Зэди Смит - Белые зубы

— Так ты, значит… не читал? — встревоженно спросил Ранил.

— Слушай, я что, по-твоему, должен покупать всякое дерьмо? Вот еще!

— Ага, вот еще! — сказал Хифан.

— Очень надо! — сказал Раджик.

— Гнилая тухлятина, — сказал Ранил.

— За двенадцать девяносто пять — еще чего! — сказал Дипеш.

— Более того, — поставил точку Миллат, несмотря на свои растущие акции, — богохульство есть богохульство, на хрена его читать?

А тем временем в Уиллздене Самад Икбал громко, перекрывая голос диктора вечерних новостей, выражал аналогичное мнение.

— Ни к чему это читать. Нужные отрывки мне фотокопировали.

— Напомните моему мужу, — обратилась Алсана к диктору, — что он даже не знает, о чем в этой книге идет речь, поскольку сам он застрял на букваре.

— Снова тебя прошу: помолчи, дай посмотреть новости.

— Я слышу чьи-то вопли, но это не мой голос.

— Женщина, ты не понимаешь? Происходит главное, что вообще может с нами случиться в этой стране. Момент самый что ни на есть поворотный. Ключевой. Великий час. — Самад понажимал на кнопку и прибавил звук. — У этой Мойры, как ее там, каша во рту. С такой дикцией только новости читать.

Мойра, окрепшая на полуфразе, сообщила:

— …автор отрицает обвинения в богохульстве, заявляя, что в книге говорится о борьбе светского и духовного мировоззрений.

Самад фыркнул.

— Борьбе! Где тут борьба? Вот я прекрасно справляюсь. Все клетки серого вещества в порядке. Никаких эмоциональных расстройств.

Алсана с горечью рассмеялась.

— У моего мужа в голове каждый день Третья мировая война, поэтому все…

— Нет-нет. Борьба исключена. Чего он болтает? Увяз в своей рациональности. О, рациональность! Западная супердобродетель! Нет-нет. На самом деле это просто оскорбительно, унизительно…

— Знаешь, — оборвала его Алсана, — когда мы встречаемся с подружками, мы всегда стараемся найти общий язык. Вот, допустим, Мохона Хоссейн ненавидит Диварджиита Сингха. Все его фильмы до единого. Аж трясется, когда его видит. Ей нравится тот дурак с ресницами как у девчонки. Но мы идем на компромисс. Не жжем друг дружкины видеокассеты.

— Это совершенно разные вещи, миссис Икбал, абсолютно из другой оперы.

— О, в Женском комитете накаляются страсти — Самад Икбал демонстрирует свои обширные познания. Но я не Самад Икбал. Я себя контролирую. Я живу сама и даю жить другим.

— Вопрос тут в другом. В защите своей культуры, ограждении религии от поругания. Впрочем, тебе некогда задаваться подобными вопросами. Ты слишком занята жеванием индусского умственного попкорна, чтобы задумываться о своей родной культуре.

— Моей родной культуре? И что это такое?

— Ты бенгалка. Веди себя соответственно.

— А что такое «бенгалка»?

— Оторвись от телевизора и посмотри в словаре.

Алсана достала третий том («Багамы — Брахман») из 24-томной энциклопедии «Ридерс Дайджест» и, отыскав нужную главку, прочла вслух:

Подавляющее большинство жителей Бангладеш — бенгальцы, современные потомки индо-арийцев, пришедших на эти земли с запада тысячи лет тому назад и смешавшихся с различными группами местного населения. К этническому меньшинству можно причислить народности чакма и монголоидные (они живут в горах Читтагонгского района); санталов, преимущественно потомков мигрантов из современной Индии; а также бихарцев, мусульман небенгальского происхождения, мигрировавших из Индии после ее раздела.

— Вот так-то, мистер! Индо-арийцы… получается, что я западный человек! Что ж мне теперь, слушать Тину Тернер и рядиться в коротенькие кожаные юбчонки? Тьфу. Это говорит лишь о том, — сказала Алсана, показывая свой английский язык, — что если забираться все дальше в прошлое, там легче найти подходящий запасной мешок для «Хувера», чем чистокровного представителя какого-нибудь народа или оригинальную религию на всем земном шаре. По-твоему, англичанине существуют? Настоящие англичанине? Это все сказки!

— Ты сама не знаешь, о чем говоришь. Ты лишена корней.

Алсана потрясла энциклопедией.

— Ах, Самад Миа. Ее ты тоже сожжешь?

— Послушай, давай это отложим. Я слушаю важные новости. Серьезные выступления в Брэдфорде. Так что будь добра…

— О Господи! — вскрикнула Алсана и с помертвевшим лицом упала на колени перед телевизором, тыча пальцем то в горящую книгу, то в знакомое лицо, улыбающееся ей в камеру: ее чокнутый второй сын скалился под рамкой с фотографией ее первенца.

