Ирина Дудина - Пение птиц в положении лёжа

Я дважды сильно вывихивала себе ноги. Первый раз, когда поступила в Университет без блата: выхожу, довольная, падаю с четвёртого этажа — имеется в виду по лестнице со ступенек… Плохой знак… Зря поступала… Второй раз — недавно. В загаженном подъезде достала из почтового ящика открытку с изображением доброй сестры милосердия и раненого антично-телесного солдата времён Первой мировой войны. Я рассматривала красивого солдата и ангельскую медсестру, не понимая, что бы это значило. Рухнула во тьме мимо ступеньки. Нога распухла, я сама, как раненый солдат, поскакала в травмопункт. Боль была такая зверская, будто там все кости взломались в мясе ноги.

Выставив ногу вперёд, хватаясь за косяки, оббиваясь об стены, попрыгала больным заинькой в хвост очереди. Отсидела минут сорок. Передо мной старушка. Похоже, что сломала руку. Самопознание костей скелета — полезное знание у дверей гроба. Заходит. Выходит через минуту. Заставили сиять обувь. Кряхтя, охая, чуть ли не зубами вставной челюсти развязывает шнурки. Я ей помогаю, держа ногу пистолетиком. Старушка преподносит свою травму руки босая, в неприличных штопаных чулках своих, сгорая от стыда.

Моя очередь. Запрыгиваю в кабинет. Пожилая седая дама, гипсовая маска травматического случая, показывает свой пластмассовый оскал: «В куртках не обслуживаем. Сдайте одежду в гардероб». — «Доктор, но у меня — нога. При чём здесь куртка?» — «Не обслуживаем. Следующий!»

Гардероб в подвале. Лестница вниз — в конце коридора. Прыгаю с милой улыбкой, будто прыганье на одной ноге забавляет меня, прыг-прыг — в подвал. О, какой грохот! Навстречу, из гардероба, прыгает человек, которому хуже, чем мне. Ему загипсовали всю ногу от бедра до пятки, и он прыгает с такой тяжестью наперевес, цепляясь кулаками за стены. Верхнюю одежду придерживает под мышкой и подбородком. За костылём прыгает. Костыльная наверняка расположена на четвёртом этаже в противоположном крыле… Пока допрыгала до врача обратно, нога перестала болеть. Даже стыдно как-то. Неудобно.

Всё поняла про устройство травмопункта. Если не сильно травмирован — в очереди всё заживёт. И в следующий раз, прежде чем ползти по лесу до травмопункта, попробуешь зализать раны индивидуально на дому. Если сильно тебя поломало, травмопункт — место инициации. После скачек за костылём — всё вынесешь и преодолеешь. Что-то в травмопункте есть отрезвляющее. Потереться мягкой домашней шкуркой о стальные зубья чужого порядка, ужаснуться, увидеть себя со стороны — неправильного, неготового к приёму в общественные объятия… «Иванушка, ты не так на противень лёг. В печку не засунуть будет». — «А как надо, покажи, бабушка».

Травмопункт освежает. Бодрит. Заставляет по-иному взглянуть на проблемы своего жалкого тела в соотнесении с величественными сенями его починки.

Мой сын сказал, что в детском саду все у них ходят парами. Вова с Вовой. Оксана с Оксаной. Коля Миндров с Колей Миндровым. Петушок с петушком, курочка с курочкой, цыплёнок с цыплёнком, яичко с яичком, рука с рукой, подушка с подушкой… Ряд был бесконечен, парад зеркальных двойников, открывшийся детскому взору. Без любовного взгляда извне все мы ходим парами за ручку с самим собой, стройный рой солипсистов.

Ф. как-то на моих глазах утром одел чистую, глаженую рубашку. К вечеру пришёл в ней же. Она была вся жатая-пережатая, вся в волнении каком-то, будто пережила стресс и ужас. Будто Ф. весь день провёл на месте катастрофы, что-то тушил, фрагменты кого-то вытаскивал, от кого-то скрывался (от тех же оживлённых фрагментов?), полз, кричал, прыгал, долго бежал, петляя. Такая была у него рубашка.

А весь день, все 8 часов просидел в тихом спокойном месте у компьютера, не в подвале — на втором высоком этаже, высчитывая градусность водки для хозяина, но сам абсолютно трезвый. Водка в его работе присутствует чисто виртуально, он даже не видел, как она выглядит. Но, возможно, частое повторение слова «водка» что-то производит в его организме, передаётся его рубашке, и она выглядит как пьяная.

Маша высказала другую версию. «Может, у него телосложение такое. Нервная система. Он сидит спокойно и невозмутимо, а мышцы его так и бегают по поверхности тела, совершают сами по себе, без ведома хозяина, вращательные и засасывающие движения. От этого вид у его рубашки — будто в заднице побывала, а не на поверхности спины». Так сказала она.

