Тимоте де Фомбель - Между небом и землей
И Мадемуазель поставила палец на расстеленный перед ней голубой платок.
Ванго ощущал приближение катастрофы, но все еще цеплялся за призрачные картины: палец, указывающий точку на карте, теплая каюта, пение матери.
«Еще немного, — думал он. — Еще немного нежности, прежде чем наступит конец света…»
— Ты заснул вместе с матерью. Я видела в иллюминатор, как струи дождя рассекают волны и как взлетает вверх белоснежная пена. И тут прогремел выстрел.
Ванго открыл глаза.
— Твой отец вскочил на ноги. Мне кажется, он сразу все понял. Никакого толчка, только выстрел. А за ним второй. А потом еще и еще. Твоя мать встала и спросила: «Что это? Мы наткнулись на скалу? Или на другой корабль?» Твой отец не ответил. Он выдвинул ящик стола и принялся в нем рыться. Твоя мать спросила, что он ищет. Он ответил: «Оружие. Я ищу оружие». Но его не оказалось. Все это время я держала тебя на руках. Ты спал. Твоя мать протянула руки, чтобы взять тебя, но в этот момент распахнулась дверь.
Мадемуазель описала их так, будто они и сейчас, спустя семнадцать лет, стояли перед ней.
— Их было трое, и у каждого в руках охотничье ружье. Все трое казались помешанными. Они говорили на смеси итальянского и сицилийского и спрашивали, где деньги. Я перевела это твоим родителям. Один из них выглядел настоящим безумцем. Второй пытался его утихомирить. Третий молчал. Твой отец сказал им, что денег у него нет. Он отдал им часы, снял с себя золотую цепочку и четыре кольца. Тот, сумасшедший, схватил их и с хохотом швырнул на пол. А потом…
И Мадемуазель заплакала.
— Что потом? — спросил Ванго.
— Он…
— Что он сделал? — прошептал Ванго.
— Он выстрелил.
Она рыдала, не в силах успокоиться.
— Он выстрелил из ружья. Он знал, что делает. Он не собирался убивать твоего отца, не получив сначала того, что ему надо. У меня на руках был ты, поэтому он не стал стрелять в меня… Нет… Он выстрелил… и твоя мать упала.
Ванго подошел к Мадемуазель и, присев рядом на корточки, прижался к няниной щеке своей.
— Ты даже не проснулся, — сказала она. — Так и продолжал спать у меня на руках. Это я виновата. Если бы ты был на руках у матери, она могла бы остаться в живых… возможно… Ребенок должен быть на руках у матери. Почему она не взяла тебя на руки? Почему?
— Но тогда вас уже не было бы здесь.
Мадемуазель сложила вчетверо голубой платок на столе. Она сидела вся дрожа, не отрывая от него глаз.
Ванго схватил ее за руку.
— Они оторвали отца от тела твоей матери. И заставили нас подняться наверх…
И тут она потеряла сознание.
Эоловы острова, сентябрь 1917 г.
Итак, пленников согнали на нос яхты.
Порывы ветра обдавали их дождем соленых брызг.
Трое пиратов не сознавали, что творят. Еще вчера никто из них и помыслить не мог, что сорвется в это безумие. Они были простыми крестьянами или рыбаками. Одного из них в Санта-Марине ждали жена и три дочки. У другого на дальнем берегу Салины остался дряхлый отец.
Кто бы мог поверить, что они, со своими заржавевшими охотничьими ружьями, осмелятся напасть на корабль, устроить эту бойню, хладнокровно расстрелять экипаж и ограбить пассажиров?..
Они даже не знали, найдут ли на судне хоть одну серебряную монетку!
Только их главарь Джо попал в свою стихию.
Запах пороха ударил ему в голову. Казалось, он играл роль бандита: возбужденно орал, палил во все стороны.
Двое других уже не могли его обуздать. Подстегиваемые Джо, они предприняли отчаянную попытку вырвать силой то, что им было нужно позарез, в надежде покинуть этот пропащий остров и добраться до американского континента, как другие это сделали до них. Америка! Они получали оттуда письма с фотографиями. Настоящая жизнь была там. Но первый же выстрел поверг их в такой кошмар, очнуться от которого было уже невозможно.
— Показывай, где деньги, — сказал Джо.
Говоря это, он поднес факел к лицу. Капли дождя шипели, соприкасаясь с пламенем.
Отец ребенка был в домашней одежде. Босой, со старым казачьим платком красного цвета на шее, с мокрыми от дождя волосами. По дороге наверх он забрал спящего сына у няни и теперь прижимал его к себе.
Казалось, кто-то наслал на малыша колдовские чары, чтобы укрыть его в безопасном царстве сна. Он спал и улыбался, сжимая в ручке голубой платок.