— Что он делает? Он сошел с ума! Что он о себе возомнил? Почему он сейчас там? Он обязан быть в школе! Неужели настал день, когда дети сжигают книги? Не может быть!

— Я тут ни при чем. Ключевой момент, миссис Икбал, — холодно сказал Самад, откидываясь на спинку кресла. — Ключевой момент.

Когда вечером Миллат вернулся домой, в саду позади дома пылал огромный костер. Все его мирские сокровища, все состояние, терпеливо сколачиваемое четыре года будущим и действительным раггастани, все до единого альбомы, постеры, коллекционные футболки, клубные флайеры за два с хвостиком года, красивые легкие кроссовки «Эйер Макс», номера «2000 AD»[63] с 20-го по 75-й, фотография Чака Ди[64] с автографом, невозможно редкий диск Слик Рика[65] «Привет молодым», «Над пропастью во ржи», гитара, «Крестный отец-1 и 2», «Злые улицы»,[66] «Бойцовая рыбка»,[67] «Собачий полдень»[68] и «Шафт в Африке»[69] — все было сложено в погребальный костер, который теперь превратился в дотлевающий курган из пепла, плюющийся то пластиком, то бумагой, — дым выедал мальчику глаза, и так уже полные слез.

— Каждый должен извлечь урок, — несколькими часами раньше сказала Алсана, с тяжелым сердцем зажигая спичку. — Либо все священно, либо ничто. Жжешь чужие вещи — теряешь то, что дорого тебе. Рано или поздно каждый свое получит.

Рухнула стена. Заметное событие. Исторический момент. Никто не знал, кто построил эту стену, кто ее сейчас ломал и хорошо это или не очень; никто не имел представления, какой длины и высоты была стена, почему люди гибли, пытаясь через нее перебраться, перестанут ли они гибнуть теперь, но все равно это было очень познавательно; отличный повод собраться. В четверг вечером Алсана и Клара наготовили еды, и все уселись перед телевизором смотреть, как вершится история.

— Кому еще риса?

Миллат и Айри наперегонки протянули тарелки.

— Что там теперь происходит? — спросила Клара, прибежав из кухни с миской жареных ямайских клецок, три из которых мигом стащила Айри.

— Да все то же, — ухмыльнулся Миллат. — Абсолютно то же самое. Танцуют на стене, долбят молотками. Надоело. Дайте я посмотрю, что там еще идет.

Схватив пульт дистанционного управления, Алсана втиснулась между Кларой и Арчи.

— Обойдешься.

— Это познавательно, — вдумчиво сказала Клара; у нее под рукой лежал блокнот, куда она готовилась занести любую сколько-нибудь важную информацию. — Такие вещи смотреть полезно.

Алсана кивнула и, подождав, пока два бесформенных бхаджи наконец проглотятся, произнесла:

— Это я и пытаюсь ему втолковать. Делается большое дело. Это самый что ни на есть исторический момент. Однажды твои собственные маленькие Икбалы станут дергать тебя за брюки и спрашивать, где ты был, когда…

— Я им скажу, что задолбался смотреть эти чертовы репортажи.

Миллат тут же получил две оплеухи: одну за грубость, другую за наглость. Айри грустно и недоверчиво покачала головой; она была одета странно и походила на тех людей, танцевавших на стене: одежда с эмблемой CND68,[70] раскрашенные граффити брюки, дрэды. Она была в том возрасте, когда всякое ее слово становилось вспышкой гениальности в мире вековечной тишины, любое прикосновение казалось ей неповторимым, убеждение незыблемым, а мысль оборачивалась откровением, посланным ей одной.

— Это сугубо твоя проблема, Милл. Тебя не интересует, что происходит в мире. А по-моему, это чудесно. Они теперь свободные люди! После стольких лет — разве это не чудо? После десятилетий мрачного коммунизма, грозовой тучей висевшего над их страной, объединенный народ озарило солнце западной демократии. — Айри с воодушевлением цитировала «Ньюснайт». — Я считаю, что демократия — величайшее изобретение человечества.

Алсана, которой казалось, что Кларино чадо в последнее время стало уж больно высокопарным, протестующе подняла голову жареной ямайской рыбы.

— Нет, дорогуша. Не надо заблуждаться. Величайшее изобретение человечества — картофелечистка. И еще электрощетка.

— Знаешь, чего им хочется? — спросил Миллат. — Побросать эти чертовы молоточки, взять чуток динамита и разнести эту махину на хрен, раз она им так не нравится. Побыстрей разделаться, ясно?