Алексей Слаповский - Участок
Камиказа – и та спала тревожно. Как и прочие собаки Анисовки, она знала, что во дворе Микишиных завтра праздник. Признаки известны: несколько дней подряд в одном месте жарят, варят и парят, сносят со всего села посуду, сколачивают столы и лавки. Завтра собак никто не будет гонять, наоборот, раздобревшие люди начнут кидать замечательные объедки. Следовательно, соберется все собачье население Анисовки. Следовательно, будет там страшный и странный пес Цезарь. И это самый лучший момент для решающего и настоящего знакомства. Ах, скорее бы утро...
12Утро. На шоссе останавливается автобус, из него выходит Иван Карабеев. Плечи широкие, глаза синие, берет голубой. Везде значки, лампасы и аксельбанты. Такому красавцу надо бы по центральной улице идти – и женщины заахают умиленно, и дети сбегутся в восторге, и мужики будут крякать удовлетворенно: наш брат идет, воин!
Но воин почему-то не захотел славы.
Иван пошел к дому не по улице, а окольно, через овраг, лес и огород.
Его никто не видел. То есть совсем никто. Абсолютно.
Но совершенно достоверно известно, что когда Лидия Карабеева охнула и прижала руки к груди, увидев стоящего в двери сына, в тот же самый момент, у общего колодца между дворами, встретились Желтякова и старуха Акупация.
– Слыхала? – спросила Желтякова, живо радуясь новости. – Иван приехал!
– Да знаю уже! – махнула рукой Акупация.
А Лидия металась. Ей на работу сбегать надо – она весовщица на винзаводе. Работать, само собой, уже сегодня не будет, но необходимо ключи от весовой передать и объяснить, что к чему.
Поэтому она, и смеясь, и плача, и уставляя стол тарелками, торопилась наговориться с сыном и добраться в разговоре до самого важного:
– Ты ешь, ешь! Что думаешь теперь? У нас не как в других местах, работа есть и платят даже. Хоть на винзаводе, хоть в мастерских. На подвозе яблок тоже можно. Да везде!
– Не знаю. Может, в город учиться поеду, – с достоинством ответил Иван. – Буду заочно учиться и работать. Бывших десантников в хорошие охранные агентства берут, с руками прямо. В общем, есть перспективы.
– Тоже правильно, – одобрила Карабеева. – Прямо даже очень правильно! И меня возьмешь потом. Сперва сам, конечно. Устроишься, женишься... Я к тому, что там и выбор хороший, не то что у нас: полторы невесты, и те на любителя!
Сказав это, Лидия глянула на сына и увидела, что он усмехнулся. Не очень как-то хорошо усмехнулся. Без доброты.
– Чего ты? – спросила тревожно.
– Да знаю я всё.
– Прямо всё?
– Она же писала. И даже день обозначила... Девушка честная...
– Ты что же, нарочно подгадал?
– Нет. Так получилось.
Карабеева села перед Иваном и горячо сказала:
– Ваня, не жалей! Все это к лучшему, я тебе говорю! Когда отец твой в городе женщину встретил, я сперва расстроилась. Обидно, понятное дело! А прошел год: смотрю – чего это мне спокойно так? Чего это мне так легко? А того, что живу сама по себе, ты у меня растешь – и ничего мне не надо! А с ним морока была, очень уж человек тяжелый! И тут то же самое: сперва жалко, а потом поймешь, что оно лучше. Зачем тебе вертихвостка такая? И была бы, в самом деле, красавица, а то ведь посмотреть не на что, если честно. Не нравилась она мне никогда!
– Меня это абсолютно не волнует, – спокойно ответил Иван.
Лидия помолчала. Вроде радоваться надо: сын не злится, не кричит, не грозит. А ей, наоборот, жутко становится.
– Ты не задумал ничего? – спросила она негромко. – Лучше скажи, Ваня. Кому сказать, как не мате– ри? А?
– Ничего я не задумал. И вообще, я теперь совсем другой человек.
– Это хорошо бы! То есть ты и так неплохой был. – Лидия посмотрела на часы. – Ты вот что. Ты ешь, отдыхай, а я скоро. Телевизор посмотри... Отдыхай, Ваня, отдыхай!
– Для этого и приехал, – ответил Иван. – Отдохнуть.
13Но отдохнуть ему не дали. Примчались закадычные друзья Володька Стасов и Колька Клюев. Хлопали друг друга по плечам, обнимались, тиская друг друга с преувеличенной мужской силой, как при борьбе.
– Орел! – кричал Володька. – Ястреб! Меня тоже в ВДВ брали, но я не согласился. Я высоты боюсь.
– У нас и такие были, – сказал Иван голосом, в котором слышались опыт и умение. – Это не считается. Недельная психологическая подготовка – и готов без парашюта лететь!
Володька сел за стол, взял пирожок, откусил, сколько ширина рта позволила, и сказал:
– Ойга хамух хыхоит, хыхал?
– Слыхал.
– А он, – прожевал Володька и указал на Кольку, – вообще свидетелем идет.
