Джудит Леннокс - Зимний дом
Подарки они покупали вместе: Элен выбирала, а Хью подсчитывал сумму и платил. Когда они вышли из магазина, красная как рак девушка сказала:
— Наверно, ты считаешь меня полной идиоткой.
Хью взял ее за локоть и остановил посреди тротуара.
— Ну что ты, — сказал он. — Ничего подобного.
Они вернулись к машине. Элен ощущала страх и возбуждение. Она пообещала себе сегодня же поговорить с Хью, но все откладывала и откладывала. Теперь это можно было сделать только по дороге домой. Некоторое время они ехали молча. В небе летел большой клин диких гусей; тростник покрылся инеем; запруды обледенели. Всю прошлую неделю лил дождь, и теперь поля разделяли полосы замерзшей воды.
Наконец Хью нарушил молчание:
— Элен, отец поправился?
— Да. И теперь служит вовсю. Правда, доктор Лемон говорит, что у него неважно с сердцем.
— Значит, на работу ты не вернешься?
Девушка медленно покачала головой. Когда несколько недель назад она заикнулась об этом, отец посинел и весь остаток дня пролежал в постели. Хью посмотрел на нее и сочувственно улыбнулся:
— Не повезло тебе, старушка.
Поняв, что подходящий момент настал, она тронула Хью за руку и сказала:
— Остановись на минутку, ладно?
Он затормозил и свернул на обочину. Элен ощутила редкий прилив уверенности в себе и поняла, что поступает правильно. Она выбралась из машины и пошла к запруде с заиндевевшим тростником. Хью последовал за ней.
— Я хотела сказать, что не стоит волноваться из-за папы. Он боится не моего замужества, а того, что я уйду из дома.
Хью казался сбитым с толку, и она поняла, что не слишком удачно выразила свою мысль.
— Понимаешь, дом священника очень большой. Ты мог бы ездить в школу на машине, правда? А мне не пришлось бы никуда уходить.
Они с Хью могли бы занять пустую спальню рядом с гостиной. А спальня Элен со временем стала бы детской… Может быть, папа даже обрадуется, если в доме появится еще один мужчина.
— Элен… — прошептал Хью.
Она улыбнулась и спросила:
— Да, милый?
Потом Элен увидела его лицо и тут же поняла, что совершила роковую ошибку. В его знакомых, родных карих глазах была не любовь, не радость, а жалость. Земля ушла у нее из-под ног. В этот долгий, страшный миг ей хотелось только одного: умереть на месте.
— Элен… — промолвил Хью. — Элен, ты мне очень нравишься, но…
— Но ты меня не любишь.
Чтобы сказать это, Элен потребовалось собрать все свое мужество. Мужество, которого у нее было не густо.
— Люблю, — очень мягко сказал он. — Только другой любовью.
Она стояла, смотрела на замерзшие болота и с болезненной отчетливостью понимала, что ее жизнь совершила крутой поворот. Прежней Элен нет и больше не будет.
— Мне следовало бы любить тебя. Ты моя лучшая подруга, ты милая, добрая, красивая и могла бы осчастливить любого мужчину. Но не меня. Мне очень жаль, если у тебя сложилось впечатление, что…
Хью осекся, однако его слова уже сделали свое дело. Всадили нож в сердце и повернули его.
— Но почему?
Он помолчал, а потом сказал:
— Потому что я люблю другую.
Фраза была короткой и еле слышной, но уничтожила последние искры надежды. Элен смотрела на него с немым вопросом. Но внезапно все встало на свои места и она прошептала:
— Майя…
Хью кивнул:
— Я люблю ее… Много лет. С той самой минуты, как увидел. Но знал, что моя любовь безответна.
Увидев его лицо, Элен на мгновение забыла о своем несчастье. Но нужно было сохранить остатки достоинства. Чего бы это ни стоило.
— Хью… — дрогнувшим голосом сказала она. — Ты не отвезешь меня домой?
Остаток пути до Торп-Фена они проделали молча. Когда машина остановилась у дома священника, Хью не стал оскорблять девушку просьбой остаться друзьями. Просто ждал, пока она заберет сумки и дойдет до дверей. Войдя в прихожую, Элен дрожащими руками сняла пальто и шляпу и повесила их на крючок. Бетти крикнула из кухни:
— Мисс Элен, обед почти готов!
Не ответив кухарке, Элен поднялась по лестнице, пробежала по коридору, миновала мрачный, затянутый паутиной чердак и очутилась в маленькой голой комнатке.
Она не плакала. Только скорчилась в углу, прижав кулаки к лицу и колени к подбородку. Элен знала, что будет помнить этот разговор с Хью до самой смерти. Что стыд с каждым днем, с каждой неделей, с каждым месяцем будет становиться не меньше, а больше. Она дрожала, раскачивалась и раз за разом билась затылком о стену чердака.
