Эльфрида Елинек - Дикость. О! Дикая природа! Берегись!
Предпринимательша, эта охранная колонна в честь победы над чумой, стоит в заранее протопленной комнате, смертельно измученная собственными муками. Она пренебрегла блюдами, заранее любовно приготовленными хозяйкой из полуфабрикатов, покрытыми чем-то отталкивающе чужим, и впихивает в себя булочку с сосиской, обернутую бумажкой. Запивает красным вином. Вот-вот ее стошнит. Больше всего на свете она хотела бы сейчас запереться, встать под струю воды, распустив волосы, как защитный полог, и чтобы только в ноздрях пузырилась грязная пена. Она ощущает слабый, но назойливый запах собственного тела, ее надежного пристанища. Неужели именно сегодня комок, застрявший у нее в груди, вырвется наружу, в мир? Что ему доведется там испытать? Он сразу превратит ее в одну из тех женщин, которым необходимо оперативное вмешательство. Ее пальцы на мгновение нежно сжимаются. От лесоруба не исходило угрозы, он был полон достоинства, неважно кем насажденного. Такой большой внешне, а внутри — неуловим, странный тип. Как хорошо, что они навсегда останутся чужими друг другу. Она ощупывает чужую мебель, к которой совершенно равнодушна и которую она не купила бы ни за какие деньги, хотя стоимость ее не волнует. Другим такая обстановка кажется идеалом. Она — мифическое летучее насекомое, предмет слухов над туманным колоколом, накрывшим деревню в утренних сумерках, после того как мужчины выехали на охоту и опорожнили кишечник без посторонних глаз; она — бабочка особой разновидности, моль, перелетающая из одной освещенной кухни в другую, такие желания объединяют женщин! По-деревенски слякотно становится пальцам этой женщины, из которой получилась бы неплохая учительница игры на скрипке. Ее руки солидарны друг с дружкой, одна знает, что берет, другая знает, что ничего отдавать не должна. Лестница поскрипывает. Кому-то слишком тихо на земле. Счастье улыбается нам. Кинодива пьяным голосом требует что-нибудь болеутоляющее, уздечка криво свисает у нее с головы, она ведь сама привела себя в это крытое стойло, к королю универмагов, сколько лет уже прошло. Теперь она — его наследница. Король универмагов разочаровался в государстве и его налоговом законодательстве. Он превратил политиков в слуг с человеческим обликом, которых он кнутом и пряничными «порше» побуждает будить отечественную промышленность. Теперь он разочаровался и в них. Ниточка удачного брака размоталась до конца. У слуг этой страны слюна начинает капать с языка, когда они слышат в новостях, сколько другие зарабатывают на их месте, просто потому, что они есть! В качестве уполномоченных. Представляя их, тех, которые сами кого-то представляют. Как это происходит? Информация просачивается между полосами, потому что какая-то газета подловила ветер совсем не с той стороны. На самом деле слуги, то есть работники, работают в лесу, чтобы их законные представители могли насладиться лесом. Завтра на своих эксклюзивных автомобилях подъедут: министр, ландрат и всякие другие люди, слепленные из галантерейных товаров (наподобие концерна), и тоже отправятся на охоту. Они представляют собой сплоченный круг важных персон и привезли свой личный обслуживающий персонал, так, безделицу, — этот персонал, весь вместе взятый, не составит единого человеческого отражения. Сюда позвали политиков, чтобы они провели здесь свое свободное время, и эти люди приедут. С политической точки зрения они все заодно: принудительные кормильцы самих себя. Стоя среди трупов зверей, напоминающих им о том, сколь близко бродит смерть от человека, который не стремится вовремя насладиться, они получат указания в денежном выражении. Здесь они смогут однажды почувствовать себя свободными от обязательств, ведь именно здесь они и возьмут на себя свои истинные обязательства. Они будут на полном обеспечении у короля универмагов. Предпринимательша отвечает, что хочет ненадолго прилечь, и тут же ее привычно рвет в облицованном цветастым кафелем туалете, который она сама и загадила. И даже нет надобности создавать шум. В туалете предсказуемо и неописуемо пахнет яблоком. Эта женщина могла бы извергать из себя детские головы, и все равно у нее никогда не было бы ощущения, что она похудела хотя бы на грамм. Ей так хотелось залезть себе в глотку и вырвать из себя пищевод, желудок, кишки. Да, женщине тяжело дается нести ответственность. Поэтому она не хочет слишком много носить на себе. Сколько живорожденных зависят целиком и полностью от ее решений, целый концерн таскается за ней по пятам. Женщин иногда называют королевами: в данном случае это действительно так. Подумайте о том, что другие, обладающие гораздо меньшим весом, в этот момент проецируют на стену цветные снимки своих отпускных путешествий, пламенно охваченные очарованием этих копий, как будто оригиналы пережитого ими имеют хоть какое-то значение. Это те служащие, которые могут позволить себе дальние путешествия, а вдали от них, словно в другом, параллельном, замкнутом мире, живут те, кто управляет ими точно так же, как они управляют своими автомашинами. Один волосок на голове этой предпринимательши, в пересчете на соответствующие деньги, стоит больше, чем целый отель, в котором посетителей обслуживают на высшем уровне. Благодаря хорошо замаскированным агрессивным действиям на бирже и умно организованным махинациям Х-пакетами акций концерн, во главе которого она в этой стране находится, вырос до крупнейшего смешанного концерна, находящегося в частном владении. Долевое участие было распределено между детьми и внуками, и составилась страна «Лего», которую сегодня уже невозможно разобрать на кубики. Но те, кто в ней работает, не составляют никаких долей, они — просто частички. То есть они даже не созданы в виде целого.
Предпринимательша бродит по дому лесничего, хотя нельзя сказать, что она потерялась. Нет, себе самой она не в тягость. Но на нее со всех сторон что-то давит. Объятая необъяснимым ужасом (перед этим домом, который три дня подряд моют неизвестными ей жидкостями), она растопыривает руки, словно вертясь волчком. Она даже к себе самой боится невзначай прикоснуться. Теплая лампа какого-то обморочного состояния мягко опускается на ее голову. Снизу, с первого этажа, слышно, как король универмагов ласково ловит свою жену и ее коленки, и внутренности у него весело подрагивают от съеденного жаркого. Однако для простоты они сразу закрывают за собой дверь. Чтобы оградить их от газет и глянцевых журналов, охранники их тел патрулируют дом, шагая взад и вперед, и записывают номера проезжающих мимо автомобилей. Скоро для надежности прибудет и конная жандармерия, чтобы вмешаться сразу, как только что-то случится. Ох уж эти частные лица, свободные, как земное царство, в котором они раскинулись до самого небесного свода. В сундуках и просто завернутые в пергаментную бумагу потаенно превращаются в гниль деликатесы из дорогих центральных магазинов столицы. Слишком много всякой всячины, беззаботно нахватанной по причине человеческого усердия, беспорядочно растерзанные хребты лосося, к которым едва прикоснулись, но следы пищевого разложения уже заметны. Жена лесничего, бесконечно одинокая в своем костюме, украшенном пуговицами из оленьего рога, как здесь принято, позвякивает бусами и цепочками, которыми обложена ее шея, — она тоже на время стала важной птицей! Сейчас она сядет за пианино, чтобы это вошло в анналы. Она успешно сдала выпускной экзамен и после этого сразу и строго по прямой провалилась вниз, на самое дно. Приходится громко попросить тишины, после чего ее пребыванию за роялем (публика, которая не упорядочена, подобна хаосу композиций, неутешительное непотребство) немедленно протрубили отбой. Никаких теплых слов не досталось на долю ее прежнего таланта, теплых настолько, чтобы под ними, как под несушкой, можно было спрятать яйцо надежды. С улыбкой на устах умолкает она, получив распоряжение. От жаркого осталось еще больше половины, хотя король универмагов, казалось, готов был слопать его вместе с комнатой. Хозяйка от смущения наготовила и подала слишком много блюд. Разгневанные стоят тем временем звери в лесу; расцвеченные вечерним солнцем, горят края крыльев промысловых птиц, выращенных в клетках на потребу человеку, сквозь прутья клеток смотрят они в пропитанную ядом воздушную высь, где их завтра расстреляют. Завтра или, самое позднее, послезавтра будет сломлена гордость горных козлов и оленей! С помощью дюймовой линейки. Люди воцарятся над ними, в зависимости от величины рогов звери будут что-то значить или не будут значить ничего.
Предпринимательша (какой бесполезный мотив в такой приятной фабуле) стоит в своей натопленной комнате перед еще большей горой яств и напитков, завернутых в бумагу. Она опять запихивает в себя еду. Съестное ненадолго задержится в ее организме, оно лишь дожидается транспорта, чтобы отправиться в обратный путь. Она пьет красное вино. Она ощущает запах своего тела, который становится все беспокойнее. Ей что-то кричат сквозь дверь, в замочную скважину, через это отверстие, за которое никто не борется. Она отвечает все так же стоя, ни к чему не прислоняясь. Другие сейчас, в этот удобный час, ибо стемнело, меняют отпускные фотографии на свою меру времени, измеряемую жизнями, мера за меру. Жизнь — на жизнь в альбоме, чтобы наконец-то настал конец. Или показывают все это на стене, на экране, в луче яркого света, как будто с ними происходили неземные события. Мы, все прочие, оберегаем наших детей от падения на землю, подкручивая лампы и поршневые затворы. Передвигаем телеантенны, если изображение от нас ускользает, и, украсив себя перьями вечно обделенных, подходим к телеэкрану, потому что там сейчас показывают фильм, не имеющий отношения ни к одному из австрийских политиков (у них головы не цветные). Короли универмагов попадаются поодиночке, мы же составляем единый ансамбль. Дети то и дело выскакивают из деревенских женщин наружу, как будто и без того нет избытка в таких, как они. Они вынуждены облачаться в одежду, которая легко стирается, их платья как фотообои: выглядят неповторимыми, когда их покупают, а потом, когда захочется, их можно восстановить из негатива (то есть из того, что меньше чем ничего). И дети у них выглядят словно яблоки, сорванные с них. Они вклеивают свои фотографии в альбомы друг друга, а иногда вырезают из журнала жен тех, кому даже нефтяной кризис по барабану, и приклеивают их рядом с собой, потому что якобы вненше похожи на них. Как в шутку сказала соседка. Не успев завести нового знакомого, они тут же хотят навсегда остаться у него в альбоме, — кто знает, пройдет ли еще кто-нибудь мимо.
