Иван Шипнигов - Нефть, метель и другие веселые боги (сборник)

УИЛСОН. Ваш шеф должен мне пятнадцать баксов!

ФОРМАН. Вряд ли вы их получите. (Саркастически, глядя на часы.) Судя по всему, он решил теперь работать дома?

Музыка становится еще грустнее, хотя куда грустнее-то, казалось бы.

Конец 7-го сезона.

Наступило лето. Закончилась рабочая неделя. Грядет уикэнд. Москвичи и гости столицы будут отдыхать: кто-то просто пойдет гулять с друзьями, кто-то поедет за город, кто-то мелочиться не станет и махнет в ближайшее зарубежье. Ведь нет ничего приятнее, чем гулять по Москве, фотографировать цветочки, а потом засесть на веранде кафе с чашечкой латино-эспрессо-капучино, неправда ли? Вряд ли кто-то заляжет на весь день с книжкой или примется озлобленно драить окна. Многие, конечно, никуда не поедут и нажрутся вечером во дворе возле дома, но тоже гламурно, самодельными коктейлями из спиртосодержащих напитков, купленных в дьюти-фри во время последней поездки в Сербию. Короче, тонкая едкая ирония сегодня не получается. Москвичи и гости столицы, вы меня бесите.

Но у меня тоже будет уик-энд. У меня тоже была тяжелая рабочая неделя: в самом начале лета впервые за несколько лет я простыл и всю неделю ходил с соплями. У меня был конфликт с местными властями знакомой тетенькой из отдела образования из-за моей журналистской деятельности (несдержанности на язык), вызванной раздражением и скукой. Я одурел от целенаправленного методичного чтения в больших объемах. Я устал от напряженных духовных поисков, попыток самому себе объяснить, почему же я такой унылый мудак.

Но сопли прошли, конфликт исчерпан, книжки отложены. Поэтому сейчас (кто не знает, в Москве на пять часов раньше) я допишу текст и сделаю вот что.

Я пойду к Масе. У Маси я прибегну к последнему, самому надежному средству от усталости и уныния: обжорству и пьянству. Мы нажарим ведро жирнейшего свиного шашлыка и объедимся им до тахикардии, запивая ледяной водкой. Потом будем сидеть на веранде и смотреть какой-нибудь старый добрый фильм из моей коллекции. Масе, естественно, фильм не понравится, и он будет пиздеть. Я же буду, небрежно икая, изредка скашивать на него отуманенный взор и ронять:

– Хули ты понимаешь. Это… Альмадовар.

Я назову первое вспомнившееся нехорошее слово, но Масю это не устроит. (Смотреть мы будем, скорее всего, «Леона» или что-нибудь из Тарантино.) Мася пойдет заваривать крепкий черный чай, и это будет очень правильно: после такой дозы шашлыка сигарета тяжела, веки неподъемны, речь, внимание нарушены. Взбодрившись, мы продолжим смотреть кино. Когда на экране появится первая хоть сколько-нибудь интересная женщина, мы застынем. Мася рефлекторно нажмет на паузу, нальет, и мы, не сговариваясь и не чокаясь, выпьем. Не знаю, сколько не было секса у него, но мне хватило двух месяцев, чтобы проникнуться восторженным подростковым приятием всего живого.

Поговорить тоже. Мася – он пошляк, обыватель и большинство, он все по сиськам. Я показывал ему мои картинки (женские ноги в различных аксессуарах), но он назвал меня извращенцем. Сегодня, глядя на экранную диву, я прошепчу:

– Смотри. Она в носках розовых.

– И что? – тревожно посмотрит он на меня.

– Круто.

– Ебанутый ты.

– А у тебя нет вкуса.

– Что значит «нет вкуса»? Бабу бы щас.

– Ну вот, в носках.

– Давай дальше смотреть.

– Стой! Она, кажется, сейчас переобуваться будет.

– Смотри, только меня не трогай.

– Ну поставь опять на паузу! Видишь, она носок снимает…

Мася молча уйдет за чаем, а я выйду покурить. Стоя на крыльце, слева я буду видеть белую свечку спутника и желтые фары КамАЗов, уезжающих в Иркутск с ворованным лесом. Справа будут красные маячки тасуемых по базам военных самолетов (у нас здесь какой-то маршрут) и оранжевая оранжерея фонарей вдоль моста. Я посмотрю посередине, вниз: перед крыльцом будут дотлевать угли, на которых мы жарили свинину. Огонек в душе начнет опасно разгораться. Мася вернется, и я торопливо спрошу:

– А давай шашлык-то доедим?

Мы будем доедать остывший шашлык и запивать его нагревшейся водкой. На время огонек притухнет, заваленный жиром, мясом и мусором, но когда я пойду домой, то все начнется с новой силой. Кроме рукотворных огней, меня будут зажигать еще и звезды. Розовые носки, зародыши прозы в прожилках ассоциаций, оранжевые фонари на улице Кравченко в Москве, пахнущий далеким лесным дымом майский воздух, сентябрьская прогулка под дождем, этажи сюжетов в голове, миллион и один способ подарить ей свое невыносимое богатство, тоска и одиночество – все полетит на этот огонек и вспыхнет полночным пионерским костром.