Фрэнсис сказал ей: «Робин, ты тоже значишься в списках». Робин продолжала сторониться его, эти слова причинили ей жгучую боль. Она не знала, что Фрэнсис способен на такую жестокость. Но после свадьбы Вивьен ей пришлось признать, что у Фрэнсиса есть две стороны. Он был умным, веселым и нежным, и эту сторону его натуры она любила без памяти. Однако у него была и другая сторона, темная, грозная и неожиданная. Робин понимала, что она и сама изменилась. Это она-то, всегда верившая, что сердцевина ее души останется нетронутой и недоступной ни одному мужчине… Пытаясь справиться с подавленностью, Робин снова погрузилась в работу. Законченную рукопись нужно было передать издателю в конце марта.
Однако занятость с утра до вечера была всего лишь попыткой перестать думать о Фрэнсисе. Без Фрэнсиса у нее оставалось больше времени на чтение газет и слушание радио. Она читала о событиях в Германии и пришла к страшному выводу: рано или поздно в Европе начнется новая война. Ей хотелось делать то же, что делало большинство: притворяться, будто это невозможно. Но ее ни на минуту не оставлял ледяной ужас, заставлявший писать письма, посещать митинги, выступать с речами. Слушали ее немногие, а кое-кто освистывал. Она простудилась, потеряла голос, но упрямо стояла на своем и хрипло выкрикивала пророчества, которых никто не хотел слышать.
Жизнь Робин превратилась в хаос. На нее сыпалось одно несчастье за другим. Она забыла свои записи в автобусе и целый день обзванивала бюро находок. Все трое Льюисов-младших подхватили ветрянку, и она три мучительных ночи помогала миссис Льюис ухаживать за ними. У ее квартирных хозяек умерла мать; узнав об этом во время спиритического сеанса, они надели траур еще до того, как пришла телеграмма. Затем обе мисс Тернер канули в пучинах Эссекса для печальных хлопот, оставив прислуге сложные инструкции по уходу за волнистыми попугайчиками и поручив Робин приглядывать за газовой колонкой для нагревания воды, — видимо, тайны сего агрегата были выше разумения придурковатой Пегги.
Когда в дверь постучали, Робин как раз сражалась с колонкой. Дверь открыла Пегги; услышав голос Фрэнсиса, Робин закашлялась, и огонек, над которым она тряслась уже десять минут, замигал и погас. Затем в дверном проеме возник Фрэнсис и остановился на пороге. Дурочка Пегги, маячившая за спиной Гиффорда, смотрела на него с обожанием, раскрыв рот и забыв вытереть нос. Кое-как справившись с приступом кашля, Робин сказала служанке:
— Ступай домой. Я обойдусь без тебя.
Пегги шмыгнула носом и неохотно ушла.
— Если хочешь, чтобы я тоже ушел, стоит только сказать, — промолвил Фрэнсис, когда они остались одни.
Она пожала плечами, не доверяя собственным голосовым связкам. Поскольку колонка не работала, в доме было холодно. Робин надела два толстых свитера, шарф и ботинки. Нос у нее был красный, глаза лихорадочно блестели. Обидно, что он появился именно в это время. Впрочем, такое уж ее счастье…
— Я пришел сказать… Черт! — Фрэнсис скорчил гримасу. — Пришел сказать, что мне очень жаль.
— Ах, тебе жаль!
Она злобно стиснула руки.
— Я понимаю. — Без своих всегдашних сигарет, выпивки и свиты он выглядел странно беззащитным. — Слишком мягко сказано, верно? Слова иногда не передают сути.
Внезапно Робин почувствовала смертельную усталость. Она села за стол и уронила голову на руки.
— Мне хотелось кому-то причинить боль, — сказал он. — Но я должен был причинить боль не тебе, а Вивьен.
— Сразу видно, что ты начитался Фрейда, — саркастически сказала она и заметила, что Фрэнсис поморщился.
— Я знаю, что вел себя отвратительно. В утешение могу сказать только одно: я сам себе противен.
Она знала, что Фрэнсис говорит правду. Его голос был ровным, движения экономными. Слои лжи, самооправданий и показного блеска отвалились сами собой. Он пробормотал:
— Я просто не мог поверить, что она вышла замуж за эту свинью. И не могу до сих пор. Я отправил ей немного денег, чтобы она не делала этого. Он не принесет ей счастья.
Но в эту минуту счастье Вивьен интересовало Робин меньше всего на свете. Она свирепо сказала:
— Фрэнсис, я не стану в этом участвовать! Не хочу, чтобы меня использовали!
Он наклонил голову. Затем последовала пауза, во время которой на глазах Робин проступили слезы.