Я думаю, у Акакия Акакиевича тоже было свойство казаться помятым и жёваным, что бы он ни надел. Свойство маленького человека — быть мятым. Свойство большого — мять. Подмять под себя. Наверное, поэтому мечтал Акакий Акакиевич о добротной шинели. Добротная, крепкая, новая шинель — единственный вид одежды, который плохо мнётся. Крепкая, как футляр, как бронежилет, как хитиновая оболочка насекомого.

Ф. полюбил пиджаки. Они не такие мнущиеся, крепкие, трудно сделать их жатыми, если из хорошей ткани. Хотя даже такие на нём они выглядят как сильно потёртые. Или неестественно выглядят, как новый костюм на трупе.

Кот смотрел, как я моюсь под душем. Молоденький кот. Подросток ещё. Глаза его дико разгорелись от изумления. Гремящий водопад воды, клубы и облака пара, экзотические ароматы мыла и шампуня — всё загипнотизировало его и доводило до состояния тихого экстаза. Я решила снизойти до него, белая голая гора, великанша с пучками и копнами волос. Спряталась за мутную жёлтую штору — выглянула. Опять спряталась. Опять выглянула. Он изумился ещё больше. Как бы приподнял брови — но бровей у него нет, и он просто увеличил глаза и сосредоточил в них вескую выразительность. Я так баловалась с ним, как бы стремясь довести до такого состояния, чтобы он от изумления поскользнулся и упал в воду.

И вдруг я услышала его голос.

— Шуткуешь всё? Шуткуй, шуткуй дальше. Я и так уже не человек. То есть не кот. От твоих сухофрутов. То есть вискасов всяких, катышков. Наркота одна. А пишут — протеин! Жиры! Витамины! К тому же без свежего воздуха. За всю жизнь — один раз на улице был. Когда от мамы-кошки забирали… Одна виртуальная реальность за окнами осталась мне. Птицы в виндаусах. Трепет крыл и щебет, доводящий до безобразия. Жизнь моя, иль ты приснилась мне? Будто я скачу, как на коне…

Чудесный вечер. Тихо, как только вечером бывает. Серо-розовое атласное одеяло облаков укрывает поуютнее лазоревое небо. И ёлки, ёлки, ёлки, бесконечные острия. Какая тоска! Сердце сжимается от одиночества и дикости.

То ли дело закат над полями. Приятно. Кто-то трудится на земле. Копошится. Есть жизнь. Люди как-то работают. Скверно, неаккуратно, лениво, понукая себя водкой и крепкими словами, а всё-таки. Человек, человек всюду чуется и чудится. Тут покос, там — дорога — глинистая, шрам на траве, срам один, а не дорога — от дождя до дождя, но всё таки… Там поле. Нет, не жёлтой, приятно щекочущей стеной выше головы, со своими постукивающими сухо зёрнами и колючей щёткой усов. Жиденькая нива, по пояс, но живенькая, живая, с колокольчиками и васильками. А вон и домишки видны убогие, но в них кто-то живёт.

Чу! Да это, наверно, дворянский ген проснулся. Наверное, так радовалось сердце помещика при взгляде на следы труда на теле земли. Согнать ленивый народишко. Пусть спину погнут, нечего в безделье распаляться.

Купили с Татьяной для Ф. светлый джемпер. Сказали в секонд-хэнде — это для сиротки-юноши одного. А какой там, на хрен, юноша! Сын крупного диссидента, денег до фига. Но что-то с головой.

Первой цивильной одеждой Ф., после всего того ужаса, в который он одевался, была полосатая футболка со слишком большим вырезом на шее. Тельняшка фривольно полуобнажала то одно плечо Ф., то другое, пикантно выставляя на шее Ф. простую верёвочку и католический крест. Ф. выглядел в этой футболке вполне современно и веселее, чем был на самом деле. Чем-то неуловимо напоминал пьяненького, истерзанного штормами и портовыми шлюхами морячка средних лет. А может, интеллектуала, замученного вопросами о том, онтологично ли онтическое выделение Бытия или нет? Но таковым он также не являлся.

Ф. чего-то надо было от меня. Я пришла и чуть не рухнула наземь от изумления.

Меня ждал и трепетал посреди Невского двойной морячок. Ф. надел тельняшку, а на неё — белый вязаный джемпер, весь-весь покрытый хороводом светлых и тёмных якорей. Морячок, молящий стократно (по количеству якорей наизготове) о причале. Вопящий о том, чтобы зацепиться за сушу и перестать болтаться в океане умучившей его свободы. Абсолютный девственник и трезвенник Ф. имел вид сильно пьющего, а возможно, ширяющегося в трюме, порочного субъекта, недавно сошедшего с палубы. Мне показалось, что даже его ноги кривоваты и цепляются за асфальт, как во время качки. Ему явно не хватало бескозырки с надписью «Яростный» или «Стремительный».