Анна Гавальда - Утешительная партия игры в петанк
– Оставьте, оставьте, я вам помогу, – сказал он, нагибаясь в свою очередь.
О'кей. Он был почти лысый, почти невежа, но никогда в жизни не позволил бы женщине рядом с ним нести тяжелую ношу
Не представлял, что будет так тяжело. Выпрямился, отвернувшись, чтобы скрыть гримасу и пошел, хм… непринужденно… стиснув зубы.
Проклятие… А ведь он натаскался за свою жизнь девичьих поклаж… Пакеты с продуктами, сумки с вещами, коробки, чемоданы, чертежи, даже папки… но вот чтобы бензопила…
Почувствовал, как ширится надлом.
Удлинил шаг и сделал последнее усилие, чтобы выглядеть, ха-ха, мужчиной:
– А за этой стеной что?
– Огород, – ответила она.
– Такой большой?
– Он принадлежал замку.
– И вы… вы его обрабатываете?
– Конечно… Но вообще-то это вотчина Рене. Бывшего фермера.
Шарль уже не мог соответствовать, ему было слишком больно. И даже не из-за тяжести этой штуковины, а из-за спины, ноги, бессонных ночей…
Искоса поглядывал на женщину, идущую рядом с ним.
Загорелое лицо, коротко остриженные ногти, травинки в волосах, плечо из мастерской Микеланджело, свитер, повязанный вокруг талии, потрепанная майка со следами пота на груди и спине, – почувствовал себя жалким.
– Вы пахнете лесом…
Улыбка.
– Правда? – переспросила она, опустив руки вдоль тела, – это… галантно сказано.
– Кстати… Знаешь, почему его зовут Рене?
Ух, слава богу, на этот раз маленький чемпион Trivial Pursuit[147] обращался к ней.
– Нет, расскажи.
– Потому что до него у мамы родился другой мальчик, но тот вскоре умер, а потом – ренессанс, возрождение: появился он, Re-ne, «заново рожденный».
Шарль немного обогнал их, чтобы поскорее избавиться от ноши, но услышал, как она прошептала:
– А ты, Ясин, знаешь, почему я тебя обожаю?
Шум птичьих крыльев.
– Потому что ты знаешь то, чего даже в интернете никогда не найти.
Он думал, не дойдет, поменял руку, стало еще хуже, с него градом катился пот, проковылял кое-как последние метры и свалил все у первого же сарая.
– Отлично… Все равно цепь придется менять.
Что?
Черт возьми…
Достал носовой платок, пряча в него свою усталость. Черт подери, то, что он совершил, никакому Гийомэ[148] и не снилось. Так… ну а где же Лука?
Она проводила их через мост.
Шарлю бы столько всего хотелось ей сказать, но мост был слишком хлипкий. Какое-нибудь «Был рад с вами познакомиться» показалось ему неуместным. Кроме улыбки и шершавой руки, что он еще знал о ней? Да но… Что же говорят в подобной ситуации? Он все искал, искал и… нашел ключи от машины.
Открыл заднюю дверцу и повернулся.
– Была бы рада с вами познакомиться, – сказала она просто.
– Я…
– Вы весь изранены.
– Что, простите?
– Я про ваше лицо.
– Да, я… это по рассеянности…
– Да?
– Я тоже. В смысле, я тоже был бы рад…
Когда они проехали четвертый дуб, он смог наконец произнести что-то более или менее внятное:
– Лука?
– Да?
– А Кейт замужем?
3
– Ну? И где вы пропадали?!
– Они были далеко, на самом краю луга, – объяснил малыш.
– Что я тебе говорила! – скривилась мать, – ладно, за стол.
Мне еще три пуговицы надо пришить…
На террасе плиточный пол, скатерть с грязеотталкивающей пропиткой, газовый барбекю. Ему указали на белое пластиковое кресло с цветастой подушкой, и Шарль уселся в него.
Идиллия да и только.
Первые четверть часа дались с трудом.
Белошвейка Пенелопа дулась, Алексис не знал как себя вести, а наш герой глубоко задумался.
Смотрел на это лицо, на того, кто рос на его глазах, играл, страдал, хорошел, давал обещания, лгал, мучился, терзался и наконец исчез – и не мог оторвать от него глаз.
– Что ты на меня смотришь? Неужто я так постарел?
– Нет, я как раз об этом думал… Ты совершенно не изменился.
Алексис передал ему бутылку вина.
– Не знаю, должен ли я принять это за комплимент. Она вздохнула:
– Помилуйте… Надеюсь, вы не устроите мне тут встречу старых боевых друзей…
– Именно, – ответил Шарль, глядя ей прямо в глаза.
– Ты можешь принять это за комплимент. – Потом, обращаясь к Луке, – ты знаешь, мы познакомились с твоим папой, когда он был младше тебя?
– Правда, папа?
