Михаил Попов - Колыбель
— Если есть женщина, она должна носить.
— А ты думал, кого они здесь рожают? Мертвецов. Здесь ведь, если говорить честно, по отношению к тому миру — смерть. Или та по отношению к Убуди, не знаю.
— Не знаешь, так помалкивай.
— Почему это? У меня как раз охота пофилософствовать. Какие, выясняется, дураки все эти Эпикуры: пока есть я, нет смерти, придет смерть, меня не будет. Вот, смерть есть, и ни одна проблема не разрешена ее приходом. Стой!
— Я не хочу вставать.
— Хотя бы девушку отпусти, она, кажется, все уже сделала.
— Я сам решу, кого мне отпускать, а кого на ужин съесть.
— Ты не замечал, твои шутки становятся все тошнотворнее? Но сейчас я про другое.
— Про какое?
— Ты же бессмертен! Впрочем, я тоже, судя по всему. Те, кто попал на Убудь не через кладбище… ты меня понимаешь?
— Что тут понимать, это всегда было понятно. Иди, милая. Наливай, Денис!
— То есть мы будем находиться здесь вечно?! Ты не Гильгамеш, ты сам Мардук.
— Что?!
— Это не ругательство.
— А ты смешон, как человек, который вдруг стал бы бегать по становищу и с выпученными глазами кричать: «Я когда–нибудь все равно умру!» Что известно, то понятно.
— Можно сколько хочешь пить и никогда не болеть. И сколько хочешь гурий! Слушай, я не принимал ислам и не гибнул за веру от бомбы возле американского посольства. За что мне это?!
— Выпей и успокойся.
— Слушай, пан Мардук, ты можешь ведь в любой момент построить лодку и уплыть отсюда. Хотя нет, ты не можешь, ты же вернешься в свою проказу.
— Не говори мне неприятных слов.
— Ты сам иногда бываешь таким хамом…
— Не смей так со мной разговаривать, я сын вождя!
— А я вообще царь царей. Владетель Вавилона и победитель Глиняной Колоссии.
— Единственное, чего ты повелитель, — это своего телефона. Его нельзя купить, его нельзя отобрать. Подари мне его.
— Да, нашу совместную жизнь надо как–то заканчивать. Рано или поздно ты меня сожрешь. И может, даже не образно. Кто тебя знает…
— Ты начал говорить — заканчивай.
— Почему нельзя продать? У всего есть цена.
— Слушаю тебя.
— Мотор эти бараны починили. Я сам слышал.
— Да.
— Это ты велел достать катер?
— Зачем это мне? Я не хочу, чтобы ты уплывал.
— Значит, сами. Техническое любопытство заставило. Хотелось посмотреть, про что это им рассказывал товарищ инженер. Но кто в воду лазил? Петроний в очередной раз где–то самоубился.
— Железная лодка тарахтела один раз, больше не может.
— Горючее? Ну, это даже я соображу: спирт. Спирта у тебя много. Символично.
— Я не хочу больше учить новые слова твоего языка.
— Мой сын сгинул в чане с бражкой. А я поплыву с острова на топливе…
— Не говори чепуху. Ты знаешь, твоего сына там нет.
— Ладно. От чепухи к делу.
— Я слушаю.
— Я отдам тебе телефон не на берегу.
— А где?
— Мы отплывем в ту сторону, в которую отплыл товарищ инженер Ефремов. Заодно проверю, как они починили катер. Ты будешь плыть рядом. Держаться за борт и плыть. И когда берег будет уже далеко, я отдам тебе телефон. Я тебя не обману. Телефон представляет ценность только здесь, «там» он мне не нужен. Там их…
— Я подумал и согласен.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Когда Денис очнулся, воды уже «отходили» с острова. Катер болтался в овальном бассейне, как жестянка в луже, то глухо ударяясь о бетонный край, то с металлическим скрипом проводя по нему бортом. У волны хватило сил, чтобы зашвырнуть плавсредство на середину острова, но на обратном пути она обессилела.
Денис медленно перевернулся со спины на живот встал на четвереньки и выглянул из пошатывающегося укрытия. В бассейне, помимо катера, плавало несколько переломленных пополам пальм, пляжные зонты ножками вверх, полотенца, корзины для белья и два тела, уткнувшиеся лицами в воду. По ступеням, поднимавшимся к роскошному входу, быстро стекали волны грязной воды, неся с собой разнообразный легкий мусор. Обгоняя волны и легкомысленно подпрыгивая, летела вниз по лестнице ватага апельсинов.