Отец Ванго произнес несколько слов.
Женщина перевела:
— Он заберет вас с собой, если вы не тронете никого из нас. Поклянитесь.
Бандиты переглянулись.
— Поклянитесь же, — повторила она.
Джо поклялся первым, коснувшись своего крестильного медальона. Его глаза были налиты кровью.
Отец Ванго с минуту колебался. Чего стоит клятва безумца?
Двое других осенили себя крестом.
Тогда мужчина осторожно передал ребенка женщине.
Он поцеловал мальчика в волосы. И отошел, пятясь, чтобы видеть его как можно дольше. Рука, протянутая к сыну, повисла в воздухе. Его намокший жилет с золотым шитьем сиял в свете ламп. По движению губ можно было прочесть повторяемые без конца слова: «Я вернусь». Дойдя до кормы в сопровождении Джо и второго пирата, он растворился в темноте.
Сторожить женщину с ребенком оставили третьего, который с самого начала не произнес ни слова. Это был широкоплечий великан в куртке из грубо выделанной свиной кожи, из которой торчали остатки черной щетины. На плече у него все еще висел канат, с помощью которого пираты забрались на борт.
В этот момент ребенок проснулся и взглянул на незнакомца. Тот отвел глаза.
— Поспи еще немного, — сказала женщина. — Спи, мой ангел.
Шли минуты.
Мужчина и няня с ребенком на руках сидели на связке весел и реек.
Она бросала взгляды на этого спокойного с виду, длинноволосого великана, державшего сейчас в руках ее жизнь.
Он был их единственной надеждой.
— Твой друг нас убьет, — сказала она. — Ты ведь знаешь, что твой друг нас убьет.
Она говорила по-итальянски, как говорят уроженцы Севера. Мужчина наставил на нее ружье и рявкнул:
— Он поклялся!
Она ответила:
— Он поклялся Мадонной, но на его руках уже была кровь матери.
Великан словно оцепенел.
— Когда он получит то, что ему нужно, — продолжала она, — он убьет отца ребенка. Ты услышишь за спиной выстрел, но будет уже поздно. А потом наступит наш черед.
— А ну заткнись!
— Да, так оно и будет.
— Заткнись, говорю!
Ребенок слушал этот разговор. Он держался прямо. И крепко сжимал рот, чтобы не было слышно, как стучат его зубы.
Сидевший перед ним человек был похож на людоеда. Его пот смешивался с дождем. Он настороженно ждал.
— Слушай, — сказала она.
Ветер начал стихать.
Прошло несколько долгих минут, и раздался выстрел.
Бандит с ревом вскочил на ноги.
Он оттолкнул женщину и ребенка; наклонившись, с трудом оторвал от палубы груду связанных весел и реек, дотащил ее до края палубы и сбросил вниз. Ударившись о корпус, это подобие плота упало в воду.
«Людоед» спустил женщину вниз по канату. А малыша взял на руки и бросил в волны. Няня поймала его на лету одной рукой, прежде чем он ушел под черную воду. Другой она держалась за деревянный плот.
«Людоед» смотрел на них сверху.
Волна унесла их прочь.
В ту же минуту появились двое других. Они выглядели вконец обезумевшими. Джо тащил почти доверху набитый матросский мешок. Его била дрожь, он нервно смеялся. Казалось, они оба в стельку пьяны, хоть и не выпили ни капли спиртного. Они даже говорить связно не могли.
Джо вцепился в куртку «людоеда», чтобы не упасть.
— Гляди!
Трясущимися руками он открыл мешок, поднес к нему факел.
И снова заорал:
— Гляди!
Все трое разом отпрянули.
В мешке сверкало золото, блестели драгоценные камни. От дождевых капель они переливались еще ярче.
— Гляди! Гляди!
Сокровище. Сокровище, как в сказке.
Джо орал, не спуская с него глаз, потом погрузил руку в сумку до самого плеча.
— А тот человек? — спросил «людоед». — Где он?
В ответ Джо только показал на казацкий платок у себя на шее — алый платок с серебряной бахромой.
— Ему больше ничего не понадобится, — сказал злодей, тряся головой, как помешанный.
Он разразился безумным хохотом, угрожающе воздел к небу кулак и неверными шагами побрел к лодке, взвалив мешок на плечо и даже не спросив, куда делись двое заложников.
Мыслями Джо был уже далеко от этих мест.
Он мечтал вслух о том, как построит мост от порта Мальфы до самого Манхэттена и выложит его бриллиантами.
Спустившись в рыбацкую лодку и слегка поостыв, Джо бросил сидящему рядом «людоеду», который уже взялся за весла:
— А ты будто и не рад вовсе!
