Дино Буццати - Шестьдесят рассказов
— Что тебе еще нужно? — спросил Эйнштейн.
— Мне нужны вы. Для того я и здесь.
— Я? А что такое?..
— Вы нужны мне, — сказал негр, — для одного секретного дела. И сказать вам о нем я могу только на ухо.
Белые зубы незнакомца теперь сверкали еще ярче, так как стало совсем темно. Он наклонился к уху Эйнштейна.
— Я — дьявол Иблис, — сказал он тихо. — Ангел Смерти, и явился сюда по твою душу.
Эйнштейн сделал шаг назад.
— Мне кажется, — голос его стал резким, — мне кажется, ты хватил лишнего.
— Я — Ангел Смерти, — повторил тот. — Смотри…
Он подошел к живой изгороди, отломал от нее одну ветку, и в считанные мгновенья листья на ней изменили свой цвет, пожухли, потом стали совсем серыми. Негр подул, и все: листья, сама ветка — разлетелось в мелкую пыль.
Эйнштейн опустил голову.
— Черт побери! Значит, это действительно конец… Но как же — прямо здесь, вечером… на улице?
— Так мне поручено.
Эйнштейн поглядел вокруг, но нигде не было ни души. Все та же аллея, фонари и далеко внизу, на перекрестке, свет автомобильных фар. Взглянул на небо — оно было ясным, и все звезды сияли на своих местах. Венера как раз заходила за горизонт.
Эйнштейн сказал:
— Послушай, дай мне один месяц. Надо же было тебе явиться как раз в тот момент, когда я завершаю одну работу! Прошу тебя, всего лишь месяц.
— То, что ты хочешь для себя открыть, — заметил негр, — ты сразу же узнаешь там, только пойдем со мной.
— Это разные вещи: многого ли стоит все, что мы без труда можем узнать на том свете? Моя работа представляет серьезный интерес. Я бьюсь над ней уже тридцать лет. И вот теперь, когда осталось совсем немного…
Негр ухмыльнулся:
— Месяц, говоришь?.. Ладно, но только не вздумай прятаться, когда он истечет. Даже если ты закопаешься в самую глубокую шахту, я все равно тебя отыщу.
Эйнштейн хотел задать какой-то вопрос, но его собеседник исчез.
Месяц — большой срок в разлуке с любимым человеком и очень короткий, если ты ждешь вестника смерти. Такой короткий — короче вздоха. И вот он уже прошел. Как-то вечером, оставшись наконец один, Эйнштейн отправился в условленное место. Та же бензоколонка, та же скамейка, а на скамейке негр, только поверх комбинезона на нем старая шинель военного образца: ведь уже наступили холода.
— Я пришел, — сказал Эйнштейн, тронув его за плечо.
— Ну, как там твоя работа? Ты закончил ее?
— Нет, не закончил, — с грустью ответил ученый. — Дай мне еще один месяц! Теперь мне хватит, клянусь. Я уверен, что на этот раз получится. Поверь, я работал как одержимый, день и ночь, и все-таки не успел. Но осталось уже совсем немного.
Негр, не поворачиваясь, пожал плечами:
— Все вы, люди, одинаковы. Никогда не бываете довольны. Готовы на коленях вымаливать отсрочку. Предлог всегда найдется…
— Но штука, над которой я работаю, очень сложна. Еще никто никогда…
— Да знаю, знаю, — перебил его Ангел Смерти. — Подбираешь ключик ко вселенной, не так ли?
Оба помолчали. В туманной, уже совсем зимней тьме было неуютно. В такие ночи не хочется выходить из дома.
— Так как же? — спросил Эйнштейн.
— Ладно, иди… Но знай, месяц пролетит быстро.
И действительно, он пролетел совсем незаметно. Никогда еще четыре недели время не проглатывало с такой жадностью. В ту декабрьскую ночь дул ледяной ветер, шурша по асфальту последними опавшими листьями. Трепетали на ветру выбившиеся из-под берета седые волосы ученого. И была все та же бензоколонка, а возле нее — негр: он сидел на корточках, обмотав голову башлыком, и, казалось, дремал.
Эйнштейн подошел и робко тронул его за плечо.
— Я пришел.
Негр стучал зубами от холода и ежился в своей шинели.
— Это ты?
— Да, я.
— Закончил, значит?
— Да, слава Богу.
— Матч века окончен? Ну и как, нашел ты, что искал? Разобрал вселенную по косточкам?
— Да, — с улыбкой ответил Эйнштейн и кашлянул, — в известном смысле можно сказать, что со вселенной теперь все в порядке.
— Значит, пошли? Ты готов к этому путешествию?
— Ну конечно. Таковы условия.
Тут Иблис вскочил на ноги и расхохотался — громко, открыто, очень по-негритянски. Потом указательным пальцем правой руки он ткнул Эйнштейна в живот, тот едва устоял на ногах.
— Ладно, ладно, старый мошенник… возвращайся домой, давай бегом, если не хочешь застудить легкие… Мне ты пока больше не нужен.
— Ты отпускаешь меня?.. Тогда к чему была вся эта затея?
— А чтобы ты закончил свою работу. Только и всего. И мне удалось этого добиться… Если бы я тебя не напугал, кто знает, сколько времени ты бы еще тянул.
— Мою работу? А тебе она зачем?
Негр засмеялся.
— Мне-то она ни к чему… А вот начальству, там, внизу, дьяволам покрупнее… Они говорят, что уже твои первые открытия сослужили им очень большую службу… Пусть ты и не виноват, но это так. Нравится тебе или нет, дорогой профессор, Ад ими хорошо попользовался… Сейчас выделяем средства на новые…
— Чепуха! — воскликнул Эйнштейн возмущенно. — Есть ли в мире вещь более безобидная? Это же просто формулы, чистая абстракция, вполне объективная…
— Браво! — закричал Иблис, снова ткнув ученого пальцем в живот. — Ай да молодец! Выходит, меня посылали сюда зря? По-твоему, они ошиблись?.. Нет-нет, ты хорошо поработал. Мои там, внизу, будут довольны!.. Эй, если бы ты только знал!..
— Если бы я знал — что?
Но тот уже исчез. Не стало бензоколонки, не стало и скамейки. Были лишь ночь, ветер и огоньки автомобилей далеко внизу. В Принстоне. Штат Нью-Джерси.
24
ДРУЗЬЯ
© Перевод. Ф. Двин, 2010
Скрипичный мастер Амедео Торти и его жена пили кофе. Детей уже уложили спать. Оба, как это часто у них случалось, молчали. Вдруг жена сказала:
— Не знаю, как тебе объяснить… Сегодня у меня весь день какое-то странное предчувствие… Как будто вечером к нам должен зайти Аппашер.
— Подобные вещи не говорят даже в шутку, — сердито ответил муж.
Дело в том, что двадцать дней назад его старый верный друг скрипач Тони Аппашер умер.
— Я понимаю, понимаю… Ужас какой-то! — сказала она. — Но никак не могу отделаться от этого чувства.
— Да, если бы… — пробормотал Торти с печалью в голосе, но мысль свою развивать не стал. Только покачал головой.
И они вновь замолчали. Было без четверти десять. Вдруг кто-то позвонил в дверь. Звонок был длинный, настойчивый. Оба вздрогнули.
— Кого это принесло в такое время? — сказала жена.
Через прихожую прошлепала Инес, затем послышался звук открываемой двери, приглушенный разговор. Девушка заглянула в столовую. В лице у нее не было ни кровинки.
— Кто там, Инес? — спросила хозяйка.
Горничная посмотрела на хозяина и, запинаясь, проговорила:
— Синьор Торти, выйдите на минуточку, там… Ой, если б вы знали!
— Да кто же там? Кто? — нетерпеливо спросила хозяйка, хотя уже прекрасно понимала, о ком идет речь.
Инес, подавшись вперед, словно желая сообщить им что-то по секрету, выдохнула:
— Там… Там… Синьор Торти, выйдите сами… Маэстро Аппашер вернулся!
— Что за чепуха, — сказал Торти, раздраженный всеми этими загадками, и, обращаясь к жене, добавил: — Сейчас посмотрю… А ты оставайся здесь.
Он вышел в темный коридор и, стукнувшись об угол какого-то шкафа, рывком открыл дверь в прихожую.
Там, как всегда неловко поеживаясь, стоял Аппашер. Нет, все-таки был он не совсем такой, как всегда: из-за слегка размытых очертаний он выглядел несколько менее вещественным, что ли. Был ли это призрак Аппашера? Пожалуй, еще нет, ибо он, по-видимому, пока не вполне освободился от того, что у нас именуется материей. А если и призрак, то сохранивший какие-то остатки вещественности. Одет он был как обычно: серый костюм, рубашка в голубую полоску, красный с синим галстук и бесформенная фетровая шляпа, которую он нервно мял в руках. (Не костюм, разумеется, а призрак костюма, призрак галстука и так далее.)
Торти не был человеком впечатлительным. Отнюдь. Но даже он замер, не смея перевести дыхание. Это вам не шуточки — увидеть в своем доме самого близкого и старого друга, которого ты сам двадцать дней как проводил на кладбище!
— Амедео! — вымолвил бедняга Аппашер и улыбнулся, пытаясь как-то разрядить обстановку.
— Ты — здесь? Здесь! — воскликнул Торти чуть ли не с упреком. Охватившие его противоречивые и смутные чувства почему-то обернулись вдруг вспышкой гнева. Разве возможность повидать утраченного друга не должна была принести ему огромную радость? Разве за такую встречу не отдал бы он свои миллионы? Да, конечно, он сделал бы это не задумываясь. На любую жертву пошел бы. Так почему же сейчас Торти не испытывал никакой радости? Откуда это глухое раздражение? Выходит, после стольких переживаний, слез, всех этих беспокойств, связанных с соблюдением приличествующих случаю условностей, извольте начинать все сначала? За прошедшие после похорон дни заряд нежных чувств к другу уже иссяк, и черпать их было больше неоткуда.
