Александр Бирюков - Длинные дни в середине лета
— Как? — спросила носатая. — Как ты меня назвала?
— Понравилось? — обрадовался Семен. — Ты ей про Баха, а народная-то лучше. Налей ей еще. У нее душа простая, ее коньячок не испортит.
— Мадемуазель пошутила, — сказал Эдик носатой, — она не хотела тебя обидеть. Шнобель это..
— А ты не лезь! — оборвала Наташка. — У меня у самой язык есть. Давай выпьем, шнобель.
— Это черт знает что! — вспыхнула носатая.
— А что вы думаете об Антониони? — спросил Эдик.
— Перестань паясничать! — носатая встала. — Нам пора, позови официантку.
— Ты фокусы носом показывать не умеешь? — спросила Наташка. — Тебя в любой цирк возьмут.
Носатая двинула стул, споткнулась и побежала из зала.
— Девушка! — позвал Эдик официантку и положил на стол деньги. — А вы попали под дурное влияние. Жаль, я думал, что мы приятно побеседуем.
— Ты беги, — сказала Наташка, — беги за своим шнобелем. Паяльную мастерскую откроете.
Эдик ушел. Подошла официантка, заглянула в блокнотик, взяла деньги и собрала посуду. На столе остались только две рюмки и почти пустая бутылка.
— Чего ты раздухарилась? — спросил Семен. — Выпила и молчи. А то вывести можем.
— Ты, что ли? Попробуй.
— Не роняй марку. Ты же с Ярославского.
— А ты откуда? От маминой юбки? Пижон несчастный, стиляга!
— Ладно, давай дернем по последней и разбежимся. Совсем шуток не понимаешь.
— Нужны мне ваши шутки! У меня работа.
— Ври больше.
— А зачем мне врать? Ты же сам говорил, что видел меня на Ярославском.
— Мало ли что я говорил.
— У меня работа такая. И нечего над ней смеяться. Думаешь, это легко?
— Ну, тогда действуй. Коньяк можешь допить.
Он встал, пошел, но вернулся и неловко сунул Наташке трешник.
— Пока, на Ярославском встретимся!
...Вечером Наташка шла по глухой, темной улице. Идти было нелегко. Наташку пошатывало, как будто кто-то ее толкал или тротуар качался. Как это получается, Наташка понять не могла, но все равно было смешно и даже весело.
— Мамаша дочке говорила, — пела Наташка, — зачем с папашею ты спишь?
Мимо проносились машины. Наташка махала им, кричала, но машины не останавливались. Тогда Наташка встала посреди мостовой и, дождавшись, когда вдали сверкнули фары, пошла навстречу. Машина остановилась.
— Занято. Не видишь? — спросил шофер.
— А мне тоже нужно, — сказала Наташка и полезла в машину. — Здрасте!
— Куда вам нужно! — спросил сидевший сзади мужчина.
— А мне все равно. Ты не очень старый?
— Напилась — молчи! — сказал шофер, аккумулятор у него барахлил, и мотор никак не заводился. — А то высажу.
— А я тебя знаю. Ты меня на Сходню возил, только у тебя ничего не вышло. Поэтому ты и злишься. Но больше я на Сходню не поеду.
— Ах ты дрянь! — рассердился шофер. — А ну вылезай.
Наташка не двинулась с места, пассажир молчал.
— Куда она пойдет? — сказал он наконец. — Девчонка еще совсем. Поехали.
— Только я портвейн пить не буду, понял? — сказала Наташка, когда машина тронулась. — Может, у тебя мадера есть?
На Наташку понеслись огоньки — белые, красные, зеленые. Казалось, что машина стоит на месте, а огоньки кружатся вокруг нее — маленькие, с длинными, острыми лучиками, или это была елка — большая и невидная в темноте, а машина все ехала вокруг нее и никак не могла объехать.
— А ты ничего! — сказала Наташка пассажиру. — Хочешь, я к тебе пересяду? Шеф, останови!
— Как же! Сиди, где сидишь, — шофер все еще злился. — Я вообще считаю, что таких стричь нужно наголо, чтобы все видели. Правильно?
— А что хорошего? — спросила Наташка. — Ни себе, ни людям. Но если ты очень хочешь — на, стриги. Только кто тебе разрешит?
Пассажир опять промолчал. Машина мчалась неизвестно куда. Ничего нельзя было разглядеть, Наташка задремала.
Она проснулась, когда машина остановилась и шофер зажег свет. Пассажир сунул ему деньги и выскочил.
— Эй! — крикнул шофер и тоже выскочил. — Подарочек свой забери.
— Почему мой? — спросил пассажир и снова достал бумажник.
— Ну уж нет! — не уступал шофер. — Мне сейчас в парк. Куда я с ней денусь?
— А я куда?
Наташка вылезла из машины и дожидалась, чем кончится этот торг. Пассажир был не старый, лет тридцати пяти.
— А что ты раньше думал? Мадеру ей обещал.
— Да, мадеру. А портвейн я пить не буду.
