Юрий Григ - Пусть умрёт
Добрая, едва заметная улыбка витала на губах журналиста, когда он вступал в приемную, где его уже поджидал и немедля рванулся навстречу, протягивая радушно ладошку, тип, между прочим, похожий чем-то на кинорежиссера. Рванулся, как знал, подлец, что именно в эту самую секундочку и нарисуется в дверях Максимов. И знал-таки, можно не сомневаться, что знал. Охрана донесла – раз! И поднимался гость, понятное дело, под неусыпным оком шпионских телекамер, фиксирующих каждый шажок, каждое отклонение от курса – вот вам и два!
- Здравствуйте, Александр Филиппович! А я Корунд, Матвей Петрович Корунд, помощник господина Проньина. Мы с вами по телефону... э-э… – затараторил тип и протянул с фальшивым энтузиазмом Максимову руку…
Здесь, да простит нас терпеливый читатель, мы в очередной раз на две минуты прервем ход повествования, дабы поделиться нашими немудреными соображениями о такой простой традиции, как обычное рукопожатие.
Вы, конечно, согласны, что хорошо подготовленный человек, – если, разумеется, пожелает, – может с легкостью ввести в заблуждение относительно своей истинной сущности и намерений другого, скажем, не такого опытного, как он сам. Сколько ни старайся вывести его на чистую воду, какие каверзные вопросы перед ним не ставь, сколько ни изощряйся подловить на противоречиях и не пытайся расшифровать его взгляд, мимику и жесты – изрядно поднаторевший в лицемерии и вранье плут, играючи обойдет все эти, с позволения сказать, ловушки. Но стоит произвести рукопожатие, господа, как угроза неминуемого разоблачения, становится вполне реальной.
Именно при рукопожатии и устанавливается непосредственный физический контакт между людьми. Это вам не физиогномика, хиромантия, или, еще того смешнее, – не теория профессора Ломброзо.
С древности люди пожимали друг другу руку, как бы говоря: «Посмотри – рука моя пуста, у меня нет оружия, а значит и дурных намерений».
К нашему веку значение этого краткого ритуала, увы, утратило первоначальный смысл – пожать друг другу руку могут и заклятые враги (что было полностью исключено, к примеру, в каменном веке). Но чего они при этом не могут – так это утаить свои намерения. Не зря люди скверные страсть как не любят пожимать руку тем, против кого замышляют что-либо недоброе.
Так и наш Максимов (в свое время «взявший» факультатив по психологии, включающий такие чрезвычайно полезные в работе журналиста разделы, как бихевиоризм и психология личности) свято верил, что как раз при рукопожатии всё тайное и становится явным. И неукоснительно следовал мудрому правилу: хотите понять человека лучше – пожмите ему руку.
«Рука, – считал он, – этот своеобразный детектор лжи, дарованный нам природой, сообщит намного больше, чем многочасовые беседы и заумная психоаналитическая ахинея».
Стало быть, Максимов пожал руку Матвею Петровичу и подумал: «Сейчас мы посмотрим, какой вы корунд!».
Ладонь у Матвея Петровича Корунда, в противоположность духу несгибаемой, прямо-таки гранитной твердости, исходящему от его фамилии, была мягкой и потной – внутри как бы начисто отсутствовали кости, тем самым она больше напоминала оладью, или, разрешите предположить, щупальце осьминога.
«Вот тебе и корунд! – тут же смекнул Максимов. – А бульдог-то у нашего уважаемого Проньина и не бульдог вовсе. Болонка... В лучшем случае пудель. Мягковат, да и, по правде говоря, трусоват... Вот и ладони потеют – значит, не уверен в себе... Сейчас врать начнет. Ну-ка прощупаем тебя еще чуток, Корунд ты наш, Петрович».
Он слегка стиснул и попридержал оладью. Ее владельцу этот нажим явно не понравился, и он робко попытался извлечь свою конечность из стального капкана. Впрочем, Максимов и так всё понял и выпустил оладью на свободу.
«Надо понимать, – подумал он, – сейчас мне объяснят, что начальство скоропостижно вызвали в Кремль и что...».
- Марлен Марленович просил принести свои искренние извинения, – как бы читая его мысли, начал этот Матвей Петрович, – но его неожиданно вызвали в Думу. Вы ведь знаете – его пригласили в думскую комиссию… консультантом. Человек подневольный, сами понимаете...
- Как же, как же понимаю... н-да. Я даже и не сомневался, – журналист развел руки в жесте, свидетельствующем о беспомощности перед непредвиденными обстоятельствами. – Но дело – прежде всего!
