Маргарет Этвуд - Пожирательница грехов
Через дверь смотреть было не на что — только машины проезжали мимо с шелестом, и так каждый день. У него депрессия — наверное, дело в этом. От такой погоды у кого угодно случится депрессия. Ей было жалко его, но она не хотела ничего на себя навешивать, с нее хватало собственного одиночества. Энн улыбнулась соседу, но он даже не посмотрел, и улыбка пропала даром. Энн мимо него прошла к лестнице.
У двери она остановилась и порылась в сумочке в поисках ключа: из ванной, грузно ступая, вышла миссис Нолан.
— Вы его видели? — прошептала она.
— Кого?
— Да его. — И миссис Нолан ткнула большим пальцем в сторону лестницы. — Стоит у двери. Он часто там стоит. Он мне действует на нервы. А они у меня слабые.
— Он ничего такого не делает, — сказала Энн.
— Вот именно, — зловеще прошептала миссис Нолан. — Он никогда ничего такого не делает. Насколько я знаю, он из дому почти не выходит. И без конца берет у меня пылесос.
— Пылесос? — Удивление втянуло Энн в беседу.
— Именно. — Миссис Нолан стояла, теребя пальцем резиновую затычку. — И он такой не один. К нему поднимались другие, вчера вечером, двое, у них на лицах такие же отметины. Может, это у них религия такая. И когда он берет пылесос, отдает только на следующий день.
— А он платит за комнату? — Энн решила сменить тему. У миссис Нолан разыгралось воображение.
— Регулярно платит, — сказала миссис Нолан. — Только мне не нравится, как он спускается по лестнице, тихо так — и прямо на мою половину. А Фред все время на работе.
— Да вы не волнуйтесь так, — попыталась утешить Энн. — Мой сосед очень милый человек.
— Они всегда милые, — сказала миссис Нолан.
Энн приготовила себе ужин — куриная грудка, бобы, диетическое печенье. Потом отправилась в ванную, вымыла голову и накрутила волосы на бигуди, чтобы смотрелись объемнее, сунула голову под портативную сушку для волос. Она сидела за столом, попивая растворимый кофе, покуривая традиционные полсигареты. Открыла книжку, попыталась почитать про римские акведуки — искала оригинальные идеи для своего теперешнего проекта. (Зачем акведук в торговом центре? Торговый центр оставить, акведук — убрать.) Но она все время вспоминала про соседа. Она никогда не пыталась поставить себя на место мужчины. Но этот… Кто он? Что с ним происходит в жизни? Должно быть, он студент, тут все студенты. Должно быть, он умен, в этом нет сомнений. Возможно, получает стипендию. Здесь все получают стипендию, кроме настоящих американцев — те иногда учатся без стипендии. Ну, или только некоторые девушки, а парни-американцы уклоняются здесь от армии, хотя президент Джонсон объявил, что с этим покончит. Сама Энн жила на стипендию, потому что родители были не в состоянии платить за обучение.
Поэтому он учится на стипендии, на каком-нибудь техническом факультете — ядерная физика или строительство дамб. И как другие иностранцы, он уедет, едва закончит обучение, ради которого сюда и приехал. Но он никогда не выходит из дому: он стоял в прихожей и смотрел на рычащий поток машин, на зимний дождь — а его соотечественники, там, на родине, те, что отослали его сюда, уверены, что однажды он вернется, напичканный знаниями, и наладит им жизнь. Он сорвался, подумала Энн. У него не получится. Он уже слишком отстал, чтобы наверстать. Такое оцепенение, такие срывы — обычное дело, особенно среди иностранцев. Вдали от дома, от родного языка, от тех, кто носит такие же национальные костюмы, он в ссылке, и он тонет. Чем он занимается по вечерам, один, у себя в комнате?
Энн поставила режим сушки на “холодный” и снова заставила себя думать про акведуки. Она знала, что он тонет, а что она могла сделать? Если тебе не дано, лучше даже и не пытаться — у нее уже хватало мудрости это понимать. Чем помочь тонущим? Только не тонуть вместе с ними.
Значит, акведук. Из природного кирпича, пористого, красного. Акведук с низкими арками, а под арками папоротник или, может, шпорник, разных оттенков синего. Надо почитать про растения. Ее акведук проходит не только через ее торговый комплекс (куратора не поймешь: сначала — жилищный проект, теперь — торговый комплекс), — акведук берет начало на зеленой лужайке, и там уже прогуливаются люди. А дети? Только не такие, как у миссис Нолан, — эти истопчут траву, превратят ее в грязное месиво, в деревья вобьют гвозди, а шелудивые собаки наложат кучи на ее папоротники, дети замусорят ее акведук бутылками и стаканчиками от попкорна. Но что же миссис Нолан со своим Ноевым ковчегом, со всеми его студентами? Что с ними? Дома таких миссис Нолан должны исчезнуть, это одна из аксиом факультета градостроительства. Энн придумает домики с учреждениями, одноэтажные жилые строения: кусты, вьющиеся растения и свежий слой краски сотворят чудо. Но было в этом какое-то лукавство. Энн видела: ее зеленый участок обнесен проволочной оградой.
