Евгений Москвин - Предвестники табора
— Зато вы видели реку. Прямо на поляне, в лесу, — иронически заметил Серж.
Димка задал еще один вопрос (осклабившись):
— Вас отругали?
— Ну еще бы! А ты сам как думаешь, — моментально отреагировал Мишка.
— И все же не загнали домой до конца дня.
— Как видишь, — Мишка развел руками. — Когда мы вернулись, папа был дома.
Дядя Вадик хотел нам навешать: «сто подзатыльников», о которых говорил Мишка в лесу, могли стать реальностью, — но у нас был такой убитый ужасом вид, что…
Кроме того, моя мать, истерично крича на нас и отчитывая, можно сказать, уберегла от побоев.
— Небось, отговорились? — откликнулся Серж; с ухмылкой, — Макс рассказал своей мамочке о поляне, о том, как вы перепугались, когда это увидели, и вам сразу все с рук сошло.
— Мы ничего не говорили нашим о Предве… об этих людях на поляне, — слабо возразил я.
Я избегал во всеуслышание употреблять сочетание «Предвестники табора» и сейчас вовремя осекся… вернее, почти вовремя.
— Не говорили? — ухмылка Сержа стала шире; он отвернулся.
Последовала пауза. Серж теперь стоял возле окна, вплотную, и я не мог видеть ни одного ярко-желтого соцветия; Предвестники табора тоже угасли в моем воображении. И я досадовал, но старался убедить себя, что нет в этом ничего смертельного — ну не поверили мне Серж и Пашка — Бог с ними, какая разница!
Серж повернулся от окна.
— А что рассказывает дядя Вадик?
— Ты знаешь, — сказал Мишка, — его рассказ — о том, как он потерял нас, — почти в точности совпадает с нашим.
— В том смысле, что…
— Да, — Мишка кивнул, — в том смысле, что он отвлекся, идя впереди, а потом вдруг обернулся — и нас уже не было. Он пошел назад, тоже кричал, звал нас, но никто не откликнулся… вот так.
— Этого просто не может быть, — сказал Серж. — Это настолько невозможно, что… Вы же были совсем недалеко друг от друга.
Но в разных измерениях.
— Потом папа побежал домой. Они все втроем: папа, тетя Даша, дедуля вместе собирались нас идти искать, и тут мы вернулись. Папа где-то в глубине души до сих пор считает, что мы просто сбежали от него, — Мишка выдохнул; вяло и виновато — будто это соответствовало действительности. — Или хотели разыграть, спрятаться — и вот во что это обернулось в результате.
Серж опять ухмыльнулся.
— В странных людей на поляне… Я хотел узнать, что ты решил, Миш.
Мишка посмотрел на него; впервые за все время его взгляд набрал остроту.
— По поводу…
— По поводу ограблений, да-да. Присоединишься ли ты к расследованию.
Я заметил, как Олька, сидя на кровати плотнее уперлась стопами в пол; затем одна нога чуть расслабилась; не отрывая подошвы от пола, Олька уперлась уже мыском, задев сандалем заводного клоуна, который стоял подле ее ноги. Клоун потерял равновесие и упал; звякнули бубенцы, свисавшие с красно-зеленой шляпы-котелка, — перебивая другое звяканье, утробное, — железного механизма внутри клоуна.
Олька чуть выпрямилась — в ней как будто происходила некая борьба или она решалась на что-то; а возможно, это было нетерпение — потому что ей самой хотелось услышать от Мишки положительный ответ? Не знаю, мне так и не удалось понять точно.
— Ты что, уже решил, как мы будем его проводить?
— Ну… — этот прямой вопрос Сержа смутил; он стал почесывать шею, — я, честно говоря, хотел, чтобы ты подсказал.
— Давай так: ты разработаешь план — от начала до конца. Потом мы его обсудим, исправим, может быть, что-то и начнем расследование.
— То есть ты обещаешь присоединиться?
— Если ты все сам спланируешь — да, обещаю.
— Но я хотел бы с тобой заниматься разработкой.
Нахмурив брови, Мишка медленно покачал головой.
— У меня кодекс висит — нам лучше распределить обязанности… Послушай, я же говорю тебе: я согласен, мы возьмемся за расследование. Сделай только что-нибудь сам — я не могу отвечать за все. Разве тебе не приятно будет?
— Что именно?
— Главенствовать — что же еще. Ты же собираешься отвечать за охрану поселка.
— Ты прав, ладно.
— А твоя бабка и другие люди? Ты составил списки негативных качеств и еще это… ну… как с ними бороться, — припомнил Димка.
— Нет, этим я еще тоже не занимался. Не успел — времени как-то не хватило.