- Да, вот такая вот незадача.
- Так я это... может в другой раз? – попробовал открутиться от встречи «нон грата» Максимов.
- Ну что вы, Александр! Вы уж простите ради бога, что я вас так запросто, по имени? – пресек его попытку настырный помощник бывшего депутата. – Марлен Марленович попросил меня лично стать на сегодня вашим гидом. А он постарается все же ненадолго заскочить. Да и вообще: как это – перенести! Нет-нет, и речи быть не может! Вы и так столько времени потеряли! По Москве, в пробках...
Он с безнадежным видом повел рукой в сторону окна, за которым и существовали те ужасные пробки, которые осложняли деловую и личную жизнь москвичей, и, в частности, жизнь журналистов.
- Вы уж не обижайтесь – сегодня придется меня потерпеть, – с вежливым смешком добавил он.
- Я прекрасно понимаю – дела. Никаких обид, Матвей Петрович, – в свою очередь вежливо успокоил его гость.
- Да вы не расстраивайтесь, Александр. Я все покажу, расскажу. Я с Марленом вот уж лет сто как из одного котелка, так сказать… Когда он областью руководил, и позже, когда депутатствовал, был его помощником, правой рукой.
Он повертел, но почему-то левой рукой перед носом Максимова.
«Левша», – сообразил Максимов.
- Знаю Марлена лучше, чем его собственная жена, ха-ха, – похвастался Корунд.
Рассмеявшись, он хитро подмигнул, как бы приглашая собеседника в особый мужской клуб, в котором все мужчины заодно и знают друг о друге такие штучки, о которых женщинам, – и особенно в статусе законных жен, – знать никак не обязательно, а иногда даже и крайне вредно.
– И коллекцию, которой вы заинтересовались, мы с ним вместе собирали. Так что, пожалуйста, не волнуйтесь...
- А с чего вы взяли, что я волнуюсь? – поинтересовался Максимов.
Со свойственной лишь журналистам интуицией он понял, что все идет по задуманному Проньиным и, между прочим, «гениально» предвиденному им же самим, Максимовым, сценарию: валять перед этим, невесть откуда взявшемся, гостем дурака и постараться получить как можно больше информации об истинной цели его визита, выдавая при этом как можно меньше информации о себе.
«Итак, господа, – мысленно обратился к противной стороне Максимов, – принимаю ваш вызов и буду выстраивать действия сообразно возникающим обстоятельствам».
- Прекрасно, прекрасно, – распинался тем временем Корунд, – так как? Давайте прямо к делу?!
- Что ж, к делу – так к делу, – согласился гость.
- Тогда не могли бы вы прояснить немного отчетливее – что именно все же привело вас к нам?.. Ах, да, – спохватился он, – что это мы в приемной... Прошу вас, проходите.
Широким жестом и вежливым наклоном головы изобразив превосходную степень радушия, он указал взглядом в сторону кабинета. Кивнул секретарше, и та кинулась открывать дверь, вихляя задом.
В кабинете Максимов осмотрелся. Другого он и не ожидал: мореный дуб соревновался с красным деревом, золото – с серебром, яшма с малахитом. На бюро у стены натуральный вернисаж – хозяин кабинета в обществе хорошо знакомых из телевизора личностей. В общем, ничего особенного – кабинет как кабинет.
Утонули в глубоких креслах. Пахло кофе и дорогими сигарами, хотя никто поблизости не курил и кофе не готовил.
- Скажите, Александр Филиппович, а мы с вами никогда не встречались? – криво взглянув на журналиста, поинтересовался бывший помощник бывшего депутата.
Максимов отметил про себя, что лицо Матвея Петровича действительно отразило неподдельное напряжение в попытке вспомнить что-то, и ему почему-то показалось, что это не притворство и не дежурный вопрос. Он даже попытался сам вспомнить. Чем черт не шутит – может, и встречались когда-нибудь.
Но ничего вспомнить так и не получилось, поэтому он ответил неуверенно – растягивая слова, явно демонстрируя, что дает себе еще немного времени подумать и вовсе не исключает такую возможность:
- Извините, что-то не припомню... У меня память на лица не очень-то. Даром что журналист.
- Я тоже не уверен. Но... мне показалось, что мы где-то встречались. – Корунд задумчиво посмотрел на гостя, лицо его помрачнело. – Где-то на юге. Х-мм... Извините, ассоциируетесь вы у меня с каким-то солнечным жарким местом.
- Н-нет... Извините, не припоминаю.