Внутри — деревья, цветы, трава, снаружи — грязный снег, бесконечный дождь, ворчание машин и подмерзшая грязь, тоскливый задний двор миссис Нолан. Вот что значит исключительный — это значит, что некоторые люди исключаются. За забором, под дождем стояли ее родители, смотрели и тихо гордились, как их дочь, их единственный успех, прогуливается под вечным солнцем.
Прекрати, сказала она себе. Они хотят, чтобы я этим занималась. Энн сняла бигуди и расчесала волосы. Она знала, что через три часа на голове все будет как прежде.
На следующий день Энн изложила Джецке свою новую теоретическую проблему. Джецке тоже училась на факультете градостроительства. Она была из Голландии: она помнила, как бегала по разрушенным улицам, выклянчивая мелочь сначала у немецких солдат, позднее — у американских. Американцы были добрые и всегда давали ей шоколадку, а то и две.
— Вот так учишься о себе заботиться, — говорила Джецке. — Тогда это было просто, но в детстве все просто. Мы были все такие, все нищие. — Энн уважала мнение Джецке, ведь у нее было тяжелое детство (вырасти в доме по соседству с бензоколонкой — ничто по сравнению с нацистами). И Джецке хотя бы слышала, что существует такая страна — Канада. В Голландии похоронено много канадских солдат. Энн хоть смутно чему-то принадлежала, ей это было важно. У нее не имелось национального костюма, но, по крайней мере, были эти мертвые герои, она с ними связана, пусть и слабо.
— Вот, допустим, мы строим… — сказала она Джецке. Они шли вдвоем под ее зонтиком в библиотеку. — Ну, какую-то часть можно перестроить, но что делать с оставшейся частью?
— Города? — спросила Джецке.
— Нет, — ответила Энн, поколебавшись. — Наверное, мира.
Джецке засмеялась. У Джецке была типичная, как считала Энн, голландская улыбка — ровные белые зубы, и большой кусок жвачки во рту.
— Я и не знала, что ты социалистка, — сказала Джецке.
У нее были крепки румяные щеки — как на рекламе сыра.
— Я не социалистка, — сказала Энн. — Но мне кажется, что нам нужно мыслить глобально.
Джецке снова рассмеялась:
— А ты знаешь, что в некоторых странах требуется официальное разрешение, чтобы переехать из одного города в другой?
Энн это совсем не понравилось.
— Таким образом контролируется поток населения, — сказала Джецке. — Без этого никакого тебе градостроительства.
— Я в ужасе, — сказала Энн.
— Еще бы, — довольно язвительно сказала Джецке.
Вы не испытали это на своей шкуре. Вы тут все слабаки, вам всё вынь да положь. Ты думаешь, что есть свобода выбора. Но к этому придет весь мир. Вот увидишь. — Потом Джецке начала подтрунивать над клеенчатой косынкой Энн. Джецке никогда не носила головных уборов.
Энн спроектировала торговый комплекс, со стеклянной крышей, с кадками растений, а акведук выкинула. И получила “отлично”.
В конце марта Энн, Джецке и другие студенты побывали на лекции Бакминстера Фуллера.[38] После этого все отправились в паб на площади и выпили по паре кружек пива. Энн ушла вместе с Джецке около одиннадцати: они прошлись пару кварталов, а потом Джецке свернула на свою улицу, к старому красивому дому с цветными стеклами на окнах. Энн пошла дальше, стараясь держаться освещенных мест. Она устало шагала, держа под мышкой сумку; в руке наготове сложенный зонтик. В кои-то веки нет дождя.
Уже дома на лестнице она почувствовала какую-то перемену. Наверху, точно. Просто чудеса какие-то: из комнаты соседа раздавалась странная музыка — тонко выводила мелодию флейта поверх барабанов, и еще топот, и голоса. Похоже, сосед позвал гостей. Молодец, подумала Энн. Хоть на что-то способен. Целый час Энн читала у себя в комнате.
Но шумели все сильнее. В ванной кого-то стошнило. Как бы чего не случилось. Энн убедилась, что ее дверь заперта; вытащила из буфета у плиты бутылку хереса, налила. Потом выключила свет и села, прислонившись спиной к двери: она сидела так, попивая херес, в тусклом синем свете вывески похоронного бюро. Бесполезно ложиться спать: даже беруши не помогут.
