Александр Минчин - Лита

— А когда были лучшие годы нашей жизни?

И сам себе ответил. Никогда.

Да что там годы. Дни. Возможно, один день, тогда… Когда она приехала и сказала, взволнованно дыша:

— Поцелуй меня. Я хочу быть твоя.

Она была девушка. Нецелованная. Тогда — пятого мая… а потом было девятое мая. И вдруг мне пришла в голову страшная мысль: не начни она встречаться со мной, ее бы никогда не изнасиловали. Хотя кто знает, что было, если бы…

Литы нет на следующий день на занятиях тоже. Я сижу на лекции, один, достаточно высоко и вижу всю аудиторию, спускающуюся амфитеатром вниз. Когда она здесь, мне мешает ее взгляд, когда ее нет, мне не хватает его.

Способность слова к выражению чувства…

От нечего делать я попытался писать рассказ, но уже после шестой фразы зачеркнул все и бросил. Почему именно это я начал писать, не знаю.

Они взяли бочонок водки, палку колбасы и пошли в райские кущи, что находились во дворе 5-го ЖЭКа.

Дальше шли остальные пять фраз.

Октябрь, дождь, грязь. Темнота на улицах. Как выглядит солнце? Светло. Или солнечно. Тянется тоскливая неделя, которую не избежать, не пережить — невозможно. Лита загадочно не звонит… Странно, но я рад, что она не надоедает. Я звоню сам — только Вике. Забыться, забыть.

— Алеша, я так рада. Ты хочешь пригласить меня на свидание?

— А ты пойдешь?

— Я побегу.

— Ты хорошая девочка, Вика. Это я не для тебя.

— Где мы с тобой встретимся?

— Хочешь поехать погулять в Лужники?

— Очень.

— Я заеду за тобой через полчаса.

— Я рада.

Я вешаю трубку и беру машину отца.

В Лужниках, как ни странно, убрано. И нет еще месива — из осени и грязи. Я заезжаю с Савинской набережной, ставлю машину на тротуар у входа и открываю Вике дверь. Она в красивых сапожках, поочередно опускает ноги на влажный, темный асфальт. И распрямляется во весь рост. Грация и совершенство. Что ж мне не так? Почему меня тянет в омут.

— Алексей, я хочу тебе задать вопрос.

Мы прошли через турникет и уже шли по Лужникам. Интересно, как в голову нашим тупым руководителям пришла идея построить этот прекрасный парк. Наверно, по ошибке.

— Ты помнишь, когда мы с тобой виделись последний раз?

Кажется, в сентябре, но я не хотел вдаваться в этот бесполезный диалог.

— Нет.

— На выставке художников — в сентябре.

Я почему-то сразу вспомнил о Лите, которая не захотела пойти на эту выставку. В первый раз…

Мимо нас прошла тройка озорного вида ребят. Возникшая из ниоткуда. Я подумал, что вечером в Лужниках можно найти массу «приключений».

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу, чтобы мы виделись чаще, без перерывов по нескольку недель.

— Я не думал, что ты желаешь видеться со мной, когда я в плохом настроении. Я сам с собой не хочу видеться.

— Мне безразлично, я хочу видеться чаще.

— У тебя учеба, съемки.

— В табели о рангах ты стоишь на первом месте. Они стоят далеко позади…

— Я весьма тронут.

Она взяла меня под руку, и какое-то время мы шли молча. Она была девочка удивительного такта и всегда знала, когда остановиться. И не переступать. В ней вообще было много интересного, но она не интересовала меня. Как жаль. Как по-человечески, искренне жаль.

— Какую книгу ты сейчас читаешь, Алеша?

Я не удивился неожиданной смене разговора. Она это умела деликатно делать. Ее вообще всегда интересовало, что я делаю, что я читаю, о чем я думаю. Кому еще было интересно, о чем я думаю… Никому.

— Фицджеральда, «Ночь нежна».

— У него есть чудесный роман «Последний магнат».

— О кино и тех, кто его делает. К сожалению, не оконченный.

— Мне очень нравится история любви главного героя к девушке, которую он случайно встретил. А его любила другая, безответно…

Я шел, прислушиваясь к шорохам в деревьях и кустах.

— А что ты читал до этого?

Для нее это было само собой разумеющееся, я все время что-то читал.

— «Над пропастью во ржи». Сэлинджера.

— Он твой любимый писатель?

— Да. Я читаю эту вещь шестой раз. Но, к сожалению, он очень мало написал. Всего две книги. Живет затворником, на ферме.

— Может, это и к лучшему. Многие пишут собрания сочинений, а их читать невозможно.

Я невольно улыбнулся.

— Да. Видимо, он все сказал, что ему нужно было.

— А ты собираешься когда-нибудь писать?

— Как твоя мама? — ответил я на ее вопрос вопросом.

— Интересовалась, куда ты исчез.

— И что ты сказала?

— Что ты очень занят — учебой!..

Я чуть не рассмеялся.

— Могла бы что-нибудь получше придумать.

— Я не хочу ничего придумывать!.. — Она осеклась.

— Извини, — сказал я.

— Это ты меня… Я сорвалась, чисто нервное. Как твой брат?

— Исчез куда-то, я его уже давно не слышал.

— Брат встречается с какой-то девушкой, твоей знакомой, уже давно. И чувствует себя, кажется, виноватым.

Я не обратил внимания на ее слова. Странно, что он мне не сказал.

— Он тебе звонит?

— Иногда. Когда хочет исповедаться.

— На свидание не приглашает?

Она покачала головой.

— Я надеюсь, он не с тобой встречается?! — пошутил я.

— Я бы с ним не встречалась. Раз я встречаюсь с тобой. Тебе это не приходило в голову?

— Я пошутил.

Она прильнула губами к моей скуле.

— Алеша, я чувствую, что я тебе в тягость. Почему у нас с тобой ничего не получается?

Уже показалась горящая в темноте буква «М» — метро «Ленинские горы». Мы шли по касательной к Пушкинской набережной, за теннисными кортами. Я уверен, что в городе рубиновых звезд никто не знал, где такая.

— Ты неправильно чувствуешь, — сказал я. — Мне интересно с тобой встречаться, просто не всегда получается.

Наши шаги вошли в темный, неосвещенный кусок Лужников, мы двигались к теннисным кортам. Ее голова успокоилась на моем плече.

— Не надо, Алеша… Не продолжай, я могу делать вид, что я ничего не понимаю, для тебя, но ты же не хочешь, чтобы я была «плохой актрисой».

Я поцеловал ее в щеки и уголок губ за эти слова. В лунном свете мелькнули две тени, и я освободился от драгоценной, знаменитой ноши, чтобы быть готовым. Она вздрогнула.

— Что случилось?

Я не ответил. Слух напрягся максимально, с невероятной силой, чтобы знать откуда. Секунды выигрывают сражения.

— Алеша…

— Тш-ш. Возможно, показалось…

— Что показалось? — Она взяла меня опять под руку. Я освободил руку опять.

Тени больше не появлялись. Возможно, передумали… Или выбирали только одиночек.

Мы вышли на набережную с другой стороны Лужников и повернули назад, пройдя на сей раз по прямой, вдоль дамбы, мимо большого проспекта, Новодевичьего кладбища, озера позади. И опять вышли на набережную.

Было около одиннадцати вечера, все опустело и обезлюдело, сюда не доносились никакие звуки или шорохи. Как будто в заколдованном городе.

В машине она попыталась со мной целоваться, но я был абсолютно отрешен. Она отвернулась и смотрела на воду, не спеша текущую мимо. Был какой-то редкий миг. Но и он прошел. Впереди меня ждал страшный ад. Дверцу которого Вика только что отворила.

Я подвез актрису к дому, и она сказала с мягкой улыбкой:

— Хочешь подняться, выпить чай, ты, наверное, голодный? Целый вечер прогулял со мной.

Мне хотелось горячего и хотелось есть, к тому же я был на машине, и мне не надо было думать, как добираться домой. Но при мысли, что предстоит увидеться с ее мамой и смотреть ей в глаза, мысли о чаепитии отпали как-то сами собой.

— Уже поздно, да и неприлично появляться в приличных домах…

— Если я приглашаю, значит, это прилично.

— Я знаю, Вик, я поеду, завтра институт.

— Вот видишь, значит, я сказала маме правду, что ты занят учебой.

Мы рассмеялись одновременно. Я поцеловал ее в красивый лоб на прощание.

По Бережковской набережной я пронесся, как пуля, и ровно в двенадцать вошел в дом. Чтобы выслушать очередные тирады и филиппики ученого отца. Все сводилось к оригиналу и было не оригинально: что я себе думаю и думаю ли я что-нибудь. Когда мыслю начинать заниматься и что завтра — институт.

Я не отвечал, зачем отвечать, если это повторялось каждый вечер. А деться мне было некуда. В данном случае я знал, что его волновала машина и что с ней все в порядке. Не дай бог, не поцарапали. Для меня это была «железка на четырех колесах». На что он, скорее всего, справедливо говорил: «Ты заработай, а потом посмотрим, как ты будешь относиться».

— Мне никто не звонил?

— Звонили, да забыли представиться, — уже шутит он.

Ночь я сплю беспокойно, и мне снится что-то нехорошее. Ванна, трусики, колготки. Какие-то интимные телодвижения, очень эротические, которые рассмотреть я не могу. Что-то знакомое и совершенно незнакомое.