Спасенный встал на подрагивающих ногах, огляделся. он уже узнал место, куда его занесло. Он тряхнул головой, пытаясь определить, что с ней, что это за неприятный шум, и понял, что с его головой все в порядке. Просто над островом стоит многоголосый, то сливающийся в общее звучание, то распадающийся на отдельные очаги, вой человеческого ужаса. Над входом в отель виднеются огромные буквы «PARADIZ». Физиономия Дениса расплылась в улыбке полнейшего удовлетворения: «Я вернулся!»
2
Денис лежал в сухих кустах за ангаром, на останках когда–то надувного матраса, стараясь дышать как можно реже и мельче, но запах гниющей свалки все равно время от времени касался его ноздрей. Идти было некуда, только здесь в это время суток была тень. Ее создавал кусок дырявого брезента, одним краем прикрепленный к стене ангара и двумя противоположными углами к бетонному столбу и стволу дерева, названия которого он не знал и узнавать не собирался. Надо было дождаться, когда зайдет солнце, только потом можно будет выбраться на берег, к линии прибрежных ресторанов, и там потереться возле кухонь, авось перепадет что–нибудь из жратвы. И что характерно, с каждым днем перепадает все скуднее. Наверно, и сюда уже докатываются отголоски этого невразумительного безобразия, охватившего целые страны. О какой–нибудь работе вообще не могло возникнуть и речи. Только местным.
За стеной рифленого железа что–то задребезжало с металлическим подвизгиванием, Денису живо вспомнился голос катерного мотора. Но звук быстро стих, и в стену начали колошматить по меньшей мере тремя монтировками, отчего лежащего в сухой духоте охватил объемный гул. Денис хотел было закрыть уши, но было лень двигаться. Вперемешку с ударами звучали голоса. Как назло, веселые и бодрые. Местные. Местные везде отвратительны, подумал господин аниматор, а потом попытался встать на точку объективного зрения. Эти яванцы не такие уж и сволочи. Могли бы и легко относиться к ним, бесправным бездомникам, и еще отвратительней, чем относятся. Вчера один даже отдал ему полпакета какого–то сока. Унизительно? Плевать. Не открывая глаз, Денис представил себя: обскубанная ржавыми садовыми ножницами голова, шорты и майка, снятые с трупа еще там, в отеле, по прибытии, разнополые шлепанцы, 37–43, голодные гноящиеся глаза — как такому не отдать недопитый сок!
Только язык у них какой–то дурацкий. «Оранг–гутанг» — это «обезьяна, лесной человек», а чтобы сказать просто «человек», надо сказать «оранг–оранг». И почти про все так, два раза. И, в отличие от убудцев, они русский язык учить не собираются. Хотя русских тут, возле аэропорта, до черта. Кто–то даже смог устроиться в мастерские. Русские — рукастые и поневоле здесь непьющие и пашут за жратву и надежду отсюда выбраться. Денис, конечно, в первый же день сбегал в мастерские, рассчитывая найти там дядю Сашу — уж кто у нас самый рукастый! Не было там товарища инженера, а ведь, по всем прикидкам, он оказался здесь никак не до заварухи. Катер был направлен вслед за бревном точнехонько по курсу его инженерского наития и выплыл, безусловно, туда же, куда до того выплыл ковчег. Мог и сгинуть товарищ инженер, Денис предпочитал даже не вспоминать ощущений, пережитых на той волне. Какие там австралийские виндсерфинги, барьерный–хрен–риф! Денис, наверно, гордился бы собой, если бы не было так тотально тошно от этой жизни, достигнутой в результате несомненного подвига. Одна гнетущая жарища чего стоит. Убудь, ты курорт для тела и сердца в сравнении с этой Незией.
И к тому же все время мутит и несет.
Да, да, дядя Саша, скорее всего, сгинул: такая волна… Правда, остается вопрос: а та ли самая? Все–таки катер отставал от бревна на несколько дней как минимум. Но местные говорят только об одном цунами — так, по крайней мере, их поняли те, кто все же разбирает их лопотню. Доходя до этого места в рассуждениях, Денис чувствовал, что в голове поднимается гул и лучше свести сознание с резкости, не то свихнешься. И главное, какой тебе хрен в том, что может быть, а что невозможно?! После всех этих убудских хронозагогулин надо спокойнее смотреть на все. Вот болтать не надо. Не надо делиться опытом, который любому, даже ненормальному, покажется бредом.
Зашелестели редкие, сухие, с огромными, как бы слюдяными листьями кусты. Неунывающий баламут Васьков. Они как–то сблизились легко, само собой разумеющимся манером, как иногда бывает с людьми в небывалых ситуациях. Непонятно, кто в ком больше нуждался: Денис в суетливой, разносторонней активности Васькова или тот в его заторможенности и скептицизме. Васьков подбежал запыхавшийся и, рухнув на четвереньки, просвистел:
