Леонид Сергеев - Летние сумерки
— Алло! — Юлия нарочно придает своему голосу сонный оттенок. — Это Володя?
— Да, здравствуйте! — голос интеллигентный, приятный.
— Угадайте, кто с вами говорит? — растягивая слова, произносит Юлия и после замешательства на другом конце провода игриво сообщает: — Юлия!
Редкое имя должно произвести должный эффект, но мужчина молчит, то ли копается в памяти, то ли ошарашен неожиданным явление феи.
— Не узнаете?
— Простите, что-то… — слышится растерянное бормотание.
— Вот просто интересно, чем вы занимаетесь? В такой жаркий денек?
— Работаю.
— Над собой или над вечным двигателем?
— Пишу.
— Роман или письмо любимой женщине?
— Как вам сказать… Пишу книжку для детей…
— Как интересно. Так вы писатель? — Юлия моментально меняет тон.
— Нет, — слышится легкий смешок. — Но одну книжку уже издал.
«Кто такой? Надо же, начисто отбило память. Но голос явно знакомый. В нем и вежливые и мужественные нотки. Мужчина явно держится непринужденно, с достоинством». Юлия закуривает сигарету и искренне недоумевает:
— Но как можно работать в такую погоду? Я прямо изнываю от жары. Вот собралась на пляж…
Она хотела добавить: «Не хотите присоединиться, составить компанию?», но осеклась — наверняка с этим незнакомцем уже была встреча — иначе откуда телефон? Но, видимо, эта встреча не оставила никакого впечатления. Настоящего мужчину она запомнила бы. Наверняка какой-нибудь случайный уличный приставала. И телефон записала, чтобы отстал. Но почему он не помнит? Как можно забыть ее, такую красивую женщину?! И почему не берет инициативу в свои руки?! Ведь она далеко не прозрачно намекает про свое одиночество?
После долгой паузы мужчина наконец выдавливает из себя:
— Завидую вам. А мне нужно в понедельник сдать рукопись.
— Хм! — самолюбие Юлии задето, но в то же время она оценила твердость собеседника — жалок мужчина, который забрасывает работу, как только его поманит женщина.
— Вы будете работать до глубокой ночи? — Юлия уже почти навязывается.
— До вечера уж точно, — вздыхает мужчина. — Иначе не успею.
— Так, может быть, вечером куда-нибудь сходим? — Юлия чувствует, что краска заливает ее лицо, — только этого не хватало! До чего доводит одиночество!
— Было бы замечательно! — откликается мужчина — и опять долго молчит.
«Какой-то странный тип: то ли робкий, то ли никак не очухается от работы».
— Так где мы встретимся? — уже прямолинейно спрашивает Юлия.
— Давайте у кафе «Аист». Вы знаете это кафе? Часов в семь вас устроит?
— Хорошо! — Юлия уже готова положить трубку, как вдруг слышит:
— Да, а как мы узнаем друг друга?
— Я буду в… впрочем, вы сразу меня узнаете — я очень красивая.
Вот так ему! Юлия резко бросает трубку. «Все-таки настоящий мужчина должен завоевывать женщину, а не ждать, когда она бросится ему на шею».
К вечеру жара спадает, но от домов и деревьев еще бьют горячие испарения. Высокая, стройная, покачиваясь на каблуках, Юлия подходит к кафе и внезапно видит — с букетом цветов кого-то поджидает толстяк биолог, сотрудник их лаборатории. Смутная тревога охватывает Юлию: «Господи! Его ведь и зовут Володя! Неужели? Только этого еще не хватало!».
— Добрый вечер! — толстяк подходит, протягивает цветы, и Юлия заливается в хохоте:
— Володька, так это у меня с тобой свидание?!
— Я долго не мог поверить… что это ты звонила… Думал, разыгрывает кто-то, — толстяк смешно теребит носовой платок, вытирает взмокшее лицо.
— Умора! — Юлия закатывает глаза к небу, но не решается объявить о своей жестокой ошибке. «Придется часик с ним провести, все равно вечер потерян».
Обычно нерасторопный, толстяк преображается: галантно открывает перед Юлией двери кафе, поддерживая за локоть подводит к столу, предусмотрительно пододвигает стул, протирает его платком — то ли дурачится, то ли обалдел от неожиданно свалившегося свидания — он весь в этом, чудак, который вечно несет какую-то чепуху. Ходит по лаборатории, машет руками, задевая все подряд, и подробно рассказывает что-нибудь вроде того, как размножаются всякие земноводные — правда, рассказывает без пошлости, со святой наивностью. Он забавен и трогателен в своей неуклюжести и бесхитростности.
