Анна Гавальда - Утешительная партия игры в петанк
Шарль тщетно щурил глаза и заслонялся от пламени ладонью, Лука сказал правду: взрослых здесь не было. Встревожился… Пахло горелой резиной. Разве не опасно, что они в своих кроссовках лезут в огонь?
Чуть не упал. Его палочка-выручалочка сбежала от него. Последняя тень, которая обернулась, та, у которой волосы были стянуты в хвост, наклонилась, раскрывая объятья, и Лука бросился в них.
Дзинь! Как шарик в пинболе.
– Хэллооууу, мистер Спайдермен…
– Почему ты всегда говоришь «спай-дер-мен», – расстроился он, – я тебе сто раз говорил, надо произносить «спидер-ман»…[141]
– О'кей, о'кей… Извините, бонжур, мсье Спиииидерман, ну что, жизнь прекрасна? Будешь участвовать в нашем турнире по смертельным прыжкам?
Она выпрямилась и отпустила его.
Ага! Догадался Шарль, малыш его разыграл. Родители вовсе не умерли, просто сейчас их нет дома, а девица, присматривающая за детьми, позволяет им делать все, что угодно.
У не слишком благоразумной девицы, которую против света, как он ни старался, ему было не разглядеть, оказалась неотразимая улыбка. Хотя и с изъяном. Один из резцов слегка налезал на соседний зуб.
Он проскользнул в ее тень, хотел поздороваться, чтобы свет не бил в глаза и… все же был ослеплен.
Слишком много она пережила, чтобы наниматься в няньки к чужим детям, и все, что он увидел на ее лице, несмотря на улыбку, это подтверждало.
Все.
Она дунула на выбившуюся прядь, чтобы лучше разглядеть его, сняла толстую кожаную рукавицу, вытерла руку о штаны, и подала ему, таки измазав и его смолой с опилками.
– Добрый вечер.
– Добрый вечер, – ответил он. – Я… Шарль…
– Очень приятно, Чарльз…
Она произнесла его имя по-английски, и, услышав, что его называют по-другому, он вдруг растерялся.
Как будто бы он уже и не он. Стал легче и… четче.
– Я Кейт, – добавила она.
– Я… Я приехал с Лукой за… Достал из кармана «косметичку».
– Понимаю, – улыбнулась она несколько иначе, натянуто, – пыточный аппарат… So, вы приятель Ле Менов?
Шарль задумался. Знал, как принято отвечать в таких случаях, но уже чувствовал, что пудрить мозги такой девушке бесполезно.
– Нет.
– Вот как?
– Был когда-то… Я имею в виду Алексиса и… да нет, ерунда… старая история.
– Вы его знали, когда он был музыкантом?
– Да.
– Тогда я вас понимаю. Когда он играет, он мне тоже друг…
– Он часто играет?
– Нет. Alas[142]…
Молчание.
Вернулись к принятым нормам.
– А вы откуда? Подданная Ее Королевского Величества?
– Well… Yes и… нет. Я… – продолжила она, вытягивая руку, – я отсюда…
Ее рука очертила все: костер, детей, их смех, собак, лошадей, луга, леса, реку, капитана Хаддока, усадьбу с просевшей крышей, первые звезды, полупрозрачные, и даже ласточек, которые, в отличие от нее, силились очертить своими скобочками все небо.
– Здесь очень красиво, – прошептал он.
Ее улыбка затерялась где-то вдалеке.
– Сегодня вечером, да…
Встрепенулась:
– Джеф! Ну-ка закатай свои треники, а то спалишь их, малыш…
– Уже пахнет жареной свининой! – раздался чей-то голос.
– Джеф! Мешуи! Мешуи![143] – подхватили другие.
И Джефу пришлось присесть и закатать перед прыжком свои треники из стопроцентной синтетики с тремя адидасовскими полосками.
То есть с шестью, поправил сам себя Шарль: как бы он ни был сбит с толку, предпочитал оставаться точным, это его успокаивало.
Ладно, шесть так шесть. Только не пытайся нас провести…
Вы о чем?
Эй… «Очень красиво», выслуживаешься, значит, а сам разглядываешь ее руку.
Конечно… Вы видели, как она прорисована? Столько мускулов на такой тонкой руке, это же удивительно! Ну и что?
Эээ… Простите, но линии и изгибы это все же моя профессия… Как же, знаем…
Чей-то восхитительный хохот прервал нашего зануду Джимини-Крикета.[144]
Сердце у него так и оборвалось. Шарль медленно повернулся, определил источник этого фонтанирующего веселья и понял, что приехал не зря.
– Анук, – прошептал он.
– Простите?
– Вон там… Она…
– Да?
– Это она?
– Кто она?
– Вон та малышка… Дочка Алексиса?
– Да.
Это была она, Та, что прыгала выше всех, визжала громче всех и смеялась как сумасшедшая.
Ее взгляд, рот, лоб, и тот же отпетый вид.
То же тесто. Та же закваска.
