Фэнни Флэгг - На бензоколонке только девушки
– Ой.
– А ты фотографии детей привезла?
– Да-да.
Фрици проглядела все снимки и сказала:
– Отличные дети. А муж – вылитый хороший парень.
– Он, да, такой. Просил обязательно передать, что будет страшно рад с вами познакомиться, но решил, что в первый раз мне надо съездить одной. И конечно, если вам понадобится какая угодно стоматологическая помощь, он с удовольствием. По правде сказать, я так хотела, чтобы он со мной приехал. Боялась, что ли, сама, но очень рада, что смогла. Мне бы посмотреть еще фотографии вашей… ну, то есть, моей семьи.
– Конечно, детка. Все тут, на стенке. – Они пошли вдоль нее, и Сьюки увидела снимок с четырьмя сестрами у девичьей автозаправки, 1942 год. Сьюки поразилась, как похожи ее девочки на сестер Юрдабралински.
Она промолвила:
– Не могу себе представить, как это, должно быть, тяжело – содержать автозаправку.
Фрици кивнула:
– Так и было, но мы и развлекались будь здоров. А это – твой дядя Винк, еще в армейской авиации, в Англии.
– Ух ты, немножко похож на моего сына Картера.
– Да?
– Такая же улыбка.
Фрици ткнула в другую фотографию:
– А это фото твоей бабушки, перед домом. По снимку не скажешь, но именно у мамули волосы были рыжие-рыжие.
– Правда?
– Верняк. Рыжее твоих.
– Вы тут выросли?
– Угу. Папуля построил его для нас в двадцатых годах. Но когда Винк помер, Энджи продала его одной славной семье из города.
– А станция еще работает?
– Нет, давно закрыли. Может, хранят в ней что или вроде того, но она еще стоит.
Они еще немного повспоминали, и Фрици сварила по чашке кофе и взялась еще раз рассматривать фотографии семьи Сьюки.
– Симпатичный какой дом. Прямо у воды.
– О да. Задний двор у нас – бухта Мобил.
– Вы, значит, недалеко от Пенсаколы и Мексиканского залива.
– Верно.
– Знаю эти места. Очень красивые. Летала там.
Фрици отложила снимки и кивнула.
– Н-да, – проговорила она. – Ясное дело, прожив милую тихую жизнь, столько лет, вдруг узнать такое – то еще потрясение.
– Да, правда. Вообразите только. Ну, то есть, в шестьдесят лет впервые встретить свою настоящую мать – дело необычайное.
Фрици вытянула из пачки сигарету, прикурила и долго смотрела на Сьюки, а затем сказала:
– Черт бы драл, жуть как неприятно, однако, подруга, у меня для тебя еще одно потрясение.
– Ой? Какое?
– Я – не твоя мать.
Сьюки засомневалась, не ослышалась ли.
– Что, простите?
– Я – не твоя мать.
– Но… ваше имя вписано в мое свидетельство о рождении.
– Ага, знаю. Но я все равно не твоя мать.
Сьюки почувствовала, как у нее кружится голова.
Фрици взглянула на нее:
– Эй, ты в порядке? Сара Джейн?
Сьюки поняла, что, видимо, отключилась на секунду, но вымолвила:
– Да, кажется, но не понимаю. Если не вы моя мать, то кто же?
– Ну, это долгая история, детка. Ты, может, лучше б выпила. Как-то не очень ты выглядишь.
Сьюки глотнула скотча, извлекла из сумки нюхательные соли – на всякий случай – и теперь, с бьющимся сердцем, готова была слушать Фрици дальше.
Авенджер-Филд
Суитуотер, Техас Январь 1943 года
Фрици заехала на несколько дней в Суитуотер – повидаться с Пинке и Гасси Минц, а также с сестрицами. В первый же вечер Софи вернулась со свиданья – щеки горят, глаза сияют, улыбается и смеется тихонько. Фрици сидела и красила ногти на ногах. Втянула на Софи и проговорила:
– Кое-кто явно поразвлекся. Если б не знала тебя, сказала бы, что ты наклюкалась по уши.
Софи присела на соседнюю койку и улыбнулась:
– Нет, ни капли не пила. Ох, Фрици, никогда бы не подумала, что могу быть так счастлива. Люблю весь мир. Он такое чудо!
– Кто?
– Джимми. Джимми Бранстон. Летчик Королевской авиации, тут на особом задании, я вас знакомила.
– А, да. Помню.
– Ну, короче, он за мной заедет в пятницу вечером, и мы двинем в Хьюстон на выходные.
– Тпру. А вот и нет.
– Ой, Фрици, все только начинается. Правда. Он уже забронировал мне номер в гостинице «Трилистник», а сам остановился со своими друзьями англичанами в городе. Это наши с ним последние выходные. Он возвращается за океан в следующий вторник.