– Правда…
– Алекс, у тебя что-то подгорает.
Она была бесподобна. Хотел бы рассказать об этом вечере Клер. Но нет. Лучше не стоит. Хотя… Алексис в бермудах из супермаркета и накрахмаленном фартуке «Я – шеф-повар» – возможно, это помогло бы ей развеять ореол…
– И он был величайшим чемпионом всех времен и народов по игре в шарики.
– Правда, папа?
– Не помню.
Шарль подмигнул ему, подтверждая, что это правда.
– И у вас была одна и та же учительница?
– Конечно.
– Значит, ты тоже знал Банук…
– Лука, – прервала его мать, – ешь давай, все остынет!
– Да, я очень хорошо ее знал. И считал, что моему другу Алексису очень повезло, что у него такая мама. Она была очень красивая и добрая, и мы все время смеялись, когда были вместе.
Говоря это, Шарль понял, что все сказал и дальше продолжать не будет. Чтобы сомнений не возникало и хозяйка успокоилась, повернулся к ней, одарил ее обворожительной улыбкой и «включил лицемера»:
– Ладно, не будем о прошлом. Салат просто объеденье… А вы, Корина, чем занимаетесь?
Поколебавшись немного, отложила в сторону свое шитье. Ей понравилось, что ею заинтересовался элегантный мужчина, который не закатывает рукава своей рубашки, носит красивые часы и живет в Париже.
Она стала рассказывать о себе, а он слушал и пил, больше чем следует.
Чтобы держать дистанцию.
Не все услышал, но понял, что она занимается подбором персонала (произнося эти слова, она явно неверно истолковала улыбку гостя) в одном из филиалов Франс-Телеком, что родители ее живут неподалеку, что у отца небольшая фирма, торгующая холодильными камерами и морозильниками для ресторанов, что времена сейчас трудные, на улице все еще прохладно, а китайцы расплодились дальше некуда.
– А ты, Алексис?
– Я? Я работаю с тестем! В коммерции… А что? Я что-то не то сказал?
– …
– Что, вино пробкой отдает?
– Нет, но я… Ты… Я думал, ты музыку преподаешь или… гм… Не знаю…
Именно в это мгновение, по его почти незаметной гримасе, по взмаху руки, отгоняющей… скажем, комара, по тому, как «шеф-повар» с его фартука исчез под столом, Шарль увидел их наконец, эти двадцать пять лет, проведенные врозь, увидел их на лице менеджера камер быстрой заморозки.
– А… музыка…
То есть девица легкого поведения, небольшая интрижка…
Юношеская прыщавость…
– А что я такого сказал? – снова забеспокоился он. – Опять глупость сморозил?
Шарль поставил бокал на стол, забыл, что над головой у него нависает короб рольставен, что ведерко для объедков подобрано в тон скатерти, да и хозяйка – в той же гамме:
– Конечно, глупость. И ты это прекрасно знаешь… Все эти годы, что мы были вместе, всякий раз, когда ты хоте сказать что-то важное, всякий раз ты брался за трубу… И если ее не было под рукой, ты импровизировал на чем попало, а когда поступил в Консерваторию, ты даже стал хорошо учиться, а когда ты играл на концертах, тебя слушали, затаив дыхание. Когда ты грустил, то играл что-нибудь веселое, а когда веселился, заставлял всех рыдать, и когда Анук пела, это был Бродвей, а моя мать пекла нам блины, и ты выдавал эту чертову «Аве Мария», а если Нуну начинал хандрить, ты…
Осекся…
– Все в прошлом, Баланда. Все это имперфект – действия несовершенного вида в прошедшем времени.
– Совершенно верно, – продолжал Шарль еще более глухо, – да… Ты прав. Лучше и не скажешь. Спасибо за урок грамматики…
– Эй… Подождите, пока мы с Лукой ляжем спать, тогда и демонстрируйте друг другу свои шрамы!
Шарль закурил.
Она тут же встала и принялась собирать тарелки.
– И что это за няня у вас была?
– Он никогда вам об этом не рассказывал? – вздрогнул Шарль.
– Нет, но он рассказывал мне много всего другого… И про блины, и про ваши, с позволенья сказать, шалости, вы уж простите меня, но я…
– Стоп, – сухо отрезал Алексис, хватит. – Шарль, – голос его смягчился, – ты не все знаешь… да и сам это прекрасно понимаешь. Не мне тебя учить, но теории, в которых не хватает исходных данных, не слишком убедительны.
– Конечно… Прости. Они замолчали.
Шарль смастерил себе пепельницу из кусочка фольги и добавил:
– Ну а как холодильники? Идут на ура?
– Дурак ты…
На этот раз Алексис улыбнулся от души, и Шарль с удовольствием ответил ему тем же.
Потом заговорили о другом. Алексис пожаловался на трещину в стене над лестницей, и архитектор пообещал ему посмотреть, в чем там дело.
