорошо, что он не видел ее лица.
— Я бы тоже хотела выдавать всем правду, как ты. Но мне жалко людей.
— Какие у тебя холодные руки, — сказал он.
Он наклонился и поцеловал ее, царапая очками.
«…И тогда уже ничего нельзя будет изменить», — подумала она. Может быть, они поженятся. После всего этого они поженятся. Только бы скорей это произошло, и тогда все другое кончится и станет ясно. Она не шевелилась. Он мог делать сейчас с ней что угодно.
Рука его легла к ней на грудь.
— Не надо, — сказала Женя.
Он с усилием отстранился.
— Я пойду, — сказал он.
После его ухода осталась темнота. Женя чувствовала себя измученной. Она лежала, и улыбалась, и ругала его, и благодарила его, и жалела, и презирала его.
Посреди ночи она разбудила Катю:
— Это все неправда, неправда.
— Что случилось? — спросила Катя.
— Не может быть, что на свете существует один-единственный человек, с которым можешь быть счастлив. И как раз его-то и встречаешь.
— Господи, что ее заботит! Мало за тобой бегают?
— Но пойми, это ж абсолютная чушь. Вот тебе нравится Алеша. Из миллионов ты нашла именно того, кто предназначен тебе судьбой. И в целом мире нет другого! Так, что ли? И эта твоя мечта оказалась в твоем институте и в твоей группе. Какое совпадение! Да на земле существует не меньше тысячи парней, которые могут стать единственными навеки. Ах-ах! И нечего устраивать трагедии.
— Да кто устраивает? — возмутилась Катя. — Ты что, поссорилась с Ричардом?
Опять Ричард! Будто никого, кроме Ричарда, представить невозможно.
— Ну чего ты, успокойся, сколько раз вы уже ссорились. Он ведь без ума от тебя. Чего тебе еще надо?
Действительно, чего ей еще надо? Она и Ричард. Все уверены, что это — самое лучшее. Что это неизбежно. Ничего другого не может быть.
Она лежала, крепко закрыв глаза, но слезы все равно текли. Ей хотелось думать, что она поссорилась с Ричардом. Что все из-за этого, и ничего другого нет.
4
Несколько недель Крылов потратил на сооружение специальной установки по измерению заряженности самолета.
Тулин был рад: хоть на время Крылов отцепится. Было утомительно воевать на два фронта: с одной стороны Агатов, с другой — Крылов.
Нужен был высоковольтный выпрямитель. Алтынову, как водится, повсюду отвечали: «Не предусмотрено, почему не оформили заявку в прошлом году?» Крылов поехал с ним в Москву. В главке они долго бродили от стола к столу, пока Алтынов не выяснил, что все зависит от некой Машеньки. Она была какой-то помзамнач, но Алтынов давно убедился, что самые сложные аппараты добываются за самыми невзрачными столами. Машенька была смешливой, конопатой, чем-то похожей на мокрого воробья.
— Рассудите сами, — сказал ей Крылов, — мы только сейчас додумались до новых режимов, как же можно было дать заявку год назад?
— У нас плановое хозяйство, — сообщила она Крылову. — Промышленность не может ждать, пока вас осенит.
Машенька была неуязвима и недосягаема. Алтынов шепнул: «Пригласите ее в ресторан». К удивлению Крылова, она охотно согласилась, и они провели вдвоем прекрасный вечер. Крылов был в ударе, рассказывал про полеты и про свое путешествие на корабле.
Назавтра Машенька организовала сверхсрочный заказ, и оказалось, что ртутник прибудет через месяц. Алтынов был доволен; он дал Крылову заполнять бланк-заказ и ушел с Машенькой заверять какие-то подписи. Когда они вернулись, Крылов весело рисовал схему на оборотной стороне бланка. Обняв при всех Машеньку, он сообщил, что нашел способ моделирования, при котором можно обойтись любым выпрямителем. Установка получается простой, правда, придется кое над чем помудрить, но так даже интересней.
Напрасно Алтынов дергал его за рукав, Крылов твердил свое, пришлось идти отказываться к заму, случай был редкостный, и на разбирательство явился сам начальник. Крылов недоумевал: если уж на то пошло, то вообще по заявкам отпускают слишком щедро. Конечно, легче заказать более мощную установку, чем думать, как выходить из положения. Машенька со своими начальниками слушала его с восторгом, но представители институтов чуть не устроили ему «темную».
Установка получилась кустарнейшей, над Крыловым посмеивались, он не обращал внимания. Ему вспоминался Дан с его умением работать на элементарных схемах; только теперь, на собственном опыте, он начинал понимать, почему Дан избегал заказывать большие, сложные установки. Дан считал, что избыток материальных средств не поощряет мысль. Простенькая установка обнажает сущность явления, заставляет думать над главным. Он часто вспоминал Дана, впервые ему пришлось действовать без всякого научного руководства. Ему не хватало критики, ему не хватало даже Голицына, который так умел выискивать ошибки и требовать новых доказательств.
Между большими пластинами, обклеенными станиолем, висел на шелковых нитях дюралевый самолетик. Шариком на длинной бамбуковой палке нужно было коснуться самолетика в определенной точке, снять заряд, пронести определенным путем до электрометра, коснуться электрометра, снять показания, записать. И так надо измерить полсотни точек. Потом изменить напряжение между пластинами и все начать сначала. Потом изменить положение самолета и начать новый цикл. Алешу поражало, как хватает у Крылова терпения. А Крылов занимался этим вторую неделю. Движения его были отработаны с машинной точностью.
Алеша пробовал ему помогать, и через полчаса у него начинали болеть руки. Неужели это и есть наука, увлекательная, захватывающая?
Под вечер Алешу сменил Ричард. Уселся за электрометр. Разумеется, он-то понимал, что в экспериментальной работе приходится заниматься скучными вещами, но все же это робинзонство, в наш век, при наших возможностях…
— Я бы тоже не стал чикаться, — дотягиваясь, сказал Алеша. — Обеспечьте меня, тогда пожалуйста. Мало напряжение — ставьте большой трансформатор.
Крылов слушал их улыбаясь. Он снял рубашку, остался в зеленой майке, плечи у него были широкие, грудь волосатая, и вообще он оказался куда крепче, чем выглядел в своем мешковатом костюме.
— А что, не так? — спросил Алеша.
— Во времена Фарадея, — сказал Крылов, — талантливых идей было мало, но и денег на науку почти не давалось, теперь же деньги отпускают щедро, а талантливые идеи все еще редки. И конечно, легче потратить лишние деньги, чем придумывать, изобретать, изощрять ум.
— По-вашему, надо меньше тратить денег на науку? Так можно договориться вообще до мракобесия! — воскликнул Ричард.
— А что ты думаешь, — Крылов нисколько не смутился, — может быть, и поскупее надо. Когда у науки вдоволь средств и денег, она становится слишком жирной. Есть, конечно, и крайности. Двухрублевую лампу достать — целая история. Но это уж организация.
Ричард озадаченно молчал.
С этим Крыловым никогда не угадаешь: перевернет все вверх ногами, расставит по-своему, раздразнит, и пошла схватка, — тут уж никакой субординации, ни студентов, ни кандидатов наук, и можно не бояться ляпнуть глупость, и самое главное — есть человек, который внимательно слушает.
Они яростно занимались реформами — отменяли диссертации, снова вводили диссертации, но решили не платить за степени, ибо идущий в науку не должен прельщаться доходами. Открывали институт телепатии, лаборатории хиромантии — будем дерзать, авось получим что-либо новенькое, иначе неинтересно. И вообще ученый, доказывал Крылов, воплощает в себе черты человека коммунизма, поскольку работа для него — потребность, удовольствие.
Алеша кивнул на Крылова:
— Ничего себе удовольствие — махать палкой каждый вечер!
И все рассмеялись, потому что действительно трудно было представить себе более занудную работу.
Когда они остались вдвоем с Крыловым, Ричард вздохнул:
— Наука — это лес дремучий. Не видно ничего вблизи…
Крылов прислушался.
— Все же прочел «Фауста»?
— Прочел. Надо бы еще перечесть, да разве успеешь. Сколько книг написано хороших, кошмар! Человечеству хватит на сотню лет. Да еще сколько фильмов, пьес, музыки! Это если только одни шедевры брать. Хватит. Я бы прикрыл искусство лет на двадцать.
— Вот кто мракобес.