Фрици, мне прямо надо ехать. Он так старался, все устроил, и он такое чудо.
– Ну ладно, если ты так по нему с ума сходишь, давай, но, детка, не делай такого, чего делать не стоит. Эти ребята наговорят что угодно. Помни: сегодня тут, а завтра след простыл. Веселись, но будь осторожна.
– Ты не понимаешь, Фрици. Джимми не такой. Он совершенный джентльмен. И он меня правда любит, Фрици. Предложил выйти за него и сказал, что в ту же минуту, как война закончится, он за мной приедет.
– А он знает, что твоя семья держит автозаправку? Он мне кажется чванным англичанином.
– Конечно, знает. Я ему все рассказала, и он считает, что это обаятельно. Прямо так и сказал. И ничего он не чванный. Он мне все выложил про своих родителей, обычные они люди, и добавил еще, что они как познакомятся со мной, так сразу же в меня влюбятся.
– Хорошо, но скажи лейтенанту Бранстону, что если он вытворит что-нибудь не то, будет иметь дело со мной.
В тот вечер, когда Джимми с Софи летели в Хьюстон, был тепло и ясно. Облака под ними – громадные серебристые ватные клубки. На полпути Джимми переключил канал приемника и поймал джазовую станцию. Они слушали «Серенаду лунного света»[66] в исполнении оркестра Хленна Миллера, и Софи казалось, что никого, кроме них двоих, нет на всем свете, а они – в облаках, такие влюбленные.
Софи не поняла, почему вдруг пару месяцев спустя письма от Джимми из-за океана стали приходить все реже, а потом и вообще прекратились. Совсем на него не похоже – не писать. До этого послания от него прибывали каждый день. Что-то явно случилось. Она знала, что он летает на бомбардировки Германии едва ли не еженощно, что есть потери. Каждый список убитых и раненых летчиков она просматривала затаив дыхание, но когда три ее письма вернулись нераспечатанными, она запаниковала. Отчаивалась и сходила с ума от беспокойства. Он должен вернуться.
На следующее утро она отправилась в контору Красного Креста в Суитуотер и поговорила с миссис Гилкрист, приятной пожилой женщиной, показала ей вернувшиеся письма. Дала номер полка, место рождения, имена родителей и название города, где они жили, а также дату, когда он последний раз звонил ей.
Миссис Гилкрист все записала и сказала:
– Сделаю все возможное, но обещать ничего не могу. Вы же понимаете, международная связь сейчас затруднена. Но постарайтесь не волноваться. Вы не представляете, сколько девушек ожидали худшего, а выяснялось, что это просто неразбериха. Так что не отчаивайтесь. Завтра, может, пять писем придет.
Два дня спустя Софи была на своем участке и тут услышала, как кто-то орет через всю комнату:
– Софи Юрдабралински! Телефон!
Софи метнулась к аппарату, надеясь, что это Джимми, но девица скорчила рожицу и сказала:
– Голос женский.
– Ой… алло.
– Софи?
– Да?
– Это миссис Гилкрист, из Красного Креста. Можете зайти в контору? У меня для вас хорошие новости.
– Вы нашли Джимми?
– Нет, но я связалась с нашим отделением в Лондоне, добыла телефон его родителей и договорилась о трансатлантическом звонке. Уверена, родители знают, где он, и будут рады вас слышать, так что заглядывайте ко мне, как сможете.
Софи тут же помчалась к миссис Гилкрист. Оператор Красного Креста набрал для нее номер и жестом пригласил разговаривать.
После нескольких гудков ответила женщина:
– Алло?
– Это миссис Бранстон?
– Да.
– Ой, здравствуйте. Это Софи Мари, я звоню из Америки.
– Здравствуйте.
– Не знаю, говорил ли он обо мне, но я подруга вашего сына, а от него что-то давно не слышно. Хотела спросить, не знаете ли вы, как с ним связаться.
– Ах да, видите ли, вы, похоже, не туда звоните. Телефонную линию матери Джеймса разбомбили.
– О господи.
– Да, но вы не волнуйтесь. Никто не ранен. Она вполне здорова – у друзей в Хэмпшире. Я жена Джеймса, и он со дня на день должен вернуться домой на краткий отпуск. Тихо-тихо, милый, мама разговаривает. Простите. Оставить ему сообщение или номер, по которому вам можно позвонить? Алло? Вы еще здесь?
– Да, здесь. Кхм… нет, не нужно.
– Я с радостью ему передам, что вы звонили. Вас зовут Салли?
– Нет, Софи, но это и правда не имеет значения. Спасибо вам.
Повесив трубку, она осела у стола, и миссис Гилкрист, войдя в комнату, по одному виду Софи решила, что молодой человек погиб. Присела рядом, взяла ее за руку. Эту душераздирающую часть своей работы она терпеть не могла.