– Хороша, правда?
Шарль, на седьмом небе, согласно кивал ангелам.
В кои-то веки взволнован радостно.
– Yes… beautiful… but a proper little monkey,[145] – подтвердила Кейт. – Она еще задаст жару нашему другу Алексису… А ведь он так старательно спрятал все выдающееся в футляр, с ней он еще попляшет.
– Почему вы так говорите?
– Насчет футляра?
– Да.
– Не знаю… Мне так кажется.
– Он совсем перестал играть?
– Почему, играет… Когда немного выпьет.
– И часто с ним это случается?
– Никогда.
Уже известный нам Джеф прошел мимо, потирая икру. На этот раз и впрямь пахло жареным.
– Как вы ее узнали? Она не очень-то на него похожа.
– По бабушке.
– Это та, которую дети звали Банук?
– Да. Вы… знали ее?
– Нет. Практически нет… Однажды она приезжала с Алексом.
– …
– Я помню… Мы пили кофе на кухне, в какой-то момент она встала якобы отнести чашку в мойку и подошла ко мне сзади, погладила по голове…
– …
– Бред какой-то, но я вдруг расплакалась… Только почему я вам все это рассказываю? – спохватилась она. – Простите меня.
– Прошу вас, продолжайте, – попросил он.
– Мне тогда было нелегко. Думаю, она была в курсе моего… my predicament[146]… нет во французском такого слова. скажем, того дерьма, в которое я вляпалась. Потом они уехали, но через несколько метров машина остановилась, и она вернулась ко мне.
Вы что-нибудь забыли?
«Кейт, – прошептала она, – не пейте в одиночку».
Шарль смотрел на огонь.
– Да. Анук… Помню… Эй! Дайте теперь малышам попрыгать! Лука, давай-ка лучше с этой стороны, тут поуже… Jeez, Господи Иисусе, если я верну его матери поджаренным, меня же под суд отдадут.
– Да, кстати, – вспомнил Шарль, – нам ведь пора. Мы опаздываем на ужин.
– Вы уже опоздали, – пошутила она. – Есть такие люди, к которым невозможно придти вовремя, в любом случае вам дадут понять, что вы заставили себя ждать… Я провожу вас.
– Нет, нет, что вы.
– Не нет, а да!
Она окликнула старших:
– Сэм! Джеф! Я возвращаюсь к плите! А кто со мной, помогать? Дождитесь, пока костер догорит, и чтоб больше никто не прыгал. ОК?
– Угу, – промычало эхо.
– Я с тобой, – объявил толстенький смуглый и кудрявый мальчуган.
– Но… ты же сказал мне, что тоже хочешь попрыгать. Давай, а я посмотрю.
– Да ну…
– Он дрейфит! – засмеялся кто-то справа от них. – Go, Яся, давай! Растопи свой жирок!
Малыш пожал плечами и отвернулся:
– Вы знаете Эсхила?
– Эээ… это, – начал было Шарль, сделав большие глаза. – Это один из ваших псов?
– Нет, грек, трагедии писал.
– А! Не попал! – засмеялся он, – ну знаю, так, немного…
– А знаете, как он умер?
– …
– Так вот, орел, когда поймает черепаху и хочет ее съесть, бросает ее с высоты, чтобы разбить панцирь, а Эсхил-то был совсем лысый, вот орел и подумал, что это скала, сбросил ему на голову черепаху, чпок! и дело с концом.
Зачем он мне об этом рассказывает? У меня ведь еще немного осталось…
– Шарль, – вмешалась Кейт, – я хочу познакомить вас с Ясином… по прозвищу Вики, от «Википедии»… Если вам нужно что-то узнать, обращайтесь к нему за любой информацией, будь то биографическая справка или, скажем, вам интересно, сколько раз в жизни Людовик XVI принимал ванну.
– Так сколько? – спросил он, пожимая протянутую ему маленькую ручку.
– Добрый вечер, сорок, когда ваши именины? Четвертого ноября?
– Ты весь календарь наизусть знаешь?
– Нет, но четвертое ноября очень важная дата.
– Твой день рождения?
Едва заметное презрение во взгляде мальчугана.
– Нет, скорее день рождения метров и килограммов… 4 ноября 1800 года – официальная дата перехода на десятеричную систему мер и весов во Франции.
Шарль посмотрел на Кейт.
– Да, понимаю, иногда это несколько утомительно, но мы привыкли… Ладно, пора. А куда подевалась Недра?
Ясин указал на лес:
– По-моему…
– Ой, ну как же так… – расстроилась она. – Бедная крошка… Хатги! Пойди сюда на минутку!
Кейт отошла в сторону с девочкой, прошептала ей что-то на ухо и отослала куда-то к деревьям.
Шарль вопросительно посмотрел на Ясина, но тот сделал вид, что не понимает.
Она вернулась и нагнулась, чтобы поднять…
– Оставьте, оставьте, я вам помогу, – сказал он, нагибаясь в свою очередь.
