Иэн Макьюэн - Суббота
Пероун занялся носом тестя. Ехать в травмопункт Иоанн отказывается, и никто не пытается его уговорить. На месте перелома уже образовался отек, точный диагноз поставить трудно, но, по крайней мере, нос не свернут на сторону, и Пероун предполагает, что дело обошлось трещиной в верхнечелюстном отростке, а хрящ остался целым. Вообще он почти не отходит от Розалинд. Она показывает красный след от ножа и царапину на шее и рассказывает, что в какой-то момент страх уступил место безразличию.
— Я почувствовала, что куда-то уплываю, — говорит она. — Как будто смотрю на всех нас, и на саму себя тоже, вон оттуда, из угла под потолком. И думаю: если это случится, я ничего не почувствую. Мне было все равно.
— Зато нам было не все равно! — отвечает Тео, и все смеются — пожалуй, чересчур громко.
Дейзи описывает свое раздевание перед Бакстером в едко-юмористических тонах.
— Я старалась представить, что мне десять лет и я переодеваюсь перед игрой в хоккей. Я терпеть не могла нашу учительницу физкультуры и очень не любила раздеваться у нее на глазах. Но это воспоминание мне помогло. А потом представила, что я в саду, во Франции, читаю стихи дедушке.
О беременности Дейзи не сказано еще ни слова. Ни сама Дейзи, ни Розалинд об этом не упоминают, и Генри понимает: рано.
Грамматик говорит из-под компресса:
— Знаете, конечно, это звучит полным безумием, но, когда Дейзи читала Арнольда во второй раз, мне стало даже жаль этого парня. Я подумал: чего доброго, еще в нее влюбится!
— Какого еще Арнольда? — спрашивает Генри, отчего и Дейзи, и ее дед покатываются со смеху.
— И знаешь, — продолжает Иоанн, — это была бы не лучшая партия.
Генри понимает, о чем говорит Грамматик, и хочет уже рассказать о болезни Бакстера; но сам Генри испытывает внутренний разлад — из-за царапины на шее Розалинд. Непростительная глупость — сочувствовать человеку, который способен на такое! Чем больше он слушает других, тем сильнее возрастает его гнев, и он уже готов упрекнуть себя за то, что после падения оказал Бакстеру первую помощь. Надо было оставить его в покое, и он умер бы от гипоксии. Вместо этого, спустившись с лестницы и обнаружив Бакстера в полубессознательном состоянии, Генри открыл ему рот, обеспечив доступ кислорода; затем, подозревая повреждение позвоночника, показал Тео, как приподнять и держать его голову, а сам принес из ванной полотенца и соорудил из них импровизированный фиксирующий ворот. Тем временем внизу Розалинд вызвала «скорую помощь» — телефонный провод оказался цел. Тео придерживал голову Бакстера, а Генри перевернул его в позицию оказания первой помощи и проверил показатели жизнедеятельности. Они оказались не слишком хороши — примерно тринадцать по шкале Глазго. Дыхание шумное, пульс слабый и замедленный, зрачки расширены неравномерно. Бакстер лежал с закрытыми глазами и что-то бормотал себе под нос. Впрочем, на свое имя реагировал и способен был сжать кулак по команде — хороший знак. Вернувшись в кабинет, Пероун позвонил в неотложку и объяснил, чего ожидать, попросил подготовить томограф и предупредить дежурного нейрохирурга. Дальше оставалось только ждать. До того как приехала «скорая», Генри успел вытащить из кармана Бакстера книжку Дейзи. Тео все держал ему голову, пока не появились двое санитаров в зеленых комбинезонах и не вкололи ему, повинуясь указаниям Пероуна, внутривенную капельницу.
Вместе со «скорой» явились двое констеблей, а несколько минут спустя — детектив из полиции. Выслушав рассказ Пероуна, он сказал, что сейчас уже очень поздно, все взволнованы, так что показания лучше снять завтра. Выяснил у Генри и записал лицензионный номер красного «БМВ» и название: «Мятный носорог». Осмотрел разрез на спинке дивана, затем поднялся наверх, присел над Бакстером, осторожно вынул из его руки нож и уложил его в стерильный полиэтиленовый пакет. С костяшек левой руки Бакстера взял мазок засохшей крови — скорее всего, из носа Грамматика.
Когда Тео спросил, не привлекут ли их с отцом к суду за то, что они сбросили Бакстера с лестницы, детектив громко расхохотался.
— Вряд ли он подаст на вас жалобу, — ответил он, тронув лежащего Бакстера носком ботинка. — Мы-то уж точно заводить дело не станем.
Потом детектив позвонил к себе в участок и попросил выделить двух констеблей для охраны Бакстера в больнице. Как только он придет в сознание — будет арестован. Формальное обвинение ему предъявят позже. Предупредив, что завтра придут снимать показания, трое полицейских удалились. Вслед за ними, погрузив Бакстера на фиксирующие носилки, уехали и парамедики.
Розалинд приходит в себя на удивление быстро. Не проходит и получаса после отъезда полиции и «скорой помощи», как она предлагает пойти в кухню и все-таки поесть. Аппетита ни у кого нет, однако все гуськом идут вниз. Пока Пероун разогревает соус и достает из холодильника миски с креветками и прочим, дети накрывают на стол, Розалинд режет хлеб и раскладывает по тарелкам салат, а Грамматик, отложив свой компресс, открывает новую бутылку вина. Общая работа успокаивает, а через двадцать минут, когда все готово, вдруг обнаруживается, что они действительно проголодались. Грамматик принимается за выпивку, на этот раз не сползая к мизантропии. Уже за столом Генри наконец узнает, что Дейзи читала стихотворение Мэтью Арнольда под названием «Дуврский берег», включенное во все хрестоматии и известное каждому школьнику.
— Как ваша «Гора Фудзи», — замечает Генри.
Эта ремарка необычайно радует Грамматика, и он вызывается произнести тост. Сейчас Иоанн благодушен и весел; распухший нос придает ему комический вид добродушного клоуна. В руках у него — сигнальный экземпляр «Скромного челнока». Похоже, вечер вернулся в прежнее русло.
— Давайте забудем все остальное и вспомним, что мы собрались здесь ради Дейзи, — говорит он. — Этот сборник — блестящее начало ее карьеры: говорю это и как любящий дед, и как восторженный почитатель. Кто бы мог подумать, что заучивание стихов ради мелочи на конфеты принесет такую пользу? Думаю, сегодня Дейзи честно заслужила свои пять фунтов. Итак, выпьем за Дейзи!
— За Дейзи! — отвечают все и поднимают бокалы.
Дейзи целует старика в щеку, он обнимает ее в ответ. Примирение состоялось, «происшествие с премией» забыто.
Генри подносит бокал к губам и ставит обратно: ему сейчас не хочется пить. В этот миг звонит телефон. Он сидит ближе всех, поэтому подходит к телефону и снимает трубку. Из-за волнения и усталости не сразу узнает энергичный голос с сильным американским акцентом.
— Генри! Генри, это ты?
— Джей? Да, я.
— Слушай-ка. У нас тут травма. Мужчина, лет двадцать пять, свалился с лестницы. Салли Мэдден час назад ушла домой с гриппом. Здесь Родни. Он вполне в себе уверен, говорит, что справится. Парнишка и вправду молодец, но… видишь ли, тут утопленная трещина прямо над пазухой верхней сагиттальной вены.
У Пероуна вдруг начинает першить в горле. Приходится откашляться.
— Гематома?
— Точно. Вот почему я тебе звоню. Мне случалось видеть, как неопытные хирурги, поднимая кость, разрывали вену. И четыре литра крови на полу. Тут нужен кто-то из старших, а ты живешь ближе всех. Ну и потом, ты лучший.
Из кухни доносится смех — чересчур громкий, ненатуральный, почти саркастический. Его родные не притворяются, что преодолели страх, — просто хотят, несмотря на страх, продолжать жить. Джей может позвонить кому-нибудь другому; и, как правило, Пероун не оперирует знакомых. Но Бакстер — особый случай. Он все еще не понимает, что чувствует: ненависть или сострадание… но, кажется, знает, что ему делать.
— Генри! Ты меня слышишь?
— Да, Джей. Еду.
Глава пятая
Домашние привыкли, что Пероуна часто выдергивают из-за стола по неотложным делам, и сейчас, когда он говорит, что должен ехать в больницу, это звучит даже как-то ободряюще — как знак возвращения к обыденности.
Наклонившись к Дейзи, он шепчет ей на ухо:
— Нам с тобой о многом нужно поговорить.
Она молча сжимает его руку.
Пероун смотрит на Тео, в третий раз за сегодняшний вечер хочет сказать ему: «Ты спас мне жизнь!» — но вместо этого шлет ему едва заметную улыбку, как бы говоря: «Пока, увидимся». Никогда еще он не видел Тео таким красивым… таким прекрасным. Обнаженные по локоть сильные руки лежат на столе; чудные, чуть раскосые карие глаза спокойны и серьезны; осанка, волосы, кожа, зубы — все в нем совершенно, все так и сияет в мягком свете кухонных ламп.
Тео поднимает бокал — с минералкой — и спрашивает:
— Папа, ты уверен, что сейчас справишься?
— В самом деле, — подхватывает Грамматик. — Вечер у тебя был нелегкий. Еще, чего доброго, зарежешь какого-нибудь бедолагу. — Старый поэт, с картинно отброшенной назад серебристой гривой и компрессом на носу, похож на раненого льва из детской книжки.
