Татьяна де Росней - Бумеранг судьбы

Перед глазами появляются тонкие черты Джун Эшби. Я представляю, как она звонит в дверь Реев – импозантная, рассерженная, отчаявшаяся. Они с Бланш лицом к лицу. Новый Мир против Старой Европы, воплощенной в спокойном буржуазном Шестнадцатом округе.

«В ваших интересах рассказать мне, как умерла Кларисс, и немедленно!»

Наконец я засыпаю. Но одна картина из прошлого продолжает преследовать меня – море, завоевывающее и поглощающее дамбу Гуа.

Глава 47

Вот и все. Бланш лежит в семейном склепе Реев на кладбище Трокадеро. Мы все стоим у края могилы под удивительно голубым небом – я, мои дети, Астрид, Мелани, Соланж, Режин и Жозефин, верный слуга и мой отец, худой и опирающийся на трость. Его болезнь прогрессирует: кожа пожелтела и лицо стало похоже на восковую маску. Он потерял почти все волосы, брови и ресницы тоже выпали. Мелани все время с ним. Она не спускает с отца глаз, всегда готовая поддержать и помочь. Она подает ему руку, смотрит на него с состраданием, как мать на свое дитя. Я знаю, что у сестры новый возлюбленный, молодой журналист по имени Эрик. Я с ним еще не встречался. Несмотря на то что в ее жизни появилась новая любовь, Мелани преданно ухаживает за отцом и всячески печется о его благополучии. Во время церемонии, проходившей в темной холодной церкви, ее рука все время лежала у него на плече. Он много для нее значит, это очевидно, как и то, что она очень за него боится. Но почему я-то остаюсь безучастным? Почему уязвимость отца не внушает мне никаких чувств, кроме жалости? Да и не об отце я сейчас думаю. И не о бабушке. Я думаю о матери, чей гроб находится в этом открытом склепе на глубине нескольких метров под землей. Приезжала ли сюда Джун Эшби? Стояла ли здесь, где сейчас стою я, и смотрела ли на мраморное надгробие, на котором выгравировано имя Кларисс? Задавалась ли тем же вопросом, что и я?

После похорон мы возвращаемся в квартиру на авеню Жоржа Манделл, где в честь Бланш состоится прием. Несколько друзей Соланж уже здесь – та же банда элегантных богачей, которых я видел здесь в день смерти бабки. Соланж просит меня помочь ей перенести цветы в большую гостиную, специально открытую по такому случаю. Гаспар с несколькими помощниками принесли все необходимое для фуршета. Я смотрю, как Режин чьи щеки измазаны губной помадой, набрасывается на шампанское. Жозефин слишком занята беседой с краснолицым молодым человеком из хорошей семьи, чтобы это заметить.

Мы с Соланж остаемся в комнате вдвоем. Я помогаю ей искать вазы для лилий, которых становится все больше с каждым звонком в дверь. Цветов так много, что от их запаха становится дурно. Соланж всецело поглощена лилиями. Я спрашиваю у нее прямо:

– Ты помнишь некую Джун Эшби?

Ни один мускул не дрогнул на ее тщательно накрашенном лице.

– Очень смутно, – бормочет она.

– Американка, высокая, белокурая, у нее еще была художественная галерея в Нью-Йорке.

– Я что-то помню, но очень смутно.

Я смотрю на руки Соланж, порхающие над белыми лепестками. На ее пухлые пальцы с покрытыми красным лаком ногтями, унизанные кольцами. Она никогда не была хорошенькой, Соланж. И, должно быть, для нее было не слишком приятно иметь в невестках такую женщину, как Кларисс.

– Джун Эшби несколько лет подряд летом бывала в Нуармутье, в отеле «Saint-Pierre». Она жила там в одно время с нами. Ты не помнишь, они с нашей матерью дружили?

Наконец она переводит взгляд на меня. Но ее карие глаза остаются холодными.

– Не помню.

Входит слуга, неся на подносе стаканы. Я жду, когда он уйдет, и продолжаю:

– Помнишь ли ты что-нибудь, что связывало бы ее с моей матерью?

И снова ледяной взгляд.

– Ничего не помню. Не помню, чтобы они с твоей матерью были как-то связаны.

Бели она врет, то виртуозно. Соланж смотрит мне в глаза, не моргая, спокойно. Безмолвно она говорит мне: «Хватит вопросов!)»

Она выходит, унося с собой лилии, и спина ее кажется еще более прямой, чем обычно. Я возвращаюсь в большую гостиную. Здесь полно незнакомых мне людей, и все же я со всеми вежливо здороваюсь.

Лоране Дардель, которая в черном костюме выглядит лет на десять старше, украдкой протягивает мне конверт из крафт-бумаги. Медицинская карточка… Я говорю Лоране «спасибо» и кладу конверт в карман своего пальто, сгорая от желания тут же открыть его. Мелани издалека наблюдает за мной, и я чувствую себя виноватым. Скоро я расскажу ей все, что знаю: о Джун Эшби, о ее ссоре с Бланш, об отчетах детектива.

Я замечаю, что Астрид тоже внимательно смотрит на меня, без сомнения, спрашивая себя, почему я такой напряженный. Она утешает Марго, которой эти похороны напомнили о Полин.

