Юля Лемеш - Убить эмо
– Погоди. Немного передохну и попробую иначе. Меня эти доски задрали.
Доски постоянно норовили расползтись в разные стороны. Пока Кирилл, якобы в шутку подвывая от боли, не перевязал их по‑новому.Одна нога у ней была короче, другая деревянная была, а левый глаз фанеркой заколочен, а левым она видеть не могла…
– Откуда ты выкопал эту песню? Или тебе ее мама на ночь в детстве пела вместо колыбельной?
– Там дальше такое… Но тебе, деточка, я не спою.
Я тут же принялась капризничать. А что еще делать? Мне казалось, что, когда он придуривается, ему лучше.Мне исполнили оду про речку‑говнотечку и «пела так, что все собаки выли, а у соседа отвалился потолок».
– Забыл! Все ценное забыл! Ничего, доберемся до дома, я найду бывшего одноклассника. Он просто кладезь ценного рифмованного фольклора. Он такое знает – зашибись.
– Такой культурный мальчик, а водишься со всякой шпаной.
– Вожусь. Точнее – водился. Хорошие были времена.
Метров через сто мы снова передохнули. Сколько прошли до вечера, не скажу, но не много. Теперь настал мой черед резать лапник. От страха я соорудила такую кучу, что впору трем медведям ночевать.
– Хорошо, что черника тут созрела, – подбадривал меня Кирилл, словно мы поужинали салатом оливье и икрой.
Лапник на землю. Слой травы. Потом мы. Потом наши куртки и снова лапник. Такой бутерброд. Сначала было сыро. Потом ничего, согрелись. Но ему ночью было очень больно. Я знаю. Он почти не спал и все время стонал, когда хоть чуть шевелился.
* * *
Я с утра сбегала на разведку, проверить, вдруг рядом уже настоящая дорога. Но ее не было. Зато набрала ягод в большой кулек из свернутого лопуха. Лопух, когда рос, казался твердым, но потом размяк, и черника норовила высыпаться на землю.Где‑то к полудню у Кирилла начала подниматься температура. И начался дождь. Мерзкий, противный, долгоиграющий. Воздух стал как вода.Я предложила Кириллу укрыться под деревом и побежала на разведку. Снова напрасно. Только устала как собака. Кололо в правом боку, но я стремглав неслась обратно, боясь, что Кириллу стало еще хуже.
– Ты как? – спросила я, протягивая ему выдранный с корнем урожайный куст черники.
Кирилл попытался выглядеть здоровым, но у него не получалось даже быть похожим на больного. Только – на очень больного.Дождь не переставал, угрожая зарядить на всю ночь. Но мы все равно передвигались. Поскальзываясь на неровных плитах, между которыми росла трава. Когда солдатская дорога шла под уклон, то внизу всегда оказывалась огромная лужа. Неизвестной глубины. Вот уж не думала, что перебраться по осыпающейся вязкой обочине будет так сложно. Иногда приходилось тащить Кирилла на спине. Он ругался всякими смешными словами. На себя, на ногу, на погоду. Реже – на предков, которые загнали нас в этот чертов бесконечный лес.
– Лес – гуммозный. Дождик – потужливый. Эмо во всем виноваты!
Про мать сказал, что глаз ей на жопу натянет и телевизор сделает. Потом сквозь зубы упражнялся в остроумии насчет тетки с дядей. Когда добрался до характеристики директрисы, мы преодолели небольшой подъем, который отобрал последние силы.И тут я услышала знакомый звук. Где‑то явно проехала машина. Большая. С таким характерным ревом на подъеме.
– Кирилл! Ты тоже слышал? Там дорога!
– Справа? Ая думал, почудилось, – он просто повалился на землю, попутно уронив и меня.
– Хорошие доски. Если б не они, щас бы еще раз ногу сломал! – ругалась я неизвестно на кого.
Я помогла ему подползти к ближнему дереву. По‑моему, это была осина, только здоровенная жутко. Я раньше таких не видела.
– Одна нога туда, другая обратно!
– Ты про что?
– Про то, что я скоро вернусь. Машина была там, совсем рядом. Я понимаю, что она уже уехала. Но я выйду на дорогу, дождусь следующую и проголосую. Только не уверена, что они тут косяком ходят. Так что тебе придется подождать немного. Потерпишь?
– Я‑то потерплю. Только ты возвращайся скорее.
– Как только, так сразу, – моя усталость почти рассеялась, только от голода здорово мутило.
– Тут муравьи, – пожаловался Кирилл. Действительно, по земле около самого ствола копошились крупные черные насекомые. Только шорох стоял. Они и на дерево зачем‑то лезли, создав плотную черную цепочку.