Когда мы с Мишкой пришли в домик, Серж и Пашка уже были здесь — оживленно обсуждали очередную серию «Черепашек-ниндзя». «Да-да-да, это был самый классный момент, когда Микеланджело надел повязку Донателло, чтобы подшутить над ним, — так, кажется, говорил Серж, — в конце серии, да. На закуску, что называется. Испугал Донателло, что это опять двойник вернулся, преследует его».
«Да, классно. Мне тоже это больше всего понравилось, — согласился Пашка, а затем прибавил, — я и сам хотел бы быть Микеланджело».
«Донателло круче!»
«Нет, Микеланджело!»
«Нет, Донателло»…
И теперь мне невольно пришло в голову:
«Не хватило времени? Неужели правда? Ни минуты? Да, разумеется, он был сильно занят: смотрел своих „Черепашек-ниндзя“. А потом пошел на улицу — обсудить вместе с Пашкой. И дообсуждался до самого вечера».
— К завтрашнему вечеру я все сделаю — обещаю, — Серж уверенно кивал — так же уверенно, как и вчера.
Я понял вдруг (почувствовал, вернее), что если он и сподобится на что-то, то выйдет у него далеко от идеала.
«Да что с ним такое? Я всегда думал, он хочет завоевать лидерство…
Хочет-то он хочет, да только… только что?»
Серж произнес слово «обещаю», и Мишка как-то вдруг сразу встал, зажестикулировал; заявил, что вчера, мол, он-де не готов был еще ответить, что будет в государственном кодексе…
— …и ты, Серж, конечно, поймал меня на этом…
— Я? Поймал? Не говори глупостей! Ни на чем я тебя не ловил.
— Но ты же хотел как лучше! Ты все сделал правильно, — заявил Мишка, не взирая на Сержевы возражения; подался чуть вперед и поднял вверх указательный палец, — я честно признаю: когда ты начал наседать на меня с кодексом, я уже лепил все подряд — что только в голову приходило. Потому что я ничего еще толком не знал, что в нем будет. Кроме уже написанного к тому времени, конечно. В рабочую тетрадь.
— А сегодня знаешь?
— Да, сегодня знаю.
К этому моменту Мишка совсем оживился; его меланхолию как рукой сняло. Меня, однако, не оставляло впечатление, что его не столько захватило то, что он говорил, сколько он просто испытывал облегчение — от того, что тема Предвестников табора наконец-таки оставлена. (Как только появилась возможность ее оставить, он сразу же ею воспользовался). Возникал вопрос: почему Мишка с самого начала, когда мы еще только собирались к Ольке, даже не попытался условиться со мной держать в секрете — все, что мы видели? — подобно тому, как мы условились об этом в отношении моей матери, дяди Вадика и деда.
Вероятно, знал, что скрывать от всех я так или иначе не соглашусь.
…Я даже вам больше скажу: в моей голове он уже готов, от корки до корки — осталось только записать.
Мишка торжествующе изложил «идею тропического острова» — конечного результата государственного развития. Последовало несколько вопросов — вроде тех, что и я задавал: «чем мы будем заниматься на этом острове? А где мы возьмем море?»; Сержа, похоже, опять многое смущало, но он не стал, на сей раз, вступать с Мишкой в полемику.
Пашка гадливо изрек:
— «Полночная жара» — идиотский фильм.
Я, конечно, сразу покраснел, как это услышал. Мишка тотчас пришел мне на помощь, возразив:
— Паша, прекрати, нормальный фильм.
— Ды уж конечно! «Черепашки ниндзя» круче.
— До завтрашнего дня я должен написать весь кодекс, — объявил Мишка.
— Чтобы выступить с ним на собрании? — это говорил Димка.
— Разумеется… думаю, что да, я выступлю на собрании… Ну все, Макс, нам пора идти.
— Миш, — это Олька окликнула моего брата.
Он уже стоял возле входной занавески, а я поднялся и тоже успел уже шагнуть в направлении выхода; но оклик Ольки почему-то остановил меня.
— Что? — Мишка смотрел на нее; внимательно.
— Мне надо бы с тобой поговорить… вернее, посоветоваться, — произнесла она как-то неуверенно.
— Посоветоваться? По поводу?
— Хотя… нет, ладно не стоит.
— Что-то случилось?..
— Ничего.
Глядя в пол и раздумывая о чем-то, Олька старательно кусала губы и хмурилась — совсем как Мишка некоторое время назад.
Затем повторила:
— Нет-нет, ничего, ничего…
Как только мы вышли за калитку, я сказал Мишке:
— Пашка, Серж, они не поверили ни одному нашему слову.
— Ты о…
— Да.
Оживление Мишки тотчас испарилось; он спросил меня с прежней бесцветной и отстраненной интонацией:
— Почему ты так считаешь? — но все же перед тем, как произнести эти четыре слова, он поднял голову, очень резко; только потом «расслабился».