Сергей Алексеев - Покаяние пророков
— Ч-что там? — почему-то тревожно спросил Данила.
— Цидик умер.
Он помолчал, спросил коротко, чтоб долго не заикаться:
— П-почему т-так решил?
— Буря улеглась.
— П-примета, что ли?
— Народные наблюдения.
— Сейчас п-проверим! — Данила включил телевизор.
Шли восьмичасовые новости. Показывали кадры, снятые скрытой камерой: министр парился в бане с несколькими девицами. Потом появилась еще одна, ведущая, невнятно съязвила по этому поводу, и тут же пошел репортаж о чернобыльцах, объявивших голодовку. Лежащие на матрацах мужики скоро заменились на одного, в сбитой набекрень шапчонке, — этот зачем-то в одиночку рыл метро в заброшенной деревне. Ведущая хотела закончить на этом и уже ободряюще улыбнулась, но улыбка получилась длинной и скоро перелицевалась в скорбную мину.
Во весь экран появился портрет Цидика.
— См-м-мотри, сб-б-бывается! — не дождавшись сообщения, замычал Данила. — К-как тут после этого н-не верить?
И все-таки он до конца выслушал известие о кончине академика, после чего выключил телевизор, налил коньяка и перестал волноваться.
— Помянем… душу грешную.
Не чокаясь, помочил язык, отставил бокал.
— Ты мне вот что скажи, Юрий свет Николаевич… Как тебе удалось заставить его произнести отречение? Я сегодня из-за этого ни грамма не спал. Ты великий злодей или гений?
— Какое отречение? — Космач на самом деле не понял его.
— Да ладно! Признавайся! Чтобы Цидик своими собственными руками удушил дитя?.. Нет, ты злодей!
— Ну вот, наконец-то врубился, зачем меня сюда привезли… А откуда вы знаете об отречении? Уже показали по ящику?
— Нет, не показали и вряд ли покажут… Но я два часа назад посмотрел пленку. Там ведь было две камеры?
— Я не считал…
— Это потрясающе! И ведь в здравом уме и твердой памяти, произношение четкое… Как ты его, Юр?
— Давайте так, Василий Васильевич. — Космач пристукнул ладонью по столу. — Я ничего не скажу, и больше не спрашивайте. Это тайна исповеди.
— Резонно. Не буду, — сразу согласился Данила. — Но ты знаешь… Все напрасно. Король умер — да здравствует новый Цидик!.. Я не исключаю, будут какие-то пертурбации, реформы… Может, сначала даже упразднят. Но он восстанет из пепла в совершенно ином обличье, но с прежним суконным нутром. И мы вряд ли сначала догадаемся, что это наш старый знакомый супостат… Не обольщайся, Юра, здесь не спасают ни гений, ни злодейство. ЦИДИК в России вечен, потому как нужен любой власти… Между прочим, у нас с тобой из-за него так судьбы похожи…
— Ну уж! — усмехнулся Космач. — Я всегда был у вас в вассальной зависимости.
Данила подпрыгнул, засмеялся зло и весело.
— Кто? Ты был? Будет врать-то! Вассал нашелся… Да ты все самое ценное всегда тырил! Весь изюм выковыривал! Знаю: что в твой мужицкий кулак попало — ничем не выжать. Читал я твой диссер, читал! И один знаю, что от меня утаил и что сам нашел… Юр, но я без всяких претензий. Ты имел полное право…
— А где это вы мой диссер читали? Не в милиции ли?
— Почему в милиции?
— Но его там отняли.
— К нам в управление твой опус попал из какого-то архива. Может, и МВД. — Данила сделал паузу, чтоб набить третью трубку, но поглядывал с откровенно хитроватым прищуром — Ленин да и только…
А Космача подмывало спросить, что это за управление, в который раз упоминаемое, однако вспомнил о самолете и погоде.
— Телефон здесь есть?
— Обижаешь! — Данила оставил свое занятие и принес телефонную трубку. — Прямой московский…
Справочную аэропорта он нашел через 09, но долго не мог пробиться — видно, все кинулись звонить, как только утих штормовой ветер. Наконец втиснулся и получил то, что предполагал: вылет по-прежнему задерживался по метеоусловиям Москвы — обледенела полоса…
Тем временем Данила открыл одну из тумбочек, достал желтый потрепанный пакет и, вернувшись на диван, поставил возле своей ноги.
— Ну что, сидим курим? — спросил и, не дожидаясь ответа, положил пакет на колени Космача. — Вот тебе мой подарок, вассал. Не забывай своего феодала.
В пакете оказалась толстая архивная папка, а в ней — тот самый первый экземпляр докторской диссертации, когда-то изъятый в милиции.
