Джудит Леннокс - Зимний дом
— За кого? — прошептала она, заранее зная ответ.
— За Дензила Фарра, — сказал Фрэнсис, потушил свет и поцеловал ее.
Никогда еще он не любил ее так жадно. Фрэнсис изучал каждый уголок ее тела и вынуждал испытывать чувства, которых Робин раньше не ощущала. Его губы оставляли синяки, зубы впивались в грудь. В темноте она не могла отличить тело Фрэнсиса от своего. Казалось, их кожа срослась: они стали единой плотью. Он овладевал ею, словно демон: высасывал досуха, сжигал душу, пока они не перестали быть мужчиной и женщиной и не слились в экстазе.
Но когда на следующий день они отправились в Суффолк, радость Робин быстро сменилась чем-то похожим на страх. Они проспали, и Робин пришлось зайти к себе, чтобы переодеться. В результате они опоздали на поезд, а в следующий набилось столько народу, что нельзя было сесть вместе. В Ипсвиче Фрэнсис посмотрел на часы:
— На венчание мы уже опоздали. Успеем только к банкету.
Поезд тащился по боковой ветке; когда они добрались до конечной станции, автобус уже ушел. Последние две мили до Лонг-Ферри пришлось пройти пешком. Небо было свинцовым, со стороны моря несло серые тучи. Лицо Фрэнсиса было бледным; казалось, ветер стремился помешать ему, заставить повернуть обратно. Они почти не разговаривали. В конце концов Робин не выдержала, встала перед ним, схватила за руки и остановила.
— Мы дальше не пойдем! — Ветер относил ее слова в сторону.
Фрэнсис холодно посмотрел на нее:
— Конечно, пойдем. Это свадьба моей матери. Люди могут подумать…
— Раньше тебя никогда не волновало, что подумают люди. Фрэнсис, давай вернемся домой.
— Домой? — Какое-то мгновение светло-серые глаза смотрели на нее в упор. — Робин, мой дом — это Лонг-Ферри.
Он снова зашагал вперед. Они шли по тропинке вдоль моря, его тусклая поверхность бугрилась волнами. Наконец вдали показались изящные контуры Лонг-Ферри.
— Не понимаю, почему ты так переживаешь, — вдруг сказал Фрэнсис. — В конце концов, это всего лишь свадьба.
У нее щипало глаза. Робин думала, что в этом виноваты соленый воздух и ветер. Последние полмили они шли по солончаку молча. Девушка издалека увидела ряды машин, стоявших во дворе и на подъездной аллее. Музыка неслась из окон со средниками и просачивалась сквозь старый камень. Когда они вошли в дом, Фрэнсис закурил сигарету. Робин послышалось, что кто-то окликнул ее, но стоило ей обернуться, как этот кто-то исчез в толпе.
Раньше она не чувствовала себя в Лонг-Ферри чужой. Но сегодня… Здесь не было ни Джо, ни Селены, ни Гая, даже Ангуса. Мебель расставили по-другому, старые комнаты убрали и натерли полы. Когда Робин села за стол, то оказалась между двумя незнакомцами, каждый из которых был поглощен беседой с другой соседкой. Еду — изысканные французские блюда — подавали официанты в форменной одежде. Разговоры велись об охоте, стрельбе по тарелочкам, недвижимости и проблемах со слугами. «Я словно очутилась в волшебной сказке, — думала Робин. — Кажется, тебя не было всего несколько месяцев, но когда вернулся, все изменилось до неузнаваемости».
Когда в конце обеда подали острую закуску, у Робин разболелась голова и девушка оставила всякие попытки принять участие в беседе. Она молча прослушала речи; шафер оказался мямлей, зато Дензил Фарр говорил гладко и был уверен в себе. Фрэнсис, сидевший на дальнем конце стола, во время речи Дензила Фарра шептался со своей соседкой. Хихиканье девушки то и дело прерывало монолог жениха, а тост Фарра за здоровье невесты оказался скомканным из-за непростительного бормотания и сдавленного хохота. Робин заметила, что Фрэнсис не сказал Вивьен ни слова. Перед ним стояла бутылка шампанского, и он то и дело наполнял свой бокал.
Затем обед закончился и все перешли в танцевальный зал. Фрэнсис был окружен людьми; Робин слышала его знакомый низкий голос и смех слушателей. Когда она ненадолго присоединилась к этой группе, Фрэнсис не обратил на нее никакого внимания. Это причиняло ей нестерпимую боль. Робин хотелось закричать, заплакать и напомнить ему о прошлой ночи, но гордость победила. Холодные блестящие глаза Фрэнсиса смотрели на нее с таким же наигранным безразличием, как и на Вивьен. Она видела, как прихвостни хлопали ему и заставляли все сильнее и сильнее нарушать правила приличия. Видела, как к Фрэнсису подошла Вивьен и о чем-то попросила, но сын любезно покачал головой и отказал ей. Робин едва не пожалела ее. Она поняла, что главными чертами Вивьен были простодушие и полная неспособность предвидеть последствия своих поступков. Фрэнсис сумел сделать центром внимания себя, а не мать. О боже, что за месть, подумала Робин и отвернулась.