— Так о чем ты пишешь? Чем забиваешь светлые детские головы? Вот никогда бы не подумала…
— О животных. Ты любишь животных? Я люблю их беспредельно… Но человек теснит их среду обитания…
Он рассказывает об еще уцелевших клочках земли, где в гармонии и равновесии соседствуют различные виды флоры и фауны.
Юлия слушает, потягивает вино, кивает:
— Я давно хочу вступить в партию «зеленых». Жаль, ее у нас нет. Почему бы тебе не организовать?
«У всех собственнические интересы, а он… Неужели не задумывается о своей личной жизни?». Легко, в обычной женской манере, Юлия переводит разговор:
— А ты уже нашел себе единомышленницу? У тебя вообще есть любимая?
— Нет, — качает головой. — Был один роман, но закончился неудачно… Ко мне почему-то женщины относятся как к приятелю, ты же знаешь… А я, между прочим… спортом занимаюсь… имею разряд по лыжам. Не хвалюсь, в самом деле…
«И не такой уж он полный, не рохля, во всяком случае, скорее плотного телосложения». Неожиданно для самой себя Юлия чувствует в его словах определенное сексуальное давление, хотя он говорил без всякой задней мысли. Вторжение этого ощущения странным образом меняет Юлию. Она пристальней вглядывается в собеседника и замечает в его лице черточки, которые никогда не замечала раньше за целый год совместной работы. Такое впечатление, что перед ней — другой человек, совершенно незнакомый, со своим неповторимым миром. «Надо же, никто никого не знает! Люди встречаются и расходятся, работают рядом, даже живут вместе и не заглядывают в души друг друга. Все сумасшедшая гонка, бешеный городской ритм». Это запоздалое открытие привело Юлию в некоторое волнение:
— Из какой ты семьи, где прошло твое детство?
Ничего нет прекрасней встреч двух людей, соприкосновение разных миров, постепенное познавание друг друга, когда общие взгляды и интересы намного превышают всякие мелкие различия.
— …Детство прошло на окраине… там росли подсолнухи — простые цветы, но красивые и гордые… и в поле, словно желтые мячи, лежали тыквы… А в ложбине текла река…
Река сверкала, лениво катила воды и… медленно, но неумолимо размывала особняк из песка где-то на юге Франции.
Две встречи
Сам удивляюсь, как дожил до шестидесяти лет; много раз по линиям руки мне предсказывали раннюю смерть и моя наследственность в этом вопросе вроде бы должна подтверждать предсказания, и жил-то я на износ — долго не имел своего угла, питался кое-как, курил и выпивал без меры, и без оглядки бросался в разные авантюры, и не раз попадал в ситуации, когда только случай спасал от плачевного исхода.
Ясное дело, нервишки уже не те, язва желудка мучает, печень пошаливает, покалывает сердце — на левом боку уж давно не сплю, — и порой от давления раскалывается голова и радикулит скручивает, и старые травмы ноют, но… я живу, живу более-менее полноценной жизнью, ничего не меняя, не отказываясь от привычек. Я лысею, толстею — ползу во все стороны, но все равно не считаю себя старым и называю «не совсем пожилым человеком», и, признаюсь, не хочу стареть, хотя, видимо, придется.
Теперь передо мной как бы три двери: одна — в прошлое, вторая — в настоящее, третья — на небеса. Третья дверь представляется полуоткрытой в темную холодную пустоту — посмотришь на нее и понимаешь — дни летят со страшной скоростью, что каждый проходящий день — золотое время, на которое уменьшается наша жизнь. Хочется верить — входить в эту дверь мне еще рановато. А вот дверь в прошлое я частенько непроизвольно открываю и вижу — в моей жизни много, очень много пробелов: в детстве я не имел возможности учиться живописи и музыке, хотя тянуло к искусству безмерно; в юности не поступил в институт, в который хотел поступить; и в дальнейшем сделал гораздо меньше, чем мог бы сделать — слишком много времени ухлопал на борьбу за выживание. И не встретил женщину, которую хотел встретить, не имел семью, которую планировал иметь, не был ни в Исландии, ни в Новой Зеландии, ни в Австралии — странах, в которых с юности мечтал побывать. И не видел многих прекрасных фильмов, не попал на многие прекрасные выставки, не плавал под парусом…
Заглядывая в прошлое, я думаю: «Как жаль, что есть невозможные вещи — нельзя вернуться в юность, встретиться с умершим другом, зачеркнуть необдуманный поступок, взять назад слова, вылетевшие в пылу».
Ну да ладно… К чему я все это говорю и сам не знаю; выступаю в какой-то слезливой роли. Такая роль не для меня, да и всякая другая тоже. Это до пятидесяти лет многие мужчины кого-то изображают, выдумывают себе образы, а мне теперь это ни к чему. Открою лучше дверь в настоящее.