Рядом появляется Арно. Он получил разрешение на время покинуть пансион, чтобы присутствовать на похоронах своей прабабушки. У него теперь более короткая стрижка, и он чисто выбрит.

– Привет, пап.

Арно хлопает меня по плечу, направляется к столу с печеньем и напитками и наливает себе фруктового сока. Мы очень долго не разговаривали друг с другом. Но теперь отношения как будто стали налаживаться. Мне кажется, что пребывание в пансионе с его четким распорядком дня, энергичной гигиеной и обязательными занятиями спортом пошло моему сыну на пользу. Астрид тоже так думает.

Арно склоняется ко мне и говорит шепотом:

– Марго мне все рассказала о фотографиях.

– О моей матери?

– Ага. Все мне объяснила. Ну, о письме из агентства и об остальном. Ничего себе новость!

– И что ты об этом думаешь?

Он широко улыбается.

– О том, что моя бабушка была лесбиянкой?

Я невольно тоже улыбаюсь.

– Ну, если подумать, это круто, – говорит Арно. – Хотя вряд ли дедушка считал так же.

– Конечно нет.

– Наверное, это страшный удар по мужской гордости, да? Представляешь, каково иметь жену, которая предпочитает женщин…

Для своих семнадцати лет он выдает весьма справедливые и проницательные суждения. Как бы я чувствовал себя, если бы узнал, что у Астрид роман с женщиной? Больнее удара по мужскому самолюбию не придумаешь. Без сомнения, супружеская измена сама по себе – штука пренеприятная, унизительная. Она заставляет мужчину усомниться в своей мужественности. Когда я вспоминаю волосатую задницу Сержа, двигающуюся на экране видеокамеры Астрид, я снова и снова думаю о том, что хуже этого ничего быть не может.

– Как у мамы дела с Сержем? – спрашиваю я, стараясь, чтобы Астрид не услышала.

Арно поглощает шоколадный эклер.

– Он много путешествует.

– А как она?

Арно смотрит на меня, не переставая жевать.

– Не знаю. Спроси у нее сам. Она перед тобой.

Я хочу взять бокал шампанского. Гаспар подбегает, чтобы обслужить меня.

– Когда ты увидишь Анжель? – спрашивает у меня Арно.

Шампанское ледяное, и пузырьки колют мне язык.

– Через несколько недель.

Мне хочется добавить: «Я жду этой встречи с нетерпением», но я молчу.

– У нее есть дети?

– Нет. Но, по-моему, есть несколько племянников и племянниц твоего возраста.

– Ты поедешь в Нант?

– Да. Ей не нравится бывать в Париже.

– Жаль.

– Почему жаль?

Он краснеет.

– Она прикольная.

Я, смеясь, ерошу ему волосы. Совсем как в детстве.

– Ты прав, она прикольная.

Время тянется медленно. Арно рассказывает мне о пансионе, о новых друзьях. Потом к нам подходит Астрид и Арно возвращается к столу с угощением. Мы с Астрид остаемся тет-а-тет. Она выглядит радостной и говорит, что их с Сержем отношения переживают второе рождение. Эта новость меня радует. Астрид интересуется, как идут дела у меня с Анжель. Ей хочется узнать об Анжель больше, потому что о ней так много говорят дети… Почему бы мне не привезти ее как-нибудь на ужин в Малакофф?

– Это было бы неплохо, но Анжель редко приезжает в Париж. Она не любит покидать свою обожаемую Вандею.

Разговор у нас выходит очень приятный, мы давно так не общались, и все-таки я думаю только об одном – поскорее бы добраться до медицинской карточки моей матери. Я не могу дождаться, когда же наконец окажусь дома.

Под предлогом посещения туалета я подхожу к своему пальто, беру конверт и прячу под пиджак. Торопливо вхожу в просторную ванную, расположенную в конце коридора, закрываю дверь на ключ и небрежно срываю обертку. Лоранс Дардель снабдила карточку запиской, которая гласит:

Дорогой Антуан! Вы держите в руках полную медицинскую карту вашей матери. Это ксерокопии, но информация предоставлена в полном объеме. Все записи моего отца здесь. Я еще раз выражаю уверенность в том, что это мало нем сможет вам помочь, но вы, будучи сыном Кларисс имеете право увидеть эти документы. Готова ответить на все вопросы, которые у вас появятся.

– Чертова буржуазная учтивость! – громко ругаюсь я. – Терпеть ее не могу!

Сперва мне на глаза попадается свидетельство о смерти. Я включаю лампу и подношу бумагу поближе к глазам, чтобы не упустить ни буквы. Итак, наша мать умерла на авеню Жоржа Манделл, а не на авеню Клебер. Причина смерти: разрыв аневризмы. Внезапно я вспоминаю, как все происходило. Итак, 12 февраля 1974 года. Я вернулся из школы с няней. Отец буквально с порога сообщил, что Кларисс скоропостижно скончалась и ее тело увезли в больницу. Я не спрашивал, где именно она умерла. Я автоматически подумал, что это случилось на авеню Клебер. И никогда не задавал подобных вопросов. Как и Мелани.