Арнольд Цвейг - Спор об унтере Грише
Они покинули парк и пересекли лужайку, направляясь к дому.
Близился вечер. Нежный золотистый свет проступал сквозь вершины деревьев. Офицеры и дамы стоя пили кофе, который денщики наливали из больших кофейников. Сестра с хирургического пункта набила рот пирожным, старший штабной врач, держа чашку в руках, поучал своего почтительно внимавшего коллегу, рассказывая ему о проделанных им операциях опухолей стенок желудка. Он уже произвел на поступившем материале около пятнадцати операций подобного рода. Его речь пестрила специальными терминами: фистула, резекция.
— Случай закончился полным исцелением, и больной даже опять был послан в действующую армию, — заключил он, обмакивая пирожное в пролившееся на блюдце кофе, чтобы ни одна капля его не пропала. В других группах раздавался смех мужчин и женщин.
В золотистом летнем воздухе носились нежные светло-голубые облачка табачного дыма.
Майор Грассник, начальник штаба фон Лихова, с последней военной сводкой в руках объяснял, водя пальцем по подносу с пролитым кофе, смысл происходящих операций. Русские отступили далеко по ту сторону Збруча. Придется — уж так и быть — очистить для австрийцев Буковину.
Нетерпеливые офицеры желали знать, когда же, черт возьми, наступит их очередь. Майор засмеялся. Оперативный отдел в Брест-Литовске уже об этом позаботился, и Шиффенцан еще раз блестяще проведет кампанию. Сначала операции развернутся на севере. Конечно, не сейчас, всему свое время. В конце месяца или, возможно, только в начале сентября. Не у Якобштадта, нет. И не у Двинска. Гораздо севернее.
— У Риги, — кивнул капитан Домбровский.
— У Эзеля и Даго, — вырвалось у майора. И тут же он со смехом хлопнул себя по губам. — Я ничего не сказал! Ведь вы ничего не слыхали? Только после этого выступим и мы. До какого пункта? До какого нам вздумается: вся Россия открыта перед нами. Но все это, конечно, между нами, господа, не правда ли?
Обер-лейтенанты и капитаны боевых частей возбужденно или недоверчиво прислушивались к этим военно-политическим соображениям. В центре их группы очутился фон Геста. Он заговорил о последствиях немецких завоеваний.
— Германия обращается лицом к Востоку, господа. Снова торжествует политика Генриха-Льва, на столь долгое время вытесненная гогенштауфенскими химерами. Необходимо создать громадных размеров Балтику… Тогда Пруссия возьмет на буксир Германию и покажет миру свою властную колонизаторскую руку.
Возбужденно сверкая глазами, он допил свою чашку и продолжал тоном командира:
— С развевающимися знаменами Альберт Шиффенцан вторгнется туда, где погиб Александр Македонский и где свернул себе шею Наполеон. Песенка Англии спета! Нас ждет дорога в Индию!
Заговорили о культурной миссии, предстоящей германским банкам, вспомнили по этому поводу о сооружении Багдадской железной дороги.
Вдруг на большой, обсаженной розами площадке раздался туш. Оркестр в тридцать инструментов запасного саперного батальона, стоявшего лагерем в Мервинске, заглушил шум разговоров торгауэровским маршем.
Его превосходительство, который не жаловал застольной музыки — пустая забава для тех, кто, наевшись до отвала, теряет дар речи, — разрешил музыкальные номера только к пяти часам, точно установив их программу. Одни только фридриховские марши, добрую старую прусскую музыку и несколько приятных попури из старых опер: Доницетти, Лортцинг, Вебер, «Норма», «Белая Дама», «Сорока-воровка».
Господа офицеры прогуливались, потягивали вино, денщики сновали взад и вперед с сигарами, сигаретами, свечами для прикуривания, печеньем.
Возбужденная музыкой, сестра Барб, находившаяся в обществе обер-лейтенанта Винфрида и еще двух благонравных и добродушных сестер, сгорала от желания потанцевать.
Винфрид, смеясь, уклонялся.
— Еще слишком рано. Надо запастись терпением. Его превосходительство рассердится — пока поиграем в детские игры, например, в пятнашки.
Он указал на большую, обсаженную березами поляну между кустами жасмина и забором. В молодых офицерах вдруг проснулись озорные мальчишки. Им захотелось поиграть в горелки или в фанты. Собравшиеся выстроились, чтобы в торжественном полонезе пройти к месту новых развлечений, как вдруг возле Винфрида показалась сестра Софи. Винфрид поцеловал ей руку, сердечно приветствуя ее появление в кругу молодежи.
