Владимир Ераносян - Фронтмен
— Всех разбомбил и расстрелял? Вот и молодец. Поделом им. А теперь спать, завтра подробно расскажешь о своих подвигах…
— Один камушек попал прямо в каноэ… Прямо во флагманский каноэ с их боссом, — не унимался Бачо. — Только те камни, которыми швырялся я, не блестели так, как эти. Мне кажется, эти упали с неба, когда надо мной пролетал настоящий вертолет…
Бачо раскрыл свою ладонь. Мерседес увидела невероятно крупные стекляшки, очень напоминающие алмазы. Она видела такие, только гораздо меньшего размера, когда работала помощницей оценщика в ювелирном магазине.
— Мама… — почти шепотом произнес Бачо, — Обещай мне, что не будешь смеяться.
— Почему ты просишь?
— Просто в Каракасе мои бывшие друзья сказали, что мой папа был грабителем, и что его за это убили. Поэтому я с ними больше не дружу и совсем по ним не скучаю… Но здесь мне тоже не очень нравится. Даже бабушка мне не верит, что папа жив и скоро вернется. Мама, ведь это папа разбомбил всех врагов с моего вертолета. Не веришь?
— Верю, — ответила мама. — Спокойной ночи, сынок.
— Спокойной ночи, мама. Возьми, пожалуйста, эти камушки. Они такие красивые. Эх, если бы мы вернулись в Каракас, я наверняка смог бы обменять их на пару тюбиков с краской…
* * *
Джипы недаром увязли в розовом песке прямо на заброшенном пляже. Наемники хотели искупаться, а еще они ждали обещанного зрелища… Боевики с надеждой смотрели на генерала, уверенные, что сеньор пребывает в отличном расположении духа. Еще бы — операция прошла успешно. Цель уничтожена и потери минимальны. Двое убитых и ветхая посудина советского производства с гудящим как трактор хвостовым пропеллером. Если дон Кальдерон пожелает — ему из Штатов тут же доставят звено новехоньких «Апачей».
— Дон Диего, неужели вы и впрямь пойдете на поводу у своих головорезов и устроите это первобытное зрелище? — недоумевающее посмотрела на него мисс Браун.
— Только не стройте из себя гуманистку, — одобрительно кивнул колумбийцам генерал, и парни с радостью вывалили русских на песок, приступив огораживать территорию для санкционированного гладиаторского ристалища.
Ограждение оказалось зловещим — растяжки с гранатами по всему периметру. Русских поставили в противоположных углах. В центре круга положили автомат Калашникова. Один на двоих. «Ринг анонсером» и «рефери» в одном лице выступил единственный из боевиков, кто знал по-русски слово «Вперед!» Он показал жестами правила поединка. Сперва Шраму, затем Аслану. Правила были простые. Надо было добежать до автомата и выстрелить в соперника в упор. Оставшегося в живых обещали отпустить на все четыре стороны. Таков был приз.
Боевики устроились на капотах и крышах джипов, взяв русских на мушку, на всякий случай. Мисс Браун с доном Кальдероном не стали исключением, любопытство превратило их в зрителей.
— Вот и хорошо, — дон Диего поднес спичку к сигарете мисс Браун, и она с удовольствием затянулась, — Вам не идет маска филантропа. Можно подумать — это я придумал перебить мирных белорусов! А с вашим президентом соперничать в кровожадности смог бы только колумбийский Эскобар. Но его уже давно нет на белом свете.
— Делайте, как знаете. Потешьте низменные инстинкты своего отребья, — выпустила дым американка.
— Узнаю вас. Сначала вы толкаете на преступление и оправдываете любые беззакония, но как только дело сделано — вы вновь вспоминаете о своей демократии. Это отребье, между прочим, из бывших «парамилитарес». Тех самых, которых вы бросили на произвол судьбы, как только поняли, что они сделали всю грязную работу. А ведь они могли бы сделать еще много чего полезного, если бы им просто сказали «грасиас».
— Давайте лучше побыстрее покончим со всем этим! — мисс Браун открыла люк на крыше джипа и высунулась из него по грудь, — Мы все равно планировали покончить с русскими. Просто я думала, что это случится без театрализованных представлений. Без лишнего шума. Заурядная ликвидация заказчиком исполнителей и все…
«А сама вылезла поглазеть», — подумал генерал, отрезал гильотинкой кончик доминиканской сигары и поднес к ней спичку.
— К чему это притворство. Назовем вещи своими именами. Вы представляете империю. Подобную Риму. Патриции умели устраивать для себя зрелища, предаваться оргиям и наслаждаться смертью… себе подобных, — генерал вышел из машины, и ему вынесли шезлонг.
— Тогда кто вы, дон Диего? — спросила мисс Браун с высоты люка.
