Дино Буццати - Шестьдесят рассказов
Его старые родители тоже вступаются:
— У нас мыши? Откуда? Тебе небось приснилось.
— Клянусь, там был настоящий бедлам. Даже потолок дрожал.
— Тут скорей всего в другом дело, — задумчиво произносит Джованни. — При тебе об этом не говорили: кто его знает, все люди разные. В общем, в нашем доме водятся привидения. Я тоже их часто слышу… По ночам в них точно бес вселяется.
— Ты меня что, за ребенка принимаешь? Привидения! Это были мыши, ручаюсь, мышищи, крысы, зверюги! Кстати, а куда подевались ваши коты?
— Мы их отдали, если хочешь знать. Дались тебе эти мыши! Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь более приятном? В конце концов, это загородный дом, не забывай…
Смотрю на Джованни и глазам своим не верю: он, всегда такой спокойный и мягкий, заводится с пол-оборота.
Позже Джорджо опять объясняет, что к чему:
— Не верь отцу. Это действительно были мыши. Иногда мы сами не можем уснуть. Если бы ты их видел… Чудовища: черные как смоль, щетина как прутья… Да будет тебе известно, что именно они прикончили тех котов. Это случилось ночью. Все часа два как спали. Вдруг дикие вопли… Мы повскакивали. В гостиной творился какой-то кошмар. Когда зажгли свет, от котов не осталось и следа… Только клочья шерсти да капли крови на полу.
— Что же вы сидите сложа руки? А мышеловки? А яды? Не понимаю, неужели отца это не волнует?
— Еще как волнует! Ни о чем другом и не думает. Но теперь и он боится. Говорит, если их тронуть, будет хуже. Мол, все равно из этого ничего не выйдет, их слишком много… У нас один выход — спалить дом… И еще… Знаешь, ты будешь смеяться. Отец говорит, что не стоит так уж решительно сними бороться.
— С кем?
— Да с мышами. Он уверен, когда мышей станет больше, они отомстят… Кажется, папочка немного того. Я тут видел, как он бросал им в погреб сосиску… Лакомый кусочек для милых зверюшек! Он их ненавидит и боится. Поэтому старается не портить отношений.
Шли годы. Прошлым летом я напрасно ждал, когда над потолком начнется привычная возня. Тишина и покой! Слышно только, как стрекочут кузнечики в саду.
Утром на лестнице встречаю Джорджо.
— Поздравляю! Расскажи хоть, как вам удалось с ними разделаться? Ночью на всем чердаке не было ни мышонка.
Джорджо смущенно улыбается:
— Пойдем-ка, посмотришь. Пойдем, пойдем.
Спускается вниз, к погребу. Крышка на засове.
— Теперь они там, — шепчет Джорджо. — Месяца два. Перебрались сюда, в эту клоаку. На чердаке и в комнатах их больше не увидишь, разве что изредка. Они под нами… Слушай…
Он умолк. Сквозь пол донесся с трудом поддающийся описанию звук, будто слились воедино гул и тревожный рокот брожения. К этому примешивались короткие, резкие вскрики, свист, шорохи.
— Сколько же их? — спросил я с дрожью в голосе.
— Кто его знает. Может, миллионы… А сейчас смотри, только быстро.
Джорджо открыл погреб, зажег спичку и бросил ее вниз. На мгновение я увидел что-то вроде пещеры. Она кишела маленькими черными телами. Мерзкие твари громоздились друг на друга, образуя бурлящий водоворот. И была в этом отвратном смешении неодолимая сила, дьявольская живучесть, которую никому уже не остановить. Мыши! Снизу злобно поблескивали тысячи устремленных на меня зрачков. Джорджо с шумом захлопнул крышку погреба.
И вот теперь Джованни пишет, что почему-то не может меня пригласить. Что же случилось? Так и тянет заехать к нему хоть на часок. Лишь бы выяснить, в чем дело. Но, признаюсь, не хватает смелости. Отовсюду до меня доходят странные слухи. Настолько странные, что многие принимают их за небылицы и смеются. Только я не смеюсь.
Говорят, старики Корио умерли, из «Доганеллы» давно никто не выходит. Говорят, продукты туда носит тамошний житель, оставляет их на лужайке перед домом. Говорят еще, будто никто не может войти в дом, потому что его захватили гигантские мыши, превратившие Корио в рабов. Какой-то крестьянин подходил к дому, но не очень близко: с порога за ним угрожающе наблюдала дюжина тварей. Он утверждает, будто видел Элену Корио, жену моего друга. Эта милейшая женщина была одета в лохмотья и стояла на кухне, у очага, помешивая что-то в огромном котле. Ненасытные, вонючие мыши расположились вокруг и подгоняли ее. Вид у Элены был изможденный и печальный. Заметив крестьянина, она безутешно махнула ему рукой, как бы говоря: «Не беспокойтесь. Уже поздно. С нами все кончено».
23
СВИДАНИЕ С ЭЙНШТЕЙНОМ
© Перевод. Ф. Двин, 2010
Как-то октябрьским вечером после трудового дня Альберт Эйнштейн прогуливался в одиночестве по аллеям Принстона, и тут с ним приключилась странная вещь. Внезапно и без всякой особой причины, когда мысли его свободно перебегали от предмета к предмету, словно собака, спущенная с поводка, он постиг то, к чему всю жизнь тщетно стремился в своих мечтаниях. В какой-то миг Эйнштейн увидел вокруг себя так называемое искривленное пространство и успел рассмотреть его со всех сторон, как вы сейчас можете рассмотреть эту книжку.
Считается, что человеческий разум не в состоянии постичь искривление пространства — не только длину, ширину, глубину, но и еще какое-то загадочное четвертое измерение; существование его доказано, хотя оно и недоступно восприятию человека. Стоит вокруг нас какая-то стена, и человек, несущийся прямо вперед на крыльях своей ненасытной мысли и поднимающийся все выше и выше, вдруг натыкается на нее. Ни Пифагор, ни Платон, ни Данте, живи они до сих пор, тоже не смогли бы ее одолеть, поскольку истина эта не укладывается в нашем мозгу.
Кое-кто, однако, считает, что постичь искривленное пространство все же можно путем многолетних экспериментов и гигантского напряжения мысли. Отдельные ученые — пока вокруг них мир жил своей жизнью, дымили паровозы и домны, гибли на войне миллионы людей, а в тени городских парков целовались влюбленные, — так вот, эти ученые-одиночки благодаря своим героическим умственным усилиям — так по крайней мере гласит легенда — сумели, пусть всего на несколько мгновений (словно какая-то сила вознесла их над пропастью и тотчас же оттащила назад), увидеть и рассмотреть искривленное пространство — непостижимую вершину мироздания.
Но об этом феномене обычно не распространялись, и никто не поздравлял героев. Не было ни фанфар, ни интервью, ни памятных медалей, потому что триумф этот носил сугубо личный характер, просто человек мог сказать: я познал искривленное пространство. Ведь у него не было ни документов, ни фотоснимков, ни чего-нибудь еще в том же роде, чтобы доказать, что это правда.
Однако, когда наступают такие моменты и мысль в своем мощном устремлении, как бы найдя едва заметную щелку, прорывается туда, попадает в закрытый для нас мир и то, что прежде было абстрактной формулой, родившейся и развившейся вне нас, становится самой нашей жизнью, о, тогда в мгновение ока разлетаются в прах все наши трехмерные заботы и печали и мы — какова сила человеческого разума! — возносимся и парим в чем-то, очень похожем на вечность.
Именно это и произошло с профессором Альбертом Эйнштейном в один прекрасный октябрьский вечер, когда небо казалось хрустальным, там и сям загорались, соперничая с Венерой, шары уличных фонарей и сердце — загадочная мышца — впитывало в себя эту благодать Господню. И хоть был Эйнштейн человеком мудрым и мирская слава его не заботила, в этот момент он все-таки почувствовал себя выше толпы, как если бы нищий из нищих заметил вдруг, что карманы его набиты золотом.
И сразу, словно в наказание, таинственная истина исчезла с той же быстротой, с какой и явилась. Тут Эйнштейн заметил, что место, куда он забрел, ему совершенно не знакомо. Он шагал по длинной аллее, обсаженной с обеих сторон живой изгородью; не было вокруг ни домов, ни вилл, ни хижин. Была одна лишь полосатая черно-желтая бензоколонка со светящимся стеклянным шаром наверху. А рядом на деревянной скамье в ожидании клиентов сидел негр. Он был в рабочем комбинезоне и в красной бейсбольной шапочке.
Эйнштейн уже собирался пройти мимо, но негр встал и сделал несколько шагов в его сторону.
— Мистер! — сказал он.
Теперь, когда он встал, видно было, что человек этот очень высок, довольно приятен лицом, удивительно хорошо сложен, по-африкански статен. В синеве вечера ярко сверкала его белозубая улыбка.
— Мистер, — сказал негр, — не найдется ли у вас огонька? — И потянулся к нему с погасшей сигаретой.
— Я не курю, — ответил Эйнштейн и остановился — скорее всего от удивления.
Тогда негр спросил:
— А может, дадите мне денег на выпивку?
Он был высок, молод, нахален.
Эйнштейн пошарил в карманах.
— Не знаю… С собой у меня ничего нет… Я не привык… Мне, право, жаль… — сказал он и хотел уже идти дальше.
— Спасибо и на том, — сказал негр. — Но… простите…