Отпечатано на не совсем свежей пишущей машинке, некоторые буковки подпрыгивают, допустимые на одну страницу исправления тщательно замазаны белым штрихом — наверное, теперь все делают на компьютере, а тогда было столько мучений, машинистка ревела и бешеным деньгам по сорок копеек за лист была не рада…
— Спасибо, — искренне сказал Космач. — Извините, отвлекся… Ностальгия!
— З-значит, д-давай так. — Данила вкушал дымок. — В-в таком виде не п-пойдет. Сегодня же отдам д-девкам в управлении, д-дня за два н-наберут. Сканировать н-невозможно, текст слепой…
— Зачем?
— Что — з-зачем, олух?
— Набирать зачем?
— Т-ты же упразднил ЦИДИК! Б-будешь защищаться, п-пока он не воскрес. А где — я найду. Хоть за бугром. Будут тебе и рецензенты, и оппоненты…
Космач вспомнил письмо профессору Желтякову, лежащее вместе с паспортом в кармане, взвесил в руке пухлый том и положил на столик.
— Не знаю, что в мире творится?.. Может, звездный час подступает? Два предложения в течение одной ночи! С двух отрицающих друг друга сторон. Не сон ли мне снится?
Данила лишь покачал головой.
— Значит, ты Цидикад-до печенок достал. Открой секрет, как? М-может, он посвятил тебя в масоны? М-может, ты у нас уже мастер? Или повыше, какой-нибудь гроссм-мейстер?
— А у меня ощущение: и вы тащите меня в какую-то ложу.
— Правильное ощущение. Пора и н-нам сбиваться в стаю и жить по законам стаи. Жестоким, но справедливым. Т-ты вот здесь пишешь — смена элит. Согласен. М-мы должны создать свою. А чтоб она стала жизнеспособной, н-на миру хоть глотки грызите друг другу, но внутри, в т-тайне от чужих глаз, — истинные б-братские отношения. — Он постучал пальцем по диссертации. — Это не мои идеи — т-твои. Хочешь, процитирую?
— Не надо, я все это забыл и вспоминать не хочу.
— Нет ты послушай! Старая боярская элита ушла, чтобы сохранить исконные русские традиции государственности. Ушла, чтобы вернуться! — Данила окончательно успокоился и перестал заикаться. — И ты здесь очень хорошо сказал, почему не вернулась, — ее раскололи изнутри. Вот в чем наша древняя беда — нет внутренней защиты. Внешней хоть отбавляй, если что, так наши казаки в Берлине. А внутри уязвимы! Или по чужому наущению собираемся скопом и тятьку бьем, или друг друга. А хочешь, скажу почему? Опять же читая бессмертные строки сего опуса!.. — Он полистал диссертацию. — «Христианство для изгнанной боярской элиты оказалось слабым цементирующим раствором, чтобы сохранить единство, ибо изначально возникло как раскольническое течение в иудаизме. Тысячелетний путь от первых христиан до Вселенского собора 1056 года претерпел множество расколов, с выделением из единой абстрактной конфессии сотен мелких групп, сект и школ, которые, в свою очередь, раскалывались на еще более мелкие. В результате этого бесконечного и хаотичного деления возникли абсолютно несовместимые формы, напоминающие сближенные до опасного расстояния ядерные массы. Поклоняясь одному и тому же Богу, они выражали крайнее неприятие друг друга, и более крупные всегда стремились огнем и мечом истребить или подчинить себе более слабых, поступая не по закону и заповедям, а с точки зрения примитивной и привычной силы, ибо внутренне чувствовали себя не защищенными этими законами и заповедями. Ужасающая жестокость религиозных войн, европейской инквизиции и русской охоты за раскольниками была продиктована этой незащищенностью, которая и утверждала принцип несоразмерности наказания как единственную гарантию собственной внутренней безопасности». Выделено не мной. И написано тоже не мной!
— Это написано сонорецкими старцами двести лет назад, — объяснил Космач. — Я у них передрал.
— А как про сегодняшний день! — всплеснул руками Данила. — Таким выводам хочется верить… Но ты не обольщайся! Защититься я тебе помогу в любом случае, не исправляя ни одной строчки и почти без скандала. Но запомни: ты будешь всегда неугоден и левым, и правым, и атеистам, и верующим, и новаторам, и консерваторам. Потому что ты не принадлежишь ни к какой элите. Должно быть, ты сам это понял, иначе бы не почувствовал конфликта со средой обитания. И не уединился в своей деревеньке.
— Никогда не предполагал, что в элиту принимают, как в партию. — Космач глянул на часы — половина девятого, на улице солнце, и стена замка почернела от талого снега.
— Ладно тебе прикидываться-то!.. Не принимают, а приватно приглашают достойных. Видел, кто возле Цидика вертелся? Сроду не подумаешь, какой-то технарь Желтяков оказывается настолько близким к нему, что ходит через черный ход.