— Я всего лишь вассал Рима… — ответил он, после чего упал в кресло и выпустил кольцо сигарного дыма. — Но меня это устраивает…
— Начинайте же! — потребовала мисс Браун и поднесла к глазам бинокль.
Сеньор Кальдерон махнул жезлом с наконечником в виде льва и «ринг анонсер» под смех и улюлюканье зрителей объявил:
— В правом углу ринга — чеченский террорист по прозвищу Шамиль Басаев! В левом углу ринга — русский Иван по прозвищу Полоний! Посередине — дедушка Калашников! У дедушки был только один внук. И остался только один патрон! Самозванец будет расстрелян! Русско-чеченский конфликт сегодня разрешится в Венесуэле! Либо полная независимость, либо беспрекословное подчинение! Вперед!!!
Из всего сказанного Аслан и Шрам разобрали только имена собственные и команду «Вперед!». Надо было бежать, и они побежали… Расстояние до оружия одинаковое. Жизнь гарантирована выжившему.
— Ты веришь их гарантиям! — выкрикнул на бегу свой вопрос Аслан. До автомата оставалось метров сорок.
— Эти чучмеки все равно нас завалят! — заорал Шрам, продолжая бежать.
— Мой дед Брестскую крепость защищал! — вспомнил со слезами на глазах Аслан, — А вы вместо того, чтобы ему героя дать, депортировали его семью.
— Я и тебя сейчас депортирую! — до автомата Шраму оставалось тридцать метров. По песку было трудно бежать. Он скрипел под ногами как крупная гречневая крупа и заглатывал ступни по щиколотку.
— Дурак! Русский дурак! — обиделся Аслан и прибавил ходу. Он был в десяти метрах, опережая Шрама на шаг. — Только и можешь женщин резать, баран!
Дон Кальдерон, колумбийцы и мисс Браун с неподдельным интересом наблюдали за происходящим. Они не сомневались, что русские изливают друг на друга проклятия и осыпают оскорблениями. Они были уверены, что один из них через мгновение выпустит в соотечественника пулю. И что сделает он это, конечно же, не вследствие этнической подоплеки русско-чеченских противоречий, а исключительно из инстинкта самосохранения, спасая свою шкуру и получая минимальную отсрочку от неминуемой казни.
— Тех сук эстонских, что моих ребят в Аргуне положили, я бы еще раз зарезал! — зарычал Шрам.
— Лучше б ты эту суку завалил, что на тебя в бинокль смотрит и ждет, когда я тебя продырявлю… — задыхаясь, процедил сквозь зубы Аслан и прыгнул на автомат. Последний бросок сделал и Шрам. Но к финишу он пришел вторым. Аслан уклонился от летящей туши кувырком вправо. Оружие было в его руках, он снял его с предохранителя и передернул затвор.
— Нам нечего делить! — вдруг бросил он лежащему сопернику, — А некоторых женщин, особенно тварей, которые любят наблюдать в бинокль за чужой смертью, я бы и сам с удовольствием завалил…
Шрам встал, отряхнулся от песка, и выставил широкую грудь, рассчитывая только на расстрел.
— Муэрте! Муэрте! — орали колумбийцы, показывая характерный жест большим пальцем вниз и требуя от чеченца немедленно выстрелить в русского громилу.
— Чего медлишь? — поднял глаза бывший контрактник.
— Я просто знаю, что ты стреляешь лучше… И что женщин ты не любишь больше, чем я. — Аслан бросил взгляд на американку с биноклем, а следом бросил автомат в руки Шрама.
Шрам поймал оружие на лету. Колумбийцы не успели среагировать. Аслан закрыл Шрама своим телом и подставил плечо для прицельной стрельбы. Шрам вмиг сориентировался и изготовился для стрельбы. Он прижал приклад в свойственной снайперам манере, плотно вдавив ее в мускул, положил цевье на плечо чеченца, не забыв шепнуть Аслану на ухо:
— Предохранитель надо было поставить на одиночный режим, придурок. Шептало одиночного огня не зря в автомате предусмотрено…
Шрам спустил курок со словами:
— А это лучшее стрелковое оружие в мире…
Пуля пробила линзу бинокля одновременно с тем, как многочисленные пули изрешетили тело Аслана. Мисс Браун замертво упала в салон джипа, оставил на крыше свою не выкуренную сигарету.
Спустя мгновение от пуль пал Шрам. Его теперь никто не прикрывал, и в магазине не осталось пуль. Они лежали рядом, как боевые товарищи, павшие за общее дело, не отягощенные в своем последнем бою ни политикой, ни корыстью. Они пали вместе, сбросив многовековой балласт ненависти за одну единую секунду и заплатив за собственные грехи своим последним выбором…