— Слушай, — сказал шофер, — раз такое дело — возьми свой трояк. А я поеду. Совсем засыпаю.
— Годится! — Наташка выхватила у него деньги и отдала их пассажиру. — И катись.
— Дождешься! — шофер полез в машину. — В следующий раз бритву захвачу. Наголо обрею.
Машина завелась сразу.
— Эй, — позвал шофер, — а то давай я ее в отделение подброшу! Вдруг она несовершеннолетняя?
— Завидно стало? — крикнула Наташка. — Катись!
Такси уехало. Они стояли на пустой темной улице, застроенной одинаковыми длинными домами. Почти все окна были уже темными.
— Ты правда несовершеннолетняя?
— Я паспорт дома забыла.
— Может, домой тебя отвезти?
— Далеко ехать. Я здесь на Выставке с коровой. К ней в паспорт вписана.
— Вам паспорта до сих пор не дают?
— Чегой-то? Что мы, не люди, что ли? Ты бы так за сиськи подергал! Какой твой дом? Пойдем.
Наташка пошла. Мужчина двинулся за ней.
— Думаешь, нахалка? Это у меня привычка такая: как решу — так и делаю. Мне даже в сельпо все без очереди дают. Не веришь?
— Вот сюда. Третий этаж.
— Между прочим, — сказала Наташка, когда они поднимались по лестнице, — меня зовут Алисой. А тебя?
— Сергей Петрович. То есть Сергей, наверное.
Квартира была трехкомнатной. Первая комната, слева, была детской — у окна стояла кроватка, на столике и на полу валялись игрушки, книжки.
— А жена где? — спросила Наташка.
— На даче.
— Это ты сам, значит, играешь? Или девочек приводишь? А ничего живешь. Вот где наши деревенские деньги!
Они прошли на кухню. Сергей топтался около окна и молчал. Наташке стало смешно.
— Ну что? — спросила она. — Телевизор будем смотреть? У нас в деревне у председателя уже цветной.
— Программа кончилась.
— У кого кончилась, а у кого только начинается. Правда? Хочешь, я спою? «Я не стану тебя есть, милая ты девица. У тебя во рту медведь из нагана целится».
Хмель уже проходил, и Наташка почувствовала, что звучит ее частушка несуразно. Сергей все молчал.
— Не нравится? Дурочка деревенская, думаешь? Презираешь деревню? А кто тебя кормит?
— Не кричи.
— А чего — не кричи? Привел и презирает. А ты кто — князь, чтобы простой народ презирать?
— Не кричи, — еще раз попросил Сергей, — никто тебя не презирает.
— А может, у тебя водка есть? — совсем другим голосом спросила Наташка. — Давай выпьем за дружбу между городом и деревней.
— А ты дурить не будешь?
— Что ты! Я знаешь как сразу поумнею? На сорок процентов. — Сергей достал из холодильника бутылку, разлил.
— А ты ничего, — сказала Наташка, выпив. — Только все молчишь. Ты меня боишься?
— Не очень.
— А ты совсем не бойся. Я без нагана, понял?
— Понял.
— Ну, тогда давай еще.
Она налила себе, пошла с бутылкой к Сергею, но остановилась.
— Только ты сразу скажи — пять рублей дашь?
— Дам.
— Нет, ты на стол положи.
Сергей выложил пятерку и так и остался стоять с пустой рюмкой.
— Ха-ха! — крикнула Наташка. — Дал, а? Дал!
Она схватила эту бумажку, приложила ее к лицу, попробовала сдунуть, потом смяла, подбросила. Она носилась по кухне и кричала:
— Дал, а? Дал! А ты боялась!
Потом она замолчала, и наступила неловкая тишина.
— Ну что? — спросила Наташка. — Что ты молчишь? Сейчас, да? Нет, давай еще выпьем.
Сергей пить не стал. Наташка опять одним махом опрокинула рюмку, посмотрела, куда ее поставить, обтерла о платье руки и медленно пошла к Сергею. Не доходя шаг, она остановилась. Они стояли минуту или две друг против друга.
Вдруг в комнате зазвонил телефон. Сергей побежал и снял трубку.
— Привет! — закричал он. — Что же ты не звонишь? У меня все по-старому. Какой отпуск — я же в приемной комиссии. А у тебя что? То есть как — нет новостей? Нет уж, если позвонил, говори конкретно, выкладывай свои мысли. Нету?
Вошла Наташка с налитой рюмкой, но Сергей только махнул — не мешай, сейчас.
— Нет, — сказал он, — ты меня не обманывай. Весь советский народ строит коммунизм, а у тебя никаких новостей? Зачем же мы тогда убили царя и господина Рябушинского? Чтобы ты беспартийно дрых на продавленном диване? А как же пролетарии всех стран? Тебе до них нет дела? Я напишу в твою партийную организацию. Поверят. Ничего, я тоже беспартийный. Пускай воспитывают. Лучше давай новости. Ты еще про погоду расскажи. В газете прочитал? А Грета Михайловна... Передай ей привет. А еще что? Ну и жизнь. Тогда привет. Звони. И чтобы новости были, слышишь?