Она вышла из зала и начала ходить из комнаты в комнату, но не смогла присоединиться ни к одной из компаний, потому что была всем чужой. Оглядев себя, Робин поняла, что неправильно выбрала наряд. Нужно было надеть платье, присланное Майей, а она надела свое любимое красновато-коричневое с вышивкой. Эти люди судили других по внешности; они свысока посмотрели на Робин и решили, что она не стоит внимания. «Нужно уехать домой», — внезапно подумала девушка. Она не взяла с собой вещи для ночлега; перспектива пробыть еще двенадцать часов в доме, который стал ей таким чужим и негостеприимным, была невыносимой. Робин выглянула во двор и увидела, что уже совсем темно. Из окон тянулись длинные полосы света, ярко озаряя сорняки, пробившиеся сквозь плиты. Лонг-Ферри, прекрасный обветшавший Лонг-Ферри, тоже сыграл свою роль в том, что она полюбила Фрэнсиса. Фрэнсис не может забыть об этом. Она ему не позволит.
Она вернулась в танцевальный зал и увидела, что Фрэнсис соорудил из бокалов для шампанского высокую узкую башню. На ее глазах он откупорил бутылку и начал лить вино в верхний бокал так, чтобы оно стекало по краям пирамиды. Но его рука дрогнула и задела бокал; хрупкая конструкция развалилась, и бокалы один за другим начали падать на пол. Осколки хрусталя разлетелись по паркету; танцевальный зал выглядел так, словно был усыпан бриллиантами. Гости, окружавшие Фрэнсиса, захохотали и захлопали, но Робин увидела в его глазах боль и смятение. Она пошла к нему по осколкам и лужам.
Потом положила ладонь на его руку и прошептала:
— Фрэнсис, нам нужно ехать.
— Ехать? — Он попытался сосредоточиться. — С какой стати? Мне и здесь хорошо.
— Мы можем вместе дойти до станции. — Голос Робин звучал решительно. — И успеть на последний поезд.
— Я не хочу успевать на последний поезд. Я уже сказал: мне и здесь хорошо. Здесь… — Он рукой описал в воздухе широкую дугу: — Здесь мои друзья.
— А кто тогда я, Фрэнсис?
Едва эти слова сорвались с языка Робин, как она пожалела о них, боясь ответа.
— Ты?
Казалось, он увидел ее впервые в жизни. Но затем ошеломление Фрэнсиса сменилось злобной радостью. Он оперся плечом о стену танцевального зала и звонко сказал:
— Робин, ты тоже значишься в списках, так что можешь не переживать.
Не успев подумать, она подняла руку и повернула ладонь, чтобы плашмя ударить по этому красивому, издевающемуся, пьяному лицу. Но когда рука застыла в нескольких дюймах от его щеки, Фрэнсис посмотрел на ладонь Робин, потом на ее лицо и начал смеяться. И смеялся даже тогда, когда соскользнул по оштукатуренной стене и сел в лужу шампанского с осколками стекла.
Робин вылетела из дома, сделав паузу лишь для того, чтобы взять в гардеробной пальто, и побежала по извилистой тропе вдоль моря. Когда половина пути до станции осталась позади, она опустила глаза и увидела, что из ступни сочится кровь. Оказалось, что осколок хрусталя проткнул тонкую подошву ее бальной туфельки.
На уик-энд Майя отказалась от других предложений и отправилась в родные места. В Торн-Фене она захватила Элен, очаровав унылого старого священника (Майя давно заметила, что мистер Фергюсон не мог отказать в просьбе хорошо одетой молодой женщине), а затем поехала на ферму Блэкмер, к Хью.
Всю вторую половину дня они провели в Эли, посмотрели какой-то дурацкий фильм в «Электрик Синема», а потом ели сандвичи и трубочки с кремом в маленьком кафе. Майя развлекала обоих рассказами о своем магазине и очень точно передразнивала мадам Уилтон, старейшину отдела женского белья. К тому времени когда они покинули Эли, ей стало легче. Теперь она снова могла смотреть в лицо близким людям и отвергать обвинение, все еще звучавшее в ее ушах: «Вы не способны испытывать нормальные человеческие чувства, правда, Майя? Не способны любить». В Блэкмер она ехала очень быстро, заставляя Элен вскрикивать и хвататься за шляпу на крутых поворотах. Когда в конце вечера Майя крепко обняла Элен и Хью на прощание, она почти убедила себя, что Чарлз Мэддокс сказал неправду.
Хью отвез Элен в Торп-Фен. Вечер был тихий, звезды скрывал плотный слой облаков. Они доехали до дома священника и остановились у ворот, но выходить Хью не торопился. Когда Элен потянулась за сумкой, он прикоснулся к ее руке и заправил за ухо прядь волос, выбившуюся из-под шляпы.