— Да, — сказала она своим ясным девичьим голосом, — я останусь здесь. Но обер-лейтенанта Винфрида просят пройти на несколько минут к столу с ликерами. Там ждет писарь Бертин с каким-то неотложным служебным делом.
— Давно?
— Минут пять, а может быть, и того меньше.
Винфрид, щелкнул каблуками, повернулся, проклиная судьбу всех адъютантов, — наверно, Люцифер был не кем иным, как адъютантом господа бога, почему ему и пришлось отправиться в ад.
У стола с ликерами стоял писарь Бертин, на лице которого вдруг с особенной отчетливостью выступили очень тонкие губы и горящие черные глаза.
— Не будет ли господин обер-лейтенант так любезен и не приведет ли он его превосходительство минут на десять к военному судье, который позволил себе принять в приемной его превосходительства курьера из «Обер-Ост» и вскрыть сумку здесь, а не в здании суда? Содержание бумаг настолько непонятно, что господин военный судья хотел бы немедленно вкратце доложить об этом его превосходительству.
Винфрид подумал про себя: совсем с ума спятили эти юристы!
— Вот, теперь вы уже говорите о десяти минутах, — сказал он, улыбаясь, Бертину. — Но послушайте, дорогой, у его превосходительства сегодня гости.
— Это небезызвестно господину военному судье, — возразил Бертин.
Тон его голоса, какая-то дрожь в нем заставили Винфрида, который, по-видимому, из всех присутствующих был наименее пьяным, встрепенуться и стряхнуть с себя веселый дурман, навеянный присутствием Барб. А как приятно было на глазах у всех гулять рука об руку с этой маленькой женщиной, словно они уже были мужем и женой, супругами перед всем миром.
— Должно быть, дело серьезное, — сказал Винфрид. — Конечно, у фон Лихова всегда найдется время для деловой беседы, если это так уж необходимо.
— Неслыханное дело! — пробормотал Бертин. Губы его дрожали.
Винфрид налил ему водки, сполоснув рюмку в большом стеклянном бассейне, где прежде плавали золотые рыбки мадам Тамжинской.
— Выпейте, Бертин, — сказал он. — А теперь я вношу компромиссное предложение: оставим пока что в покое его превосходительство. Он там спорит со Шлиденом, вероятно, о защите от танков или о противогазах.
Майор Шлиден, начальник газовой команды, считался страстным техником и, кроме того, умнейшим человеком.
— Почему бы сначала мне не ознакомиться с неприятностью, которую вы собираетесь преподнести дяде? У вас, судейских крючкотворов, кажется, есть поговорка: нет такого спешного дела, которое, полежав, не стало бы еще более спешным.
Вздохнув, он стряхнул пепел с сигареты и взглянул в сторону Барб, которая спасалась от какого-то ловкого артиллерийского лейтенанта, прячась между стволами больших кленов и берез.
— Не хотите ли принять участие в игре? Там и Софи…
Бертин бросил быстрый взгляд в сторону поляны.
— Четверть часа тому назад у меня, может быть, и было бы такое желание. По крайней мере платоническое, потому что я никогда не был силен в детских играх. Но этот только что полученный пакет! Эта неописуемая мерзость!..
Он заскрежетал зубами.
— Идемте, — сказал Винфрид.
Они рысью побежали через лужайку.
— Дело Папроткина?
Бертин кивнул.
— Да, дело Бьюшева.
В это время Гриша с подносом в руке — он готовился убирать кофейные чашки — очутился поблизости от них, хотя они и не заметили его.
— Ишь как торопятся, — подумал он. — Славные ребята!
Ему и прежде нравились Бертин и Винфрид, а сегодня, когда его сердце было полно чудесного, волнующего смятения, он так и обнял бы их, прижал бы к своей испачканной кофейными пятнами холщовой куртке.
Бабка ждет от него ребенка! Чудное дело: в животе у нее маленький Гриша. Может быть, величиной с пуговицу, а может быть, уже с яблоко. Непонятно зарождается человек. Она зачала от него. Жизнь хороша — растут деревья, растут люди…
И он ринулся в поток прогуливающихся офицеров со страстной готовностью служить, помогать, порадовать чем-нибудь собравшихся гостей, которые все более непринужденно — некоторые даже без мундиров — прогуливались между кегельбаном у восточной стены и буфетом со сладостями, расположенным вблизи дома.
Вдруг фон Лихов обнаружил отсутствие своего адъютанта.
— Обер-лейтенант Винфрид! — нараспев закричали услужливые подчиненные, смешно растягивая слова.