Пришлось перемещать Кирилла под другую, не менее огромную осину. Пока не облюбованную всякими ползучими тварями.
– Тут их нет. Ну, я побежала. А то все вкусное расхватают.
Поцеловала его в макушку. Потом спохватилась и чмокнула в нос.Пройдя всего пару шагов, я решила отдать ему свою куртку и вернулась:
– А то замерзнешь.
Потом вспомнила, что снова могу заблудиться, и вынула из кармана куртки остатки туалетной бумаги.
– Теперь точно ухожу.
И пошла. Отрывая по куску от тощего рулона. Белые клочки были так хорошо видны даже в сумерки. Даже мокрые, они помогут мне вернуться к Кириллу.Я считала шаги. Потом сбилась со счета. И скоро вышла на дорогу. Настоящую. С асфальтом, и даже столбик километровый был. При ближайшем рассмотрении оказалось, что асфальт состоит преимущественно из ям и колдобин. Но меня это не обескуражило. Оставалась дождаться первой машины.Минуты тянулись мучительно долго. Темнота сгущалась. Скоро я перестала видеть деревья по ту сторону дороги. От дождя и усталости начался озноб.
Только теперь я по‑настоящему поняла, как устала. Звуки мотора мерещились постоянно. Я путала их с шумом ветра, который шевелил листву.А потом из‑за поворота, который оказался ужасающе рядом, из темноты мне в лицо врезался свет фар. Ослепив меня моментально. Я бросилась на дорогу, размахивая руками.
* * *
Он врезался в меня левым углом железной морды. Я сразу престала понимать, есть ли у меня ноги. Когда я летела, они болтались как не мои. Руки были целы. И я машинально вцепилась ими в живот. Опасаясь, что кишки вывалятся наружу. Рукам было мокро. Промелькнула мысль – хорошо, что на мне кофта плотная и я наверняка не знаю, лопнула ли кожа. Казалось страшнее всего дотронуться рукой до склизлых болтающихся кишок. Потом голова ударилась обо что‑то твердое. Наверное, на секунду сознание потеряло меня. Потому что очнулась я, уже падая вниз. Снова ударилась. Об асфальт. Хрустнуло плечо, потом ребра, и стало так больно, что слезы брызнули из глаз. И все это время я крепко прижимала руки к животу. Надеясь из последних сил, что мои внутренности не выплеснуло наружу. Понимая, что моя шея как‑то неестественно вывернута, я успела посмотреть на ноги. Вроде как не оторвались.А потом умерла.
* * *
Тем временем кто‑то что‑то делал, ну и насрать на них три кучи. Особенно на Дочечку.А Кирилл прождал несколько часов и, понимая, что случилось что‑то непоправимое, попытался ползти в направлении ухода Стаси. У него плохо получалось. Было больно и неудобно. Хотелось оторвать сломанную ногу. Но когда он заметил первый клочок бумаги, то решительно двинулся вперед. Опираясь на палку и хватаясь за мокрые стволы деревьев.Какая она молодчина. Теперь мы ни за что не потеряем друг друга. Он усмехнулся. Кто‑то из сказки сыпал зерна, а нас спасет туалетная бумага. Время от клочка до клочка становилось все длиннее.Он заметно устал. Он буквально обессилел. Лежал, глядя на небо сквозь ветки деревьев, и успокаивал себя, что Стася наверняка ждет помощи на дороге. Просто эти гады не остановились. Он точно слышал звук машины. Стася умница, абы кого останавливать не станет. Наверное, попробует затормозить дальнобойщика. Они классные. Никогда не откажут в помощи.Потом он снова пошел. Точнее, прыгал от дерева к дереву, хватаясь за них обеими руками. Палка осталась валяться. Она уже не нужна. Еще чуть‑чуть, и лес кончится.
Потом ему стало плохо. Он пожевал еловых иголок. Тошнота прошла, но не совсем.Он во второй раз услышал звук проезжающей машины. И понял, что дорога совсем рядом. Вот белеет еще один обрывок бумаги. Прицеплен на коре сосны. Стася не может быть далеко. Она где‑то здесь. Просто темно, и он ее пока не видит.Он попробовал закричать, позвать ее. Но голоса не было. Пришлось снова отпить глоток.Так всю воду выжру, а она тоже пить хочет.Позвал: «Стася!»Визг тормозов. Буквально в десятке шагов остановилась машина. «Стася!»Почему она меня не слышит? Ведь это она тормознула эту машину.Начался кустарник, на который не опереться. Пришлось ползти. Потом кусты кончились. Началось открытое место. Песчаная обочина. В темноте фары машин. Трех или четырех. Какие‑то люди размахивают руками. Истерично галдят в мобильники.
– Смотрите, пацан какой‑то. Парень, ты откуда?