– Надо же было так нажраться, – удивлюсь я, для достоверности разведу руками, как это делают карикатурные пьяницы в фильмах, и икну. – Уик-энд.

Вру я все, естественно. Никто не нажрался. Просто огонек особенно жжет в тишине, в деревне, дома, на холме, в лесу, под черным небом, под колючими звездами, когда стоишь и не знаешь, то ли песню спеть, то ли лечь в траву и молчать, седея. Скорей бы в Москву, в самом деле: пьешь там во дворе гламурное, и огонек послушно тлеет, ничего не смея сжечь. А если засесть на летней веранде кафе с чашечкой капучино, то он и вовсе гаснет.

Воскресенье, неспешная уборка дома, фоном журчит телевизор. По «России» концерт в честь Дня защиты детей. Выступают Олег Газманов, Жанна Фриске, Лев Лещенко и другие, совсем уже неопознаваемые и не отличимые друг от друга деятели культуры. На улице пасмурно и холодно, детям надоели игры и мультики, дети маются со скуки, слоняются по дому, мешают мыть и пылесосить, но концерт в честь Дня их защиты они не смотрят – и слава богу, не нужно защищать их от бессмысленной скучной жвачки, тянущейся с экрана и ткущей свои розовые сети по углам гостиной. Естественно, не для нас делают все эти концерты, не для детей, не для людей. Параллельные миры действительно существуют, иначе никак нельзя объяснить назначение и смысл телевизионных праздников: гугнивые, слюнявые, одноглазые, почесывающиеся обитатели заброшенных внешних миров посасывают пальцы и радостно скалятся на Жанну Фриске – без Жанны Фриске у них там совсем тоска: черная пыль, мокрые звезды, мелкий гнойный дождик, бензиновые реки.

Сны ў рабочых паселкахПад гукі дынама-машыныЗдохлі ў небе вяслкіЦемнае свята бензінуНяма ніякага богаНяма светлакрылых анелаўК чорту ляжыць дарогаДзе духі стальных жывелаўНафтаСонца ня ўзыйдзе заўтра.

Лев Лещенко разгоняет своим легендарным голосом фиолетовые тучи этих черных миров, на минуту проглядывает желтая луна, и потусторонним уродцам чуть легче перенести мысль о том, что солнце завтра не взойдет. Жанна Фриске наполняет мутировавшие тельца лихорадочным радиоактивным эротизмом. Что? У вас есть другое объяснение, почему эти концерты показывают по телевизору?

Это понятно, но волнует другое. Когда я был ребенком, Лев Лещенко выходил на сцену защищать меня. Я был подростком – Лещенко тоже не забывал обо мне. Я стал взрослым, но Лев Лещенко по-прежнему стоит на сцене в пиджаке, среди блесток и огоньков, и поет, поет, поет. Самое интересное во всем этом то, что Лев Лещенко совершенно не меняется. Насчет собственной биологической судьбы у меня нет особых иллюзий, но вот в то, что старая советская эстрада, так здорово продолженная «Фабрикой звезд», когда-нибудь умрет, верится слабо. Я не могу представить, что умрут Иосиф Кобзон, Алла Пугачева, София Ротару. Нет, завирать-то, конечно, не надо, они, возможно, умрут, но на подхвате будут Жанна Фриске, «Блестящие» и многие другие. Иногда я всерьез думаю, что эти люди бессмертны в самом прямом, физиологическом смысле. Я живу и меняюсь, тем же занято большинство моих знакомых, но в Льве Лещенко ни одна молекула за эти годы не сдвинулась с места. Нынешние дети, войдя в мой возраст, так же будут удивляться алмазной нерушимости физического статус-кво Жанны Фриске.

Я догадываюсь, почему советские женщины хотели переспать с Львом Лещенко, а постсоветские мужчины хотят заняться сексом с Жанной Фриске (о чем убедительно рассказывает небезызвестный фильм «Квартета-И»). Я вот очень хотел бы переспать с Юлией Ковальчук, бывшей участницей группы «Блестящие». Мне кажется, мы подсознательно чувствуем, что артисты эстрады что-то знают о реальном физическом бессмертии и могут поделиться своей тайной. Обменявшись жидкостями со звездой, можно начать выращивать внутри себя свои кристаллы плотского, плотного, здешнего, мясного «азъ есьм», без этих ваших неясных штучек с душой, светом, ангелами и адом. Бог есть, и тем, кто особенно горячо просит оставить его во плоти навек (как я), он дает такую возможность. Но ничего не бывает даром: отказавшись развоплощаться, человек переселяется в холодные внешние миры и вечно смотрит концерты в честь Дня милиции и Дня защиты детей. Если сейчас вы встанете из-за компьютера, подойдете к телевизору и включите канал «Россия», то за вашей спиной немедленно угнездится стайка невидимых теплых существ из параллельного мира.