– Это Дашка все, – сказал Колька. – Говорит: я у Ольги буду свидетельницей, а ты уж у Андрея, это, говорит, правильно... Я думал, в самом деле, так надо...
– «Так надо!» – передразнил Володька. – Скажи лучше – боишься свою Дашку! Нет, на фиг, на фиг, я вообще не женюсь! Одному веселее. И не обманет никто. Я тебе говорил, Ваня, я предупреждал!
– Чего это ты говорил? – спросил Иван не потому, что не помнил, а потому, что хотел еще раз услышать.
– Жениться не надо до армии! Как я говорил, так и вышло! Андрюха парень неплохой, но я бы ему рыло набил, как минимум! А ей бы тем более ноги выдернул.
– Грозный ты, я смотрю, – оценил Иван, не очень весело улыбаясь.
– Нет, а что – так оставить? Лично я бы такую подлянку не простил! Как на Кавказе у этих... ну, кровная месть. Взял ружье и промеж глаз! Обоим!
– Ты был на Кавказе? – со значением поинтересовался Иван.
Володька на это значение не обратил внимания и не уважил военного опыта Ивана, даже наоборот:
– А что, ты был? Тебя там не контузило? Ушибленный какой-то. Коль, глянь на него! Сидит, будто ему в харю не наплевали.
Иван предупредил:
– Ты поаккуратней выражайся. И я без тебя разберусь, понял?
– Ага, дадут тебе разобраться! – не унимался Володька. – Тебя на свадьбу-то не позовут.
– Это почему?
– Боятся, почему! И зря! Надо им сказать: бояться нечего, сидит Ваня дома весь оплеванный и тихо утирается! Ладно, все, закрыли! Давай хоть выпьем за встречу! – Володька заозирался, ища глазами бутылку, которая, по его мнению, обязательно должна быть в доме, куда вернулся солдат из армии. Но Лидия сына угостить остереглась, а сам он не попросил. И бутылки Володька не увидел. А Иван сказал:
– Потом.
Тут Володьку совсем завело. Он даже очередной пирожок положил, не доев, встал и пошел к двери. Обернулся с видом крайней обиды:
– Может, ты сам без парашюта пару раз прыгнул? А? Коль, ты смотри, он с друзьями даже выпить не хочет!
– Потом, я же сказал!
Колька, сострадая Ивану, поддержал:
– В самом деле, успеется...
– Приятно посмотреть! – закричал Володька. – Настоящие мужчины, ё! Одному баба на шею села, другому... А, мне-то что! – махнул он рукой и вышел.
Колька помолчал. Взял тоже пирожок, повертел в пальцах и положил обратно. Наконец спросил:
– Вань, в самом деле, чего делать-то собираешься?
Иван повернулся к нему резко и несправедливо:
– А тебе-то что? Ты чего вообще расселся тут?
Колька удивился:
– Я стою вообще-то, – сказал он, потому что действительно все это время не присаживался.
– Ну, и иди тогда!
Колька помялся и вышел, а Иван сжал руку и ударил кулаком по столу.
14Ударив кулаком по столу, Савичев воскликнул:
– Так и жизнь проходит!
– Да, – согласился Мурзин, который сидел перед ним. Савичев, не дожидаясь свадьбы, вот уже третий день предается светлой грусти и изливает ее в разговорах, благо в собеседниках недостатка нет. С утра вот Мурзин заглянул – и остался.
– Ты пойми! – сказал Савичев. – Ты вообрази, как это бывает. Будто вчера буквально... Лежу... А она... вот такая вот была... с тубареточку всего... А я лежу... Встать не получается... А она подошла, за руку тянет... Папа, вставай, говорит! Папа, вставай! Вот как понимала отца!
– Да, – подтвердил Мурзин. – Это не каждая.
– Что ты! И не говори!
– Я и говорю.
– Но ты понял?
– Еще как.
– Ты все понял?
– Вовсю.
– Вот так вот! – подвел черту Савичев под содержанием беседы и тут увидел Ольгу. – Доча! – прослезился он. – Роднуля!
– Ты что-то не просыхаешь, пап! – заметила Ольга.
– Так я ж тоскую! Уходишь от нас! – объяснил Савичев.
– Ладно, ладно. Я вот чего сказать хочу. Может, не надо свадьбы? Это же так... Формальность...
Эти странные слова услышала с крыльца Савичева и закричала:
– Ты чего это придумала? Свадьбы не надо! Я позориться не буду! Из-за кого? Из-за Ваньки, что ли?
– Хотя бы. Зачем человека дразнить?
– Даже и не говори! Позор на все село! Из-за одного паразита всех людей обидеть? Отец, ты чего молчишь?
Савичев, призванный к исполнению родительс– кого долга, откашлялся, стал серьезным и строго произнес:
– Ольга!
– Чего?
Но звук голоса родимой дочери на Савичева подействовал расслабляюще. Отцовская любовь тут же поборола отцовский долг, Савичев опять захлюпал носом:
