Кэти Летт - Мальчик, который упал на Землю
– А ты ему что?
– Я ему: «Зачем? Твой отец не идеален. Он идеальный выродок, если уж на то пошло».
– Вот молодец-то! Мам, он не выносит перемен. Мерлин ведет себя несколько сумбурно, потому что у него новая школа... Джереми с ним так мил. Ты бы видела, сколько он привез ему подарков из Парижа. Тебе, кстати, тоже. Новый перевод любовных писем Симоны де Бовуар, помаду шанелевскую... Джереми говорит, что как следует уесть француза можно, поцеловав его только в одну щеку, – хихикнула я.
Но мама веселья моего не поддержала.
– Возвращаться к бывшему мужу – как гланды вшить обратно. Не дело это, милая. И мне все это не нравится.
– Но я счастлива, мама.
Я и впрямь была счастлива, когда забиралась в постель и прижималась к теплой спине Джереми. Конечно, не было того экстатического, нежданного блаженства, какое случилось со мной, когда я вхотелась в Арчи. Зато теперь спокойно и безопасно. Все хотят на седьмое небо, но с шестого тоже отличный вид и куда ниже падать.
Но довольно скоро я поняла: хоть так, хоть эдак, меня все равно не тянет к высотам.
Глава 21
Сучки.Ру
Красота, может, и в глазах смотрящего, но там же и конъюнктивит. Это я себе и сказала, когда на следующий день приехала домой и застала Пудри Хепберн – она симпатично устроилась на крыльце нашего дома.
У меня так себе с математикой, но я как-то осилила посчитать в уме, что, если бытовой богине было двадцать два, когда они познакомились, сейчас ей должно быть тридцать пять. Однако выглядела она куда моложе. Я ни разу не видела ее живьем и с досадой обнаружила, что Пудри красивее, чем даже на фотографиях. Светло-медовые волосы ложились каскадами на упругие плечи, затянутые в безупречный розовый джемпер. С тушью она перестаралась до того, что походила на подслеповатого лемура. Длиннющие ноги, начинавшиеся под черной кожаной мини-юбкой фасона «покажь трусы», кокетливо закинутые одна на другую, оканчивались парой шпилек от Лубутена высотой с Гималаи. Губы, сверкающий малиновый рубец, тем временем выговаривали фразу:
– Ты Люси, да? Надо поговорить.
– Зачем? – спросила я, пытаясь сглотнуть кислый вкус зависти.
– Личное, – ответила она, а карие глаза бегали, настороженно осматривая улицу. Как любую знаменитость, независимо от ничтожности масштабов, ее раздражало, когда ее узнавали, и бесило, когда нет. Она, вероятно, приплачивала папарацци, чтобы те ее преследовали. Надо же доказать всем, что она – звезда первого эшелона.
На автопилоте учтивости я ввела ее в свою скромную обитель.
– Есть что поесть? – осведомилась она. – А то я сегодня забыла.
Я покосилась на нее. Положим, я много чего забывала – номер собственного телефона, девичью фамилию матери, ключи от машины, – но поесть – никогда. Видимо, это какой-то особый вид идиотизма – забывать про еду. Особенно если сам повар. Я сунулась в холодильник и достала ветчины, сыра, масла и хлеба.
Пудри содрогнулась от отвращения.
– Мне надо придерживаться строгой вегетарианской диеты, натуральной и без молока.
– Да ну? Ботокс лучше приживается?
При ближайшем рассмотрении и под жестким кухонным галогеном я разглядела следы подкачек вокруг рта, коллагеновые импланты в румяных щечках и тонкие, с волос толщиной, следы от подтяжки на лбу. Тело этой женщины берегли пуще ленинского. Подмывало сказать ей, что быстрее и безболезненнее пересадить ДНК, но решила перейти сразу к делу.
– У меня лежит тридцать семь сочинений по лексике, метрике и поэтической форме метафизической поэзии, к оценке которых, как ты понимаешь, я мечтаю приступить. Поэтому скажи-ка мне попросту, чего тебе надо?
– Моего бойфренда. – У нее был высокий писклявый голос и выговор ее родной провинции – чистая Кейт Миддлтон[113], слегка искаженная «калифорникацией».
Мелодраматичность ситуации – женщина, стащившая у меня мужа тринадцать лет назад, теперь просит его вернуть – выставляла мою соперницу в карикатурном виде. Пять минут назад я трепетала от одного взгляда на ее пневматически накачанное тело, однако теперь она выглядела надувной куклой, а ее выдающаяся грудь в своей лобовой сексапильности походила на бланманже.
– Ты слегка опоздала, Одри, – ты же сама променяла его на модель подороже.
Ее сочные губы задрожали.
– Это он тебе так сказал?
– Джереми в общих чертах сообщил мне, что ты вроде как раскатывала по Голливуду с директором по кастингу, примотанным к багажнику.
– Это он меня бросил! А не наоборот. Он собирался помочь мне перейти с кабельного канала на сетевой, а сам взял и вернулся сюда, политикой заниматься. Я была уверена, что он приползет на коленях... Я трофейная девушка, между прочим! – Она примолкла – покрасоваться. – И тут я обнаруживаю, что он, оказывается, видится с тобой и с сыном. И тут до меня дошло, как дико я его люблю. Это я и приехала тебе сказать. – Тут ее голос просел на октаву. – От винта, сучка.
Я подумала, что порвать ей зубами бедренную артерию было бы наиболее адекватной реакцией, но вместо этого сказала:
– Джереми бросил нас тринадцать лет назад только потому, что оказался слишком незрел и не смог стать отцом ребенку-инвалиду. Насколько я понимаю, он убежал из дома, налетел на перекати-поле, обернулся глянуть, что из-под него вылезет. Вылезла ты.
– Есть только один перекати-поле[114], под которым я лежала, – под Миком, – ответила она и вызывающе надула губы.
Я всегда думала, что Пудри – всего лишь сволочная блондинка с Сучки.Ру, памятник мультяшной примитивности мужского желания. Пять минут назад я жаждала поинтересоваться, не давят ли ей на голову эти вот комиксные пузыри с ее словами в них. И знает ли она, что «красный кхмер» – не румяна для щек. Но поди ж ты – невзирая на покупные груди и акриловые ногти, такие острые, что хоть рыбу ими потроши, были в ней хватка и здравый смысл, которые совершенно выбивали почву из-под ног. Общая глазастость и влажногубое кокетство – фасад. Я вдруг осознала, сколько мозгов надо иметь, чтобы выглядеть такой пустышкой.
– У него с тобой все кончено, – сказала я с достоинством.
– Да ну? Правда? А он вот лежал подо мной буквально позавчера.
Сердце у меня дернулось и остановилось.
– В Париже, – промурлыкала она медово-масляным своим говорком. – У меня как раз начались съемки сериала о французской кухне.
Какая растрата шикарной кулинарии, подумала я. Пудри была тоща до того, что, видимо, заказывала себе на ужин один крутон – и щедро им делилась.
Она с жалостью оглядела меня с головы до пят.
– Тебе нельзя во Францию. Тебя ж на Северном вокзале арестует Полиция красоток за недостаток пленительности.
Не обращая внимания на ее хамство, я вникла в суть того, что она сказала, – во всей полноте смысла.
– Вы встречались в Париже? – ошалело спросила я.
– Он, между прочим, предлагал мне жениться, да. Мильярд раз. Но мне нужно было сохранять имидж доступности для фанатов. А когда он меня в этом уличил, я поняла, что моя карьера у моего мужчины на втором месте.
– Да, кстати, как твое блистательное восхождение к славе? Наверняка телефелляция разных овощей играет чрезвычайную роль для уголовников с пожизненным сроком, – выдала я.
– ...И поэтому я решила принять наконец его предложение, – заключила она с выразительностью собственной губной помады. – Джерри – моя половинка. – Тут ее накрыло эмоциями, лицо исказилось, плечи задрожали.
Я вспомнила о нашей с Джереми пылкой ночи на кровати с балдахином. Уцепилась за многочисленные декларации любви, которые он сделал мне посткоитально.
– Ты все врешь.
Пудри Хепберн прожгла меня лазерным взглядом намокших от слез глаз.
– Слушай, котя. Я – телеведущая, и у меня всего два выражения лица – счастливое и чуть менее счастливое. Все. Я не плачу по команде, поверь мне, – плаксиво сказала она севшим голосом.
И тут я глянула на ее груди. Моя соперница знаменита регулярным взбиванием грудей, дабы те всегда оставались в центре общественного внимания. А тут они понурились и сдулись, даже вполовину недовзбитые.
– Правило номер один руководства «Как Удержать Мужчину», – просветила меня Пудри, – изображать недоступность. Я так и делала. Дальше снимала программы. Не поменяла своих планов на съемки в Париже. Правило номер два того же руководства: если первое не помогает, взломай его почту. Оттуда я и узнала, что Джерри объявил о нашем расставании. Но до этой недели я не догадывалась, что он, оказывается... – тут она еще раз окатила меня взглядом, – разогревает объедки.
– Ты взломала его почту? Знаешь, шла бы ты лучше отсюда, – предложила я, подпихивая этого гиноида к двери. Пришла моя очередь оглядывать ее ледяным взглядом. Она мне напомнила о розах, какие продаются на бензоколонках, – красивые, но совершенно без запаха